27 (14 ст.ст.) декабря 2015 года исполняется 190 лет с того дня, как на Сенатскую площадь столицы Российской Империи вышли с попыткой совершить государственный переворот декабристы. Они подняли руку на святое — власть Царя, помазанника Божьего. Восстание было подавлено, и время самодержавного правления в России продлилось еще на столетие. Однако разрушительный импульс декабризма был настолько мощным, что прошел через века. Об этом было написано классическое — «декабристы разбудили Герцена…» и далее по тексту.

Следствие по делу государственных преступников, которых судили как цареубийц, длилось полгода, затем ста двадцати участникам восстания был вынесен приговор о каторге и поселении в Сибирь.

Еще во время следствия многие из них раскаялись в содеянном, о чем пишет исследовательница В.М. Бокова в работе «Декабристы и их время». Она, в частности, отмечает: «Во-первых, абсолютное их большинство было глубоко верующими христианами. Неромантическая действительность и пролившаяся чужая кровь моментально их отрезвили и стали причиной того полного и нелицемерного раскаяния, через которое прошли практически все декабристы, даже те из них, кои участия в мятеже не принимали».

Перед смертью все приговоренные к казни декабристы исповедовались и причастились. Широко известно письмо К.Ф. Рылеева к любимой супруге. Его в статье «Несогласные декабристы» приводит священник Дмитрий Долгушин:

«Скрипнула дверь: в каземат к К.Ф. Рылееву заходят плац-майор со сторожем, чтобы, надев на него оковы, вести к месту казни. Пока ножные кандалы надевают, Рылеев заканчивает предсмертное письмо жене, которое потом будет распространяться в десятках списков.

«Бог и Государь решили участь мою: я должен умереть, и умереть смертию позорную. Да будет Его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всемогущего, и Он утешит тебя. За душу мою молись Богу. Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на Него, ни на Государя: это будет и безрассудно, и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые суды Непостижимого? Я ни разу не возроптал во все время моего заключения. И за то Дух Святой дивно утешал меня.

Подивись, мой друг, и в сию самую минуту, когда я занят только тобою и нашею малюткою, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе. О, милый друг, как спасительно быть христианином. Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе. Это дивное спокойствие порукою, что Творец не оставит ни тебя, ни нашей малютки. Ради Бога, не предавайся отчаянию, ищи утешения в религии».

Те же чувства Рылеев выразил и в последних своих стихотворениях, написанных там же, в каземате Петропавловской крепости:

Творец! Ты мне прибежище и сила,

Вонми мой вопль, услышь мой стон.

Приникни на мое моленье,

Вонми смирению души,

Пошли друзьям моим спасенье,

А мне даруй грехов прощенье

И дух от тела разреши…».

Некоторые декабристы по приговору суда были сосланы в городок Ялуторовск, ныне Тюменской области, стараясь покаянием, милосердием и нравственной жизнью искупить совершенное перед Богом и людьми преступление. Особенно ярко их приверженность христианскому мировоззрению и образу жизни проявилась в устроении семьи, воспитании приемных детей, помощи горожанам.

Тридцать лет отбывали декабристы наказание в этом крае: с 1826 по 1856 годы, с момента осуждения и до смерти Императора Николая Павловича. Сначала на каторге, а потом на поселении. Местные жители встретили поселенцев крайне неприветливо, если не сказать враждебно: горожане относились к ним не иначе как к цареубийцам.

Однако после смерти Государя Николая I и воцарения его сына Императора Александра II, когда «несчастные» (так сибиряки звали поселенцев) покидали Ялуторовск, люди, провожая их, плакали. За время ссылки декабристы сумели в корне изменить отношение местных жителей к себе с крайне отрицательного и настороженного до полного приятия и доброго расположения. И не только потому, что они многое сделали для образования, врачебного дела и культуры городка, но прежде всего потому, что личная жизнь ссыльных, их поведение в быту не вызывали осуждения и порицания ялуторовчан, но, как ни странно, во многом служила примером.

