Назначая себе в презентованной Дональдом Трампом в понедельник Стратегии национальной безопасности США во враги Россию с Китаем (или Китай с Россией — кому как нравится), Америка ставит маховик национальной безопасности на холостой ход, ибо объективно никто никому не враг — ни Америка России, ни Россия Америке.

Во времена, когда конкурирующие политические системы обеих стран утверждали себя как лучшие, можно было говорить и о соперничестве, и о вражде. Сегодня это очень близкие в своей ценностной основе системы, которые имеют кучу геополитических противоречий, связанных с несовпадающими на узких участках экономическими, военными и даже политическими интересами, но в целом представления о добре и зле в Америке и России исходят из общего цивилизационного корня — христианской культуры.

Намечая себе ложные цели, администрация Трампа вынуждена будет впустую тратить гигантские силы и средства, пытаясь причинить ущерб России и нанося при этом вред самой себе, поскольку ей придётся отвлекать резервы от настоящих вызовов, связанных прежде всего с очень динамичной, распадающейся и уничтожаемой в одном месте, но тут же облекающейся в новую плоть в другом идеологией радикального ислама, порождающей всё новые и новые призывы терроризма.

Песков сказал об имперском духе стратегии, но он не вполне имперский. Он, скорее, протестантский — исполненный веры в то, что Америка сумела, как когда-то выразился философ Фрэнсис Фукуяма, завершить историю, — у неё единственной в истории вышло возвести то самое идеальное государство, о котором говорили протестантские проповедники, первопроходцы, обустраивавшие начальные рубежи на завоёванной земле.

Это он — «сияющий град на холме», Новый Иерусалим, который должен возникнуть на месте поверженных царств после апокалипсиса. В нашей культуре есть похожий образ: Россия как третий Рим, а четвёртому не бывать.

Имеется в виду не столько политическое водительство, сколько духовное, когда народ искренне (и не обязательно безосновательно) ощущает себя богоизбранным. Его исключительность заключается не в силе, а в правде, а сила — лишь (опять-таки в системе протестантских доказательств) дополнительный аргумент в пользу того, что Господь дарует мощь и способность рушить бастионы Зла тому, кого он возлюбил и кому доверил быть хранителем и источником истины.

Глубочайшая неправда заключается на самом деле не в том, что американцы пытаются навязать планете определённый политический порядок, — неправда рождается несколькими этажами ниже, у самого фундамента. Там, где Америка обрела уверенность, что в её руки меч вложен высшей силой, а значит, она наделена правом кроить историю по библейским лекалам. Протестантизм вообще в большой степени опирается на Ветхий Завет с его представлениями о субъектности не личности, а народа.

Ветхозаветный Яхве стирает с лица земли целые народы, карает человечество огнём и мечом по принципу коллективной ответственности, который мы сегодня отчуждаем от нравственности. Протестантизм обращается к этой тёмной практике воздаяния за грехи полной мерой через голову новозаветного откровения о не имеющей границ любви Бога к человеку.

Русская культура похожа на американскую непреодолённой тягой к мессианизму. Но наша проповедь была именно новозаветной — о сострадании, помощи, самоуничижении, раскаянии в гордыне. Никак не о наказании, египетских казнях, штрафах, экзекуциях, способах наведения порядка и священного ужаса перед лицом Всевышнего на грешников посредством дарованного, по его мнению, избранному народу права казнить и миловать, но главным образом — казнить.

В определённом смысле американцы остаются народом-неофитом, который, имея за плечами опыт колонизации половины американского континента, сделался жертвой катастрофического заблуждения, свойственного молодым и неокрепшим душам.

Припавшие к основам веры — а протестантизм был, конечно, революционным переворотом в христианстве, отринувшим традицию, чтобы восстановить связь с истоками, суровым бытом и верованиями первых христианских общин, — американцы начали свою историю с подмены новозаветного закона на ветхозаветный.

Отсюда та простота, с которой они уничтожали индейцев. Просвещение — ещё один из источников представления американцев о правах и свободах — вроде бы понуждало относиться к коренным жителям, как к истинным детям природы, права которых безусловны.

Но необходимость выживать в крайне тяжёлых условиях принуждала в несимволическом поле держаться крайне грубого, примитивного прагматизма. Отсюда идеализация оружия и права наказывать вторгающихся (пусть даже по недоразумению) в пределы твоей собственности чужаков смертью. Раздача смерти или смертей стала содержанием американской — уже не вполне христианской — религии.

Собственно, этому атавизму и принадлежит нынешняя Стратегия национальной безопасности США. Это памятник уходящей эпохи, которая хотела увенчать себя американским триумфом по всем направлениям, а, войдя в соприкосновение с новой Россией в Сирии (уже и в Европе, в Афганистане, в арабском мире), стала по этим направлениям бесславно сыпаться, обнажая и свою неэффективность, и дремучее мракобесие наивного протестантского мессианизма.

Стратегия намечает и точки возможного сотрудничества, предлагая Америке сотрудничать со странами-ревизионистами в области взаимных интересов. Это, может быть, единственное здравое зерно, доставшееся документу от прагматизма американцев, сформировавшегося в борьбе за выживание ещё в далёкие первопроходческие времена. Нам не стоит очень серьёзно относиться к их высокой стилистике — в каком-то смысле они дети, поднявшие бунт против взрослых, но неминуемо обречённые повзрослеть. Произойдёт это при Трампе или понадобится ещё один или два президента, не так важно. Трудности в отношениях с ними всё равно неизбежны, а других американцев у нас для себя нет.

Андрей Бабицкий, RT