Алексея Гудкова по прозвищу «Темный» трудно застать на месте — большую часть года он гастролирует с семинарами по стране и не только. Мы попытались выяснить, как Алексей пришел к такой жизни, с чего начал, что преподает, и кого считает примером бойца русского стиля рукопашного боя.

Встретились мы в уютном помещении одного из московских центров районного досуга, где рыцарские доспехи мирно соседствуют с боксерскими мешками, есть стол и чай для гостей, в то время как за окном шумит неумолчная столица. Мы решили не тратить время впустую и сразу заняться делом — то есть, попить чаю. В это время один из учеников стал разминаться с железным ломом.


— Алексей, наверное, это очень здорово — ездить по стране с семинарами, заниматься любимым делом, зарабатывая на этом.
— На это ушло много лет. Все это пришло далеко не сразу.

— С чего ты начинал свой путь?
— Когда-то я, как и многие, занимался карате — это было еще в 70-ых. Но постепенно мне и моим друзьям стало казаться, что мы больше не узнаем ничего нового. Везде под разными обертками было одно и то же. Мы излазили всю Москву, но не могли для себя ничего найти.
Помимо этого я занимался ушу — причем, редкими видами. Один из учителей был с Тянь-Шаня… Но все это было не то. Это было начало 80-ых годов.

— Почему?
— Боец должен уметь уходить от трех вещей: палки, ножа, цепи. Надо быть текучим. Быть как ртуть. Карате тебе такого не дает. Когда я, наконец, нашел одного из своих наставников, Толю Трошина, и он стал гонять меня цепью, я понял, что жесткие блоки и элементы карате не помогают мне не быть битым… Со временем я научился хорошо работать против цепи и ножа (правда, были небольшие порезы поначалу, но это ладно).

— У кого учился Трошин?
— Тут тоже интересная история. Анатолий в конце 70-ых готовился к армии, и решил немного подкачаться. Стал бегать по утрам. И заметил, что также по утрам бегает какой-то пожилой мужчина.

— Какого возраста?
— Трудно определить. По мне тоже не скажешь точно сколько мне лет — такой эффект занятий. Они добегали до какого-то участка, и там разминались. Толя стал повторять движения этого человека, и постепенно тот стал Толю учить. Но когда Толя вернулся из армии, наставник направил его в СЭН’Э — ему уже, видимо, надоело заниматься обучением — возраст, усталость. Может, просто не хотелось тратить время на первичную боевую обкатку Анатолия. Тем не менее, дал Анатолию достаточно. Основное обучение его, было, словно растянутым по времени и шло параллельно с карате и прочим… и продолжилось и после того, как Анатолий прошел школы каратэ и кунг-фу.

— Что еще, например?
— Например, понимание того, что любая защита должна быть короче атаки. Я, отзанимавшись карате, считал себя очень быстрым. Но Анатолий отводил все мои удары руками и ногами едва заметными движениями. Он говорил: «У тебя такое длинное движение, что я всегда смогу его блокировать». Если же защита будет такой же длинной, как и атака, она не будет эффективной, потому что у атакующего выигрыш по времени и устранить этот выигрыш можно только за счет сокращения времени защиты.

— Да и вообще обычно с возрастом движения становятся более короткими.
— С опытом, — вступает в разговор Андрей, преподаватель Школы и товарищ Алексея.

— Опыт обычно приходит с возрастом… Это только у гения все с самого начала. Кстати, кого можно считать идеалом бойца?
— Условным примером можно считать Костю Цзю и Роя Джонса, — не задумываясь, отвечает Алексей.

— Почему?
— Их работа, их владение ведением боя — это яркий пример использования в спорте основ русского рукопашного боя, как бы парадоксально это ни звучало. Вспомни, как они двигались. Особенно Рой Джонс. Причем руки у него были опущены, он не держал их у головы. Каким он был свободным!

— Наверное, это потому что у него был игровой настрой, и это выделяло его среди серьезных и потому зажатых боксеров. Он был расслабленным.
— Нет! Многие путают эти понятия. Расслабленный — это как кисель. А человек должен быть ненапряженным, но при этом собранным.

— А какой должен быть настрой у бойца?
— Именно такой — игровой! Нужно воспринимать все, как игру.
В бою нужна текучесть. Для смертного боя необходимо стихиальное состояние, когда ты как огонь или вода — ты правильно действуешь, но все воспринимаешь отстраненно. Берсерки были такими — это писатели приукрашивают, что они сражались в бешенстве. Все они были очень осознанными в бою. Пластуны и прочие подготовленные люди в толпе использовали кривые кинжалы типа бебутов. Пробегаешь и режешь на ходу, не оглядываясь. Это характерная черта, по которой можно понять, мастер перед тобой, или нет. Если останавливается после входа в противника, или удара, значит, нет. Настоящий мастер всегда продолжает движение, идет за спину противника — чтобы перейти к следующему, и так далее.

Тем временем собравшиеся ученики начинают выполнять упражнение «жгонка» — одну из визитных карточек «русского стиля». Потом работают в парах — на ощущение передачи усилия, на чувство противника. Изредка Андрей или Алексей корректируют их. И снова чай…
— Тяжело быть тренером, — шутит Андрей, — ешь да спи.

— Это еще одна проблема, — говорит Алексей, — приходит человек заниматься, и если видит, что мастер работает с энергией, думает, что это что-то духовное. А потом разочаровывается. А духовного там ничего и не было — просто тренировка. И еще один момент: боевого искусства не существует. Есть боевое ремесло, нужное для выполнения каких-то задач. А боевое искусство — это уже какие-то изыски, что-то излишнее. Это дальше, это то, что выходит за рамки задачи боя – это уже философия и проход в другие миры познания!

Алексей продолжает свой рассказ:
— Толя давал нам условные ситуации, и заставлял искать противодействие. Например, говорил: «Вот я так буду бить палкой (сверху). Защищайся!». Находишь вариант защиты. А он переводит движение и бьет палкой уже сбоку — «А я тогда так!». Ищешь движение, чтобы защититься и от первого удара и от второго. А он бьет с третьей стороны… В юности я занимался самбо — в том числе у знаменитого тренера Глориозова. Карате меня учил не менее известный мастер Степин. Еще я учился у одного ГРУшника, но это очень закрытый человек, и у Валерия Бутова, которому многим обязан.

Алексей демонстрирует различные удары палкой, легко меняя траектории:
— Нужно уметь работать не только от размашистых ударов, но и от таких, фехтовальных, что намного сложнее. Еще эти люди — прикладники — очень закрытые. Пока ты сам не спросишь, тебе не скажут. Но если ты не знаешь, как ты можешь спросить? Уходит много времени.

Вообще, надо избавляться от образцов в движении. Того, что называют обычно шаблонами. Я потратил пять лет на то, чтобы избавиться от образцов, полученных в карате. Рукопашный бой строится из кирпичиков — околиц (дистанций), перемещений и другого. Как слово слагается из букв.

— Кстати, как с боевой подготовкой в разведке сейчас?
— О, расскажу одну историю. Позвали меня как-то на семинар в ***ую дивизию — тренировать разведчиков. Я обрадовался, говорю: «Так, нам нужны палки, ножи, перчатки!». Смотрю, у прапорщика лицо все более грустным становится. Спрашиваю, в чем дело. Отвечает: «У нас сейчас из-за каждого фингала разбирательство, кучу бумажек надо писать». Как же я их буду готовить? Тут же без синяков не обойтись? «Не получится», — говорит.
С ножами они тоже отказались работать — сказали, чтобы научил с резиновыми макетами. «Ребята, — говорю, — тогда я вас научу работать именно с резиновыми макетами, а не с ножами!».

— Грустно.
— Ну, может, это только в той дивизии так. Но там половина была «контрактников». А вообще прежней, советской системы подготовки нет. И она уходит в прошлое, к сожалению.

— Почему?
— В том числе из-за секретности. В прошлом году, в Германии один человек увидел у нас трубку-тренажер для работы с ударом. Вытаращил глаза и спрашивает: «Откуда она у вас?» Мы рассказали, что, мол… один человек из СМЕРШа рассказывал про нее. Он тогда и говорит: «Мы готовились ко входу в Корею полгода и давали подписку о неразглашении. И нам эти тренажеры привозили каждый день и увозили. Я первый раз об этом говорю, так как увидел у вас их».

Рядом сын стоит взрослый… вытаращил глаза тоже: «Батя… а что ты мне ничего не рассказывал?» А он: «Я ж подписку давал». Вот так.

Ученики наносят удары ладонью по «лапам» — типа затрещины. Алексей демонстрирует образец тонкой работы — когда начинаешь проводить на нем бросок через бедро, резко увеличивает вес своего тела. Бросок как-то не получается (хоть, это и условное движение). В чем дело?

— Я опустил Вихтору, — смеется Алексей, — Вихтора — это шар в области таза. В шутку я его называю гироскопом или ванькой-встанькой. Сейчас я просто резко опустил Вихтору. И ты меня уже не смог бросить. Я проверял это, ходил на тренировку к борцам, нормальным, подготовленным. Говорю: «Вот сейчас ты меня не сможешь бросить. А сейчас сможешь только через раз». Так и получалось.

— Алексей, почему, пройдя разные, эффективные, жесткие школы, ты решил заняться Любками? Что здесь нашел того, чего не было в других направлениях?
— К середине 90-ых я уже был вполне состоявшимся мастером боевых искусств со своей школой и учениками. Очень неплохо владел всеми частями боевого искусства. Но было что-то, что не было подвластно мне и выходило как-то спонтанно, не управляемое мною. Вдруг, неожиданно, я начинал ощущать удар, которого не видел, и уходил от этого удара, не осознавая того, как я это делаю, или вдруг получалось сделать нечто, и кулак противника резко менял свою траекторию и пролетал мимо носа. Я не знал, что это, как к этому подойти… все теории, что мне попадались и хоть как-то объясняли это, разбивались о мою практику, назревал творческий тупик. И закончился он для меня очень неожиданно и быстро. Однажды мне на тренировку один из моих учеников принес видеокассету, я посмотрел запись, на которой какой-то дядька вдруг просто и понятно объяснил, что я делаю. С этого все и началось.