В разное время в Ялуторовске отбывали наказание девять декабристов. Двое из них — Матвей Иванович Муравьев-Апостол и Николай Васильевич Басаргин прибыли в город будучи уже женатыми на сибирячках. Евгений Петрович Оболенский 6 февраля 1846 года в Сретенском соборе города обвенчался с местной мещанкой Варварой Самсоновной Барановой.

Семья Ивана Дмитриевича Якушкина осталась в центральной России, четверо из ялуторовских декабристов были холостыми — Василий Карлович Тизенгаузен, Василий Иванович Враницкий, Алексей Иванович Черкасов и лицейский друг Пушкина Иван Иванович Пущин.

Бессребреник Ентальцев

Первым из семейных декабристов в Ялуторовск из Березово был переведен Андрей Васильевич Ентальцев. Его жена, Александра Васильевна, последовала за супругом, государственным преступником, на каторгу. С первым браком ей не повезло: муж оказался карточным шулером, и бедная дама с трудом освободилась из пут опасного союза. Имея печальный опыт жизни с человеком злонамеренным, Александра Васильевна не спешила вновь выйти замуж, страшась еще раз попасть в драматические обстоятельства. Однако со временем ее привлекла доброта А.В. Ентальцева.

Андрей Васильевич — участник Отечественной войны 1812 года, будучи в чине поручика, отличился в сражении при Смоленске. За смелость в баталии под селом Красным Ентальцев был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом.

Замуж Александра Васильевна выходила уже за подполковника, но ей было суждено последовать за супругом на читинскую каторгу, где она, как ангел-хранитель, облегчала его жизнь. Главное, в Чите они были вместе и находились среди друзей. Год каторги для Ентальцева пролетел незаметно. По Высочайшему повелению он был «в железах с приличным конвоем» отправлен на поселение в город Березов Тобольской губернии, куда вместе с женой прибыл в июне 1828 года.

Декабрист А.Е. Розен вспоминал: «Александра Васильевна поспешила к мужу, чтобы разделить и облегчить его участь. Ей приходилось только несколько месяцев быть с нами в Чите, потому что муж ее, приговоренный в каторжную работу на один только год, в скором времени уехал от нас. Поселение в первые годы было для них гораздо хуже, им назначено было жить в Березове, где холод, бесконечные ночи мало согревали и мало освещали жизнь изгнанников. Через несколько лет они были переселены в лучшее место, гораздо южнее, в Ялуторовск». Здесь они приобрели дом, Андрей Васильевич увлекся медициной. И хотя, начиная с 1812 года в Ялуторовске была открыта больница на двенадцать коек, однако горожане за врачебной помощью спешили обратиться к бессребренику Ентальцеву. Бессребреником Андрея Васильевича прозвали местные жители, потому что лечил он их совершенно бесплатно, умел ставить правильные диагнозы и готовил по своим рецептам лекарства. Иногда в тюменской аптеке он приобретал их на собственные деньги.

В 1840 году опального поразил тяжкий недуг: у него стало развиваться психическое расстройство. Александра Васильевна приложила все усилия, чтобы вылечить мужа. Она продала дом, имущество и повезла Андрея Васильевича в центр губернии — в Тобольск.

В Тобольске случилась встреча четы Ентальцевых с И.И. Пущиным, который по этому поводу писал: «Поговорю только об Ентальцевых. Она здорова, приняла меня, как родного, он меня не узнал. Я нашел его лучше, чем ожидал. Теперь дело в том, чтобы окончательно узнать от здешнего медицинского факультета, есть ли надобность лечить его с надеждою на лучшее». Однако бедной даме «медики объявили, что болезнь его — помешательство ума — неизлечима».

Александра Васильевна с недужным супругом вернулась в Ялуторовск. Купец В.И. Сесин выделил им для проживания флигель, ссыльные собрали деньги на сиделку. Ею стала местная жительница Лукерья Ивановна Кулик, но и Александра Васильевна не покинула страждущего мужа, за которым трогательно ухаживала почти пять лет, до самой его смерти. В комнате больного было всегда чисто, проветрено и опрятно.

Похоронив любимого мужа, Александра Васильевна начала ходатайствовать о возвращении на родину, но Государь не разрешил. После амнистии она оставила Тобольский край. Конечно, местные жители видели, какое терпение и самоотверженность проявила Александра Васильевна, ухаживая за больным супругом, не оставляя его в беспомощном и плачевном состоянии, какие жертвенные усилия предпринимала она для излечения мужа и заботе о нем.

Отношения супругов Ентальцевых, их взаимная преданность и верность, чуткость и доброжелательность послужили для горожан добрым примером. Даже будучи вдовой Александра Васильевна помогала И.Д. Якушкину в работе созданных им для мальчиков и девочек школ.

Воспитанницы Муравьева-Апостола

В 1836 году из Бухтармы в Ялуторовск переводят Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Он был приговорен по первому разряду, то есть к смертной казни. Казнь Царь заменил декабристу лишением чинов, дворянства и двадцатилетней каторгой с последующим поселением в Сибири.

Благодаря заступничеству княгини Голицыной Иван Матвеевич миновал каторгу и был отправлен в Вилюйск, затем в Бухтарму. Там он обручился с дочерью священника Марией Константиновной Константиновой, и в наш город прибыл уже будучи женат. Супруги купили дом купца П. Белоусова, в котором прожили до самой амнистии. Их сынишка умер в младенчестве, больше детей Бог не дал. В Ялуторовске чета Муравьевых-Апостолов воспитала двух приемных девочек. Сначала их попросили приютить осиротевшую четырехлетнюю Августу Созонович, а потом священник принес подкинутую в церковь Аннушку Бородинскую.

Несколько раз Матвей Иванович ходатайствовал об удочерении Августы и Аннушки. Но по существующему закону государственные преступники не имели такого права.

Девочек воспитывали как аристократок — не только сообразно дворянского этикета прививали им правила хорошего тона, но обучали грамоте, иностранным языкам, музыке. Дом Муравьевых-Апостолов в Ялуторовске привлекал внимание местной знати уютом, чистотой и гостеприимством. При доме в большом порядке содержались многочисленные хозяйственные постройки; особой красотой радовал огромный цветник.

Слуги, что нанимались в услужение к декабристам, уже никогда от них не уходили. Во многих мемуарах, оставленных местными жителями, современниками декабристов, особо подчеркивалось уважительное отношение декабристов к слугам. Несмотря на собственный статус ссыльных, декабристы все-таки воспринимали слуг как нижестоящих. Дворянский этикет не позволял господам обижать нижестоящего, последнее значило унизить самого себя. К слугам в доме Муравьевых-Апостолов всегда обращались только на Вы.

После амнистии семья переехала в Тверь. Ни в Москве, ни в Петербурге даже прощеным властью декабристам жить не позволялось. Аннушку выдали замуж, она родила сына, но вскоре заболела и умерла. Сережу, сынишку приемной дочери, Муравьевы-Апостолы воспитывали как родного внука.

Августа, другая приемная дочь Муравьевых-Апостолов, оставила после себя воспоминания «В ответ на воспоминания Голодникова», в которых очень интересно и живо описала взаимоотношения местных жителей со ссыльными декабристами.

Как сестра милосердия она участвовала в войне на Балканах.

Супруга декабриста Мария Константиновна умерла в Москве. Матвей Иванович дожил до 93 лет. В старости он не мог ходить и ослеп. Августа заботливо ухаживала за ним: на коляске ежедневно возила немощного и незрячего старика на прогулки, подолгу читала вслух. По смерти Матвея Ивановича благодарная дочь на Новодевичьем кладбище устроила родовой склеп, где покоится прах Муравьева-Апостола.

Жизнь семьи Муравьевых-Апостолов служит достойным образцом взаимоотношений в семье родителей и приемных детей. Несмотря на все трудности по воспитанию девочек (а они, конечно же, случались), Матвей Иванович сожалел только об одном: ему так и не разрешили их удочерить, и в историю декабризма они вошли как воспитанницы Муравьева-Апостола.

Школы Якушкина

Ивана Дмитриевича Якушкина в Ялуторовск перевели с каторги в один год с Матвеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом. Жена Якушкина Анастасия Васильевна, урожденная Шереметева, много лет добивалась разрешения последовать на каторгу за мужем. Поначалу сам Иван Дмитриевич не давал ей дозволения следовать за ним в Сибирь, в силу того, что Царь не позволил женам декабристов брать с собой детей. Позднее Император отклонил ходатайство Якушкиных. Анастасию Васильевну разлука с мужем мучила бесконечно. В 1827 году она писала ему:

«У меня к тебе все чувства любви, дружбы, уважения, энтузиазма, и я отдала бы все на свете, чтобы быть совершенной для того, чтобы у тебя могло быть ко мне такое же исключительное чувство, какое я питаю к тебе.

Ты можешь быть счастлив без меня, зная, что я нахожусь с нашими детьми. А я, находясь с ними, не могу быть счастливой».

В городе декабрист снимал скромную квартиру на втором этаже у мещанки Федосьи Родионовны Трапезниковой. Встречая в городе детей, он видел в них двух своих сыновей: 14 декабря безвозвратно унесло семейное счастье многих дворянских фамилий.

Для ялуторовских ребятишек И.Д. Якушкин открыл две школы. Первую в 1842 году для мальчиков. Другую, в память об умершей в 1846 году жене — для девочек. Школа стала первым в Сибири официальным училищем. Конечно, Ивану Дмитриевичу как государственному преступнику, отбывающему наказание, никто бы не позволил открывать школы. Однако в лице молодого протоиерея Стефана Яковлевича Знаменского он нашел достойного помощника. Отец Стефан хлопотал о разрешении открыть школы как церковно-приходские училища. В них детей обучали не только читать, писать, считать и закону Божьему, но и ботанике, языкам (греческий и латинский), рукоделию, механике. По мнению Ивана Дмитриевича, школы должны были привить детям умение достойно найти себя в жизни.

В школы Якушкина началось паломничество из разных уголков Тобольского края. В конце 1842 года один из смотрителей народных училищ писал священнику Знаменскому: «Господин директор от Вашей школы в восхищении, считает ее образцовой не только в дирекции, но даже в Сибири. Мне говорил и даже просил, чтобы постарался устроить приготовительный класс по образцу ее. Радуюсь за Вас, радуюсь и тому, что дело правое торжествует и низкие доносы падают».

Своих сыновей Вячеслава и Евгения Якушкин воспитывал… по письмам, давая им жизненно важные советы и наставляя в добрых нравах. Скажу лишь об одном. Когда Евгений поступил на обучение в Московский Императорский университет, отец писал сыну: «Никогда ни с кем не соревнуйся. Те, кто впереди, невольно вызывают зависть — очень нехорошее чувство для человека. Те, кто отстают, вызывают сожаление — тоже некрасивое чувство. Соревнуйся только с самим собой. Когда что-то сделаешь лучшее — похвали. И поругай, если не выполнишь каких-то обязательств перед собой». Став взрослыми, сыновья, которым Анастасия Васильевна сумела привить любовь к отцу, гостили в Ялуторовске. Впрочем, дети с почтением и любовью относились и к матери. Младший сын Евгений писал о ней: «…она была совершенная красавица, замечательно умна и превосходно образована…Я не встречал женщины, которая была бы добрее ее. Она готова была отдать все, что у нее было, чтобы помочь нуждающемуся. Все люди были для нее равны, все были ближние».

Знакомясь с биографией Ивана Дмитриевича, удивляешься тому, что человек, осужденный на ссылку, многолетнюю разлуку супругой и детьми, а значит переживающий личное семейное несчастие, оказался способным не только преодолеть выпавшие на его долю тяготы, но, желая искупить содеянное, использовать с пользой для людей, для города свои знания и умения. Он создал две очень значимые школы, чем оставил яркий след в истории нашего края.

Думается, что самое главное даже не это, а то, что за время ссылки И.Д. Якушкин во многом переосмыслил свою жизнь и воззрения. Такую внутреннюю перемену отмечал в декабристе его современник В.А Жуковский: «Я читал письма Якушкина к матери, жене и детям из Ялуторовска, — вспоминает он, — и читал их с умилением и спрашивал себя: этот заблужденный Якушкин, который когда-то произвольно вызвался на убийство и который теперь так христиански победил судьбу земную, дошел ли бы он до этого величия другой дорогою?»

Рюрикович Оболенский и жена-крестьянка

В 1843 году из Туринска в Ялуторовск вместе с Иваном Ивановичем Пущиным перевели Евгения Петровича Оболенского. Они, подружившись на каторге, долго добивались разрешения на поселение в одном городе. И сначала к жившему в Туринске Пущину разрешили переехать Оболенскому, а потом оба отправились в наш город.

Поселились они на квартире в доме купца Бронникова. Вскоре этот дом знали не только в Сибири, но и в России. Иван Иванович вел многолетнюю переписку со многими своими знакомыми и родными. Образование, полученное в Царскосельском лицее, позволило ему успешно заняться адвокатской деятельностью. Просителям не надо было иметь денег за оказанные услуги, а лишь только справедливую просьбу. Адвокатская практика И.И. Пущина по сути была благотворительной.

В доме в услужении у И.И.Пущина состояла очень некрасивая рябая двадцативосьмилетняя девушка Варвара Баранова. И, к ужасу Пущина, его друг Евгений Петрович Оболенский в нее влюбился. Потомок Рюриковичей, представитель княжеского рода пожелал соединить свою судьбу с ялуторовской вольноотпущенной крестьянкой.

Пущин, возмущенный сим обстоятельством, отказал девушке в месте. Однако вслед за Варварой съехал и князь. Просто еще смолоду Оболенский был убежден, что всякая дворянка, приобретя опыт светских балов и развлечений, утрачивает порядочность и душевную чистоту. Варвара же, по мнению Оболенского, была неизбалованной, искренней и неиспорченной девушкой.

Друзья, да и все окружающие очень долго уговаривали Евгения Петровича не скреплять отношения с Варварой супружескими узами. Оболенский же, однажды решив для себя этот вопрос, был неумолим. И в 1846 году в Сретенском соборе Ялуторовска пару венчал протоиерей Стефан Яковлевич Знаменский.

В глазах местных жителей брак для девушки был во всех смыслах неудачным. Свои титулы и права декабристы после приговора оставили в Петербурге. В Сибири их официально именовали государственными преступниками, которые отбывали многолетние, а некоторые и бессрочные наказания. Горожане с жалостью относились к ним и к их безысходной участи. Варвара вышла замуж не за князя, а за опального изгнанника.

Евгений Петрович оказался очень хорошим мужем. Он был почти вдвое старше Вареньки, но относился к ней почтительно. Чтобы сделать приятное Оболенскому, достаточно было похвалить его любимую Вареньку. Супруга Евгения Петровича слыла довольно умной и деликатной: она не вникала в философские и политические беседы декабристов, зато пекла вкусные пироги, делала хорошее шипучее вино и содержала дом в уюте чистоте. Вскоре даже Пущин, некогда не желавший примириться с выбором друга, как он считал, совершенно невозможным и неравноценным, смирился и часто гостил у Оболенских.

