Альтернатива

Стрелков, если судить по его интервью, которые он дал после возвращения из Донецка, в какой-то мере дал понимание того, что он с самого начала считал себя призванным на службу и исходил из интересов государства. Отсюда и его показательные выступления на тему безусловной преданности Главнокомандующему, постоянные оговорки о «приказах», которые он выполнял (или не выполнял) в силу разных обстоятельств.Приказы отдают подчиненному, и вне зависимости от степени формальности отношений между ополчением, его командирами и какими-то структурами в России командование ополчения чувствовало и вело себя именно как представители государства Российского.

Повторюсь — совершенно понятно отношение нашего государства к добровольцам в Новороссии. В случае их победы государство немедленно объявляло ее своей, в случае поражения — умывало руки. Нормальная ситуация, которую не стоит даже обсуждать. Однако из нее немедленно следует неявный, но совершенно определенный вывод.

Современное Российское государство бесконечно далеко от идеи «Русского мира» в любой из его интерпретаций. Никаких проблем в том, чтобы использовать романтиков и идеалистов, верящих в него, никто в Москве не испытывал, однако соответствовать чаяниям своих подопечных никто и не собирался.

В этом, пожалуй, и состоит трагедия добровольцев, поехавших защищать Идею, но при этом надеявшихся на поддержку неоправданно идеализированной ими России, которая по каким-то одним им ведомым причинам должна была поддержать их порыв. На самом деле, ими цинично воспользовались, но после того, как несовпадение идеалов и реальности стало доходить до наиболее умных и понятливых командиров и россиян-ополченцев, их сбросили со счетов. Кого-то просто отозвали или вывезли под разными предлогами, кому-то позволили умереть (если только не помогли). Пришло время новых людей и новых идей. Ну, как новых. Все тех же — но проверенных.

С местными кадрами тем более церемониться никто не собирался: им деваться вообще некуда. Никаких сомнений, что всеