Для меня 9 мая — это звуки аккордеона. Это офицерская форма, улыбка, седина в волосах и звук наград.

 

 

Ты идешь по улице, тебе лет 16, и ты издалека слышишь это позвякивание. Будто колокольчики маленькие-маленькие шумят. Оборачиваешься — мимо проходит дед. Ты смотришь на него, и вдруг видишь молодого парня. Он идет. Держится рукой за лицо.У него слезы. Потому что где-то впереди стоит Она. В платье, ветер треплет ее волосы. Она смотрит на него. И они бросаются друг другу в объятия. Потому что он выжил в Аду. Потому что он прошел через все, чтобы вернуться к ней. Одной. А вокруг разрушенная страна, в которой несколько лет бесновался, кажется, сам дьявол.Да только что русскому мужику этот дьявол.
Воображение выключается, и снова я вижу деда. Который несет гвоздики. И он идет не согнувшись в три погибели. В этот день он отглажен, одет с ниточки, и выпрямив грудь — шагает вперед. К вечному огню. Ведь его жизнь, все его друзья, вся его холодная, страшная, голодная молодость в этом огне.
Помню, однажды, в одном из домов культуры в Смоленске, меня попросили станцевать вальс «памяти «. Помню, как вышел я на сцену в сапогах и гимнастерке, кружился с красавицей по сцене. И такое чувство переполняло меня в тот момент.
Когда мужчина одевает гимнастерку — он выпрямляется. Потому что эта самая гимнастерка — это наша гордость. Руки мужчины пахнут махоркой и порохом. Руки вечно черные от работы, от гари, от пороха. А взгляд сражает девичьи сердца наповал.
И я несся по сцене, кружился, как сумасшедший, под звуки вальса, смотрел в девичьи глаза. Сверкал под софитами начищенными до блеска сапогами.
А не так давно брал интервью у одного ветерана. И на камеру мы говорили о победе, о ее значении. Танкист. Маленький, скукоженный. «Бабка померла давно, а дети разъехались».
«И вот я помню — копошился в танке, а Ганс на меня вышел. Разведка, значит. Ну и по своему там, ну это вот — «Хэндэ хох». А у меня в руке ключ был, а ребята до ветру отошли. А их много там было, Гансов то. Ну я ему этим ключом как засветил. Сам в люк нырнул, закрыл, и как давай давить их. Потом долго гусеницы отчищали то мы. Да. Там еще какая-то железяка попала, ох и намаялись то мы с ней».
И вот иду я по Смоленску. И то и дело слышу от своих «друзей», что поддерживать нельзя на Донбассе ни одну из воюющих сторон. Что, мол, у меня глаза намылены, и что я увяз в войне.
Прадед мой освобождал Киев.

Другой — без вести, где-то под Смоленском. Старлей. Командир стрелкового взвода.
Мы все так любим «Победу», уважаем ветеранов.
Но так ли это?
Какая-то странная любовь получается, выходит.
А теперь этот «Ганс» топчет землю Донбасса. Теперь этот Ганс не скрывает ненависти к нам.

 

Ганс окружил нашу страну военными базами. А остальной мир поджал ушки и смотрит со стороны.
Жаль только, что и большинство из нас предпочитают смотреть со стороны.
Хоть бы ключ запустили в них, что — ли, чес слово…

 

 

P/S «А мне вот вспомнился Бессмертный полк… И нескончаемая колонна людей. И слёзы. И гордость! Это наша Победа. И мы её помним. И никому не отдадим. И не делите нас, советских, на русских и таджиков, мы все вместе Родину защищали. Я вспоминаю узбека неграмотного, который в годы войны усыновил 25 русских детишек из детдома, вывезенных в эвакуацию!.. Бабий яр в Киеве, который долго помнили киевляне, а потом вдруг забыли.. А бабушка рассказывала, что еще долго после расстрела людей земля ходуном ходила и стонала… А фашизм — он всегда фашизм. Вчера и сегодня. И если мы будем молчать, то он победит.»

 

Мама

 

 

Вадим Канделинский