Накануне 9 мая, когда по стране уже не первый раз пройдет Бессмертный полк, и миллионы будут вспоминать своих близких, вынесших на своих плечах страшную войну, я хочу рассказать о своём деде, гвардии полковнике Вадиме Александровиче Зарубине. Точнее только об одном его бое – раннем эпизоде Великой Отечественной Войны, участником которой он был. Дед не любил рассказывать о войне, о том, за что он получил свои высокие боевые награды. Видимо воспоминания об этом были не из самых радостных. Только перед своим уходом, по нашим настоятельным просьбам, он как-то частями, но рассказал эту историю.
Вадим Александрович окончил Горьковское училище зенитной артиллерии и начал войну в июле 41 года молодым командиром батареи 37мм зениток. К октябрю того года его батарея в составе армии Конева, отступая с боями, вышла к Москве. Во время этих боев батарея сохранилась и даже увеличилась подобранным 85мм орудием.
Тогда артиллеристам-зенитчикам не раз приходилось выкатывать зенитки на прямую наводку против немецких танков. Но в том бою, который определил всю дальнейшую жизнь деда Вадима, зенитки поставили уже и по назначению — против немецкой авиации, готовившей наступление на столицу и все время рвавшейся бомбить Москву. Напомню, что у гитлеровцев ничего не вышло: за все то время к Москве почти не прорвались самолеты врага. Но взлетало-то их немало.
В тот раз на долю этой батареи зенитчиков, кроме ставших привычными им танков, досталось и 9 «юнкерсов». Огонь нашей батареи вынудил отвернуть четверку немецких самолетов для уничтожения зениток. Обезвредить наше ПВО — таков был один из основных приказов немецким летчикам. А у наших за спиной была Москва. Это было посильнее любых приказов. И бои действительно были взаимно безжалостны и ожесточены, бои на максимальное истребление противника.
Завязался бой, а в его конце один на один остались единственное наше орудие, уже без щитка и прицела, и последний «юнкерс»-«лапотник» с бомбами. Противникам суждена была настоящая дуэль: немецкий летчик пошел в своеобразную лобовую атаку «воздух-земля» на искореженное орудие. У зенитки остались только командир батареи и сержант-наводчик. Все решалось, видимо, в секунды. Пикирующий «юнкерс» давал время только на то, чтобы зарядить орудие.
— Без приборов не наведем, командир!
— Целься по стволу!
Выстрел из орудия по «лапотнику» в упор примерно совпал со сбросом немецком бомбы. И взрывы от попавшего в цель снаряда и упавшей бомбы прозвучали почти одновременно…Через три дня на место боя прибыла наша похоронная команда, которая стала выкапывать врытые бомбами в землю тела наших артиллеристов.
— Ты смотри, а этот — жив! И этот — заметил какой-то глазастый из той скорбной команды. Это были наводчик того последнего орудия и командир батареи Зарубин. И по его годам отнюдь не «батяня». Не тянул он по возрасту на «батю» — девятнадцать стукнуло на три дня заживо похороненному в 41-м году. Когда его откопали, то не увидели на нем ни одного не перебитого осколком ремня…
Три месяца слепоты и глухоты. Наверное, не полной. Наверное, снова и снова вставал перед невидящими глазами тот «юнкерс». И был госпиталь. Надолго. Был и орден…
Но не последний, и демобилизация была много позже — почти через 30 лет ратной работы в частях, в том числе на испытательном артиллерийском полигоне. И из этих без малого 30 лет более половины – Камчатка и Беларуссия. Служба с ожиданием каждый день войны с Америкой. Каждый день заранее собранный чемоданчик со всем необходимым офицеру ждал сюрпризов из-за океана, от бывшего союзника. И тысячи, и тысячи залпов — из наших, трофейных немецких, американских и других орудий. Самых разных. Какое сердце это выдержит?
Вот и снова умер воин, уже второй раз. Это случилось в белорусском военном госпитале.
— Ну что, это — все. Кто пойдет говорить жене? — мялись врачи.
«Что говорить?! Зачем эта суета? Я — живой! Только почему-то тело свое вижу со стороны, откуда-то сверху». Что-то подобное думал уже гвардии подполковник.
Но и здесь костлявой не обломилось, хотя врачи в неполные 39 прочили только считанные месяцы оставшейся жизни. Жив солдат остался, хотя и с первой группой инвалидности. Да сердце стало биться экономно. Очень экономно — до 24 ударов в минуту, иногда с пугающе длинными перебоями. И так стучало до восьмидесяти лет, на литрах кордиамина и воинской силе воли, воле к жизни. А как же! Ведь была у мальчишки 30-х годов мечта: дожить до 2000 года. Хоть глазком посмотреть, ведь жизнь наверное такая будет! Такая!!!
И Господь, как любящий Отец, дал просимое — и дожил воин. Хотя последние десять лет сугубо воевал он с прибавившейся к «букету» болезней онкологией крови, нестерпимыми болями и язвами. Посмотрел…, на все это…
И умер в третий раз, в последний. Как говорят мальчишки, взаправду…
Ему, наверно, было безмерно горько оттого, что его юношеская мечта о будущем так воплотилась в наше настоящее. Но ему это было нужно видеть, очень нужно.
Как нужно было увидеть детей, внуков и правнуков, эту протянувшуюся ниточку жизни его рода, которую не оборвал тот бой в октябре 41-го. Бой, унесший другие жизни. Как и тысячи боев той Войны, оборвавшей миллионы ниточек-жизней, которые, как упавшие в землю и проросшие зерна, дали возможность начаться другим жизням. И нашим с вами тоже.
Это и есть самое важное в том далеком бою. Его исход. Победа.
Разве такое можно не осознать и забыть?
И это не забывается! Помним мы, на земле Родины. И как каждый раз убеждаемся, что помнят об этом и в нашем Небесном Отечестве.
Действительно, мы теперь верим и знаем, что Владычица наша Пресвятая Богородица, как и множество раз в нашей истории, в 40-вых годах снова спасла Русь от врага. В тот раз от гитлеровского нашествия. Она вымолила Русь у Престола Божия. Вымолила и спасла миллионы солдат Руси, которые жизни клали за Ее земной Удел — Святую Русь.
Она и сейчас — через много-много лет — продолжает вымаливать и спасать своих воинов, забирать их к Себе под свой Материнский Покров. И в день Ее Рождества — 21 сентября — Она забрала к Себе еще одного Своего солдата – русского, советского офицера гвардии полковника Зарубина. Прошу, надеюсь, верю, — что забрала в новое Рождество, рождение в Жизнь Вечную… Аминь.
Олег Зарубин
Вечная память русском офицеру Вадиму. Два моих деда Ефим и Михаил до Победы не дошли. Михаил Егоров был пулеметчиком, а Ефим Саунин артилеристом. Два раза пронес их портреты на 9 мая. Они победили и мы должны побеждать.
Аминь.
Спаси Бог.
Мне повезло. Оба деда воевали, оба в артиллерии, и оба выжили.
Редкий случай…
Дед: в 1939-м — Финская. В 1941-м сказал уходя на фронт: не хочу воевать. Погиб где-то под Смоленском. в 1941-м.
Папа: Артиллерист (минометчик). 76-я гв. Черниговская. Фронтовой путь: Днепр форсировал. Одер — форсировал. не знаю как, но шел и по Прибалтике, через тульские земли прошел. В Польше — шёл. По Германии тоже. До Берлина не дошел — ранило 9 января 1945-го. Победу встретил в фронтовом госпитале в Польше.
Слава им всем и царствие небесное. И за светлую память своего отца я готов сражаться с какой угодно нечистью.
P.S. Конечно, это только папа и дед. Про всех родственников рассказывать не имеет смысла. Все воевали. Всё это поколение — поколение героев.
Безусловно.
Мы и рядом не стоим с ними.