Варвара родила Евгению Петровичу восьмерых детей. К сожалению, первые умирали. Лишь Ваня, Петя и Оля дожили до совершеннолетия.

Оболенский был очень хорошим отцом. Во время каждой беременности внимательно ухаживал за женой; к рожденным детям проявлял необыкновенную любовь. Он вставал к ним ночью, убаюкивал и успокаивал плачущих малышей.

После возвращения из Сибири семья поселилась в Калуге и дожила до того времени, когда Оболенским были возвращены их титулы. Сначала титулы князей и княжон были присвоены детям, потом жене и в последнюю очередь самому Евгению Петровичу Оболенскому.

Сейчас ялуторовчанка Варвара Самсоновна вписана в родовую книгу российского дворянства в самую почетную шестую ее часть как княгиня Оболенская.

Верность Оболенского своей возлюбленной, умение взять на себя ответственность как мужа и отца детей заслуживает уважения.

Фабрикант и домовладелец Басаргин

В 1847 году из Омска в Ялуторовск перевели Николая Васильевича Басаргина. Он приехал сюда вместе с третьей своей женой — Ольгой Ивановной Медведевой. Первая умерла после родов, вторая, сибирячка, скончалась в Кургане. В Омске он встретил старшую сестру Дмитрия Ивановича Менделеева Ольгу Ивановну. Великий наш земляк, химик Дмитрий Иванович был семнадцатым ребенком в семье. Когда западносибирское губернаторство в 1839 году перебралось из Тобольска в Омск, туда переехало и семейство Менделеевых.

В Омске Басаргин и Ольга Ивановна обвенчались и переехали в наш город. В Ялуторовске Николай Васильевич вступил в наследование дома и стекольной фабрики, доставшиеся супруге от первого мужа. Басаргин пытался поставить работу фабрики на прибыльную основу и на паях с Оболенским купил мельницу.

Дом Басаргиных находился как раз напротив дома купца Бронникова, где жил Иван Иванович Пущин. Все чиновники, следуя из Петербурга в Иркутск, считали долгом остановиться в Ялуторовске и сделать визиты декабристам. Дом Басаргиных, как и прочих семейных декабристов, славился гостеприимством.

В Ялуторовске Басаргины прожили семь лет, здесь же узнали об амнистии. Поначалу Николай Васильевич даже не хотел оставлять наш город. Он говорил: «Я свыкся с этим краем, полюбил его». Но прощенные декабристы поехали в Европейскую Россию, и Басаргины тоже покинули Ялуторовск.

После амнистии, будучи свободным, Николай Васильевич дважды посещал наш город, и каждый раз гостил в доме купца Н.Я. Балакшина. Жители Ялуторовска приходили повидаться с ним.

Повод, из-за которого Басаргин приезжал в Ялуторовск, был весьма существенным. Собственных детей у семьи Басаргиных не было, поэтому они, будучи в ссылке, тем не менее взяли на воспитание дочь умершего декабриста Мозгалевского Поленьку. Они очень любили ее, воспитывали и обучали.

Когда девушка выросла, встал вопрос о замужестве. Басаргины решили выдать воспитанницу за Михаила Менделеева, брата Ольги Ивановны. Тот жил в Омске. Приемные родители повезли Поленьку в Омск, чтобы самим увидеть, какому человеку они отдают любимицу.

По пути туда и обратно они и заезжали в наш город, о котором в своем дневнике Николай Васильевич написал: «Ялуторовск — маленький, но красивый городок».

В Ялуторовске Н.В. Басаргина помнят не только как хорошего семьянина и воспитателя Поленьки, но и как человека, пытавшего на практике развивать экономику края. Его «Записки о Сибири» и сегодня интересны своими наблюдениями и заключениями.

А сама жизнь в Тобольском крае помилованных Государем и раскаявшихся декабристов служит во многом назидательным примером и «читается» нашими современниками с превеликим интересом.

Альбина Болотова, старший научный сотрудник Ялуторовского музея декабристов

От себя добавлю следующее.

О декабристах так много написано: и восхищённого, и жалостливого, и критичного. Всех не опровергнешь. Всё не подтвердишь. Есть проверенный метод: познавай дерево по плодам. А не по тем обёрткам, в которых они продаются. Итак, что в сухом остатке? Без трогательных рассказов о сложных духовных исканиях, блестящем образовании и невозможности применить уникальные таланты в условиях самодержавия?

Те из учёных, кому довелось конспектировать Ленина, помнят его характеристику: «узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа. Но они разбудили Герцена…».Именно А. И. Герцену — талантливому журналисту, работавшему в Англии, мы и обязаны декабристским мифом. Позднее картина только усложнялась, но не менялась по существу.

Типография «Колокола» и «Полярной звезды» располагалась в Лондоне. Англия после Наполеоновских войн — самый крупный игрок-тяжеловес на европейской арене. Самый опасный противник Российской империи. Поэтому поддержка оппозиционному журналисту всегда обеспечивалась. В Лондоне скрывался, например, Николай Тургенев — один из тогдашних «декабристских» невозвращенцев. Мастер высокого посвящения. Человек, которого Александр I побоялся арестовать дома, просто написав ему: «Брат мой, покиньте Россию». А вот Николай I требовал выдачи.

В школе всем задавали «Былое и думы». Я дальше сцены клятвы маленьких Герцена и Огарева на Воробьевых горах читать не захотела. Заставили. Поучительно. И прозрачно. С чего вдруг два мальчика преисполнились ненависти к молодому императору, только что приехавшему в Москву на коронацию? Само сакральное действо их бесит и раздражает. Государь представляется чудовищем, от которого надо защищать Свободу. Кто она такая, пока тоже неясно, но злости и досады море. Перед нами рассказ о детской одержимости. О плоде, который сгнил и почернел ещё в завязи. Но цветок распустился. И этот уродливый цветок оказался очень притягателен для людей с отбитым духовным обонянием.

Герцен избрал для альманаха «Полярная звезда» знаменитый экслибрис — профили пяти казнённых декабристов. Именно он в своих публикациях сумел неприметно для читателей соединить два ключевых архетипа — христианский и языческий. Личная жертва ради нового, нарождающегося мира. Пять мучеников за правду добровольно восходят на эшафот. И пять героев — со всеми атрибутами античного атлетизма, прекрасные душой и телом — борцов за республику, братьев Гракхов, новых Кассиев и Брутов, брошенных на растерзание хищным зверям самодержавия… Есть и палач — новый Цезарь. И исполнители, рангом пониже. И те, кто трепещут, не отваживаются поддержать, но сочувствуют. Это мы с вами.

Грустные выводы

Почему души наших соотечественников так легко поддаются на соблазн уже два века подряд? Прежде всего, потому, что жизнь в России отнюдь не усеяна розами. Недаром во время следствия по разные стороны стола оказывались люди схожих взглядов на мир, просто одни считали военный мятеж допустимым средством исправления реальности, а другие видели в нём только путь к рекам крови и остановились, не переступив страшной черты.

Но, кроме того, дурную услугу нам оказывает природная сердобольность, понимаемая едва ли не как нравственный, религиозный долг. Страдание всегда воспринималось в народе как отметина свыше,проявление особой любви Божьей. Страдальцы избраны. Они терпят за Правду. Вспомним Марину Цветаеву: «Декабристы и версальцы — вашего полка». То есть кого бьют, те и правы. Но страдание бывает и в очищение, и в искупление. История декабристов — тому пример.

Сейчас исследования декабризма на новом витке. Появилась возможность говорить и о связи с масонством, и об иностранных обществах военных заговорщиков. Можно исследовать «свет и тени» движения. Можно много рассказать о жизни на поселениях в Сибири и о подвиге жен. Можно, можно, можно…