Дороги… Дороги… Я порой еду и думаю — а почему она проходит именно здесь, а не где-нибудь еще.

 

 

Левее на сто или правее на триста. А вот там, среди березок, так было бы классно мчаться под любимые саундтреки. Но нет. У дороги своя судьба. Как у человека. И она проходит именно здесь. И именно так. Потому что так надо. Так правильно. Так… Нужно.
Столько разных дорог здесь. И все они не похожи друг на друга: проселочная вдоль одноэтажных раскуроченных снарядами домов, или среди современных многоэтажек, с зияющими дырами в стенах, выбитыми стеклами. Едешь, грустишь.

 

Вот стоит старушка возле калитки. Дверца открыта. Она стоит, смотрит куда-то вдаль. Мы едем рядом, но она нас будто не замечает. Я почему то думаю, что это одна из тех матерей, которые ждут своих сыновей, не смотря ни на что. И соседи на нее ропщут, а она все ждет и ждет. Стоит у калитки каждый вечер несколько лет…
Я закуриваю. Здесь можно не курить, но как сказал «Байк»: «Да как тут не курить, когда насмотришься горя людского». Сигарета медленно тает, дым вытягивает через приоткрытое окно авто. Останавливаемся, заходим в дом, где 8 детей. Отец — шахтер, получил осколочное, перебило ногу. Теперь инвалид. Диагноз, по сути, приговор.

 

Работы нет, в России тоже оказался вместе со всей семьей неудел. Вернулись назад, снимают дом.

 

Жена-красавица стоит у плиты, стесняется объектива, молчит. Варит борщ в 10 литровой кастрюле. Девочки похожи на нее, как две капли воды. В их доме тепло и уютно. Я спрашиваю, спрашиваю. Старший сын теребит щеки младшего, гладит по голове.

 

Я мимолетно вспоминаю своего брата, который вот точно так же заботился и обо мне. И сердце сжимается. Выхожу из дома, жмем молча руки, смотрим друг на друга. Прошу сигарету у ребят, закуриваю.
На соседней улице немолодая женщина передает вещи и консервацию. «Наверное, мы, русские люди, тем и отличаемся от европейцев, что «сам погибай, но товарища выручай». Я смотрю в ее мудрые серые глаза. Отвозим все семье. Отец теряется, смущается. Местные власти отказали в помощи.

 

У меня в голове картина возникает, как он ходил по инстанциям и отчаянно бился в закрытые двери. Возвращаясь домой опять ни с чем.
Едем. Опять дороги…
Опять сигареты. И что-то в этот момент меняется во мне вновь. Тот другой человек внутри меня, до поездки сюда, стирается из памяти почти до конца.

 

 

Вадим Канделинский, специально для News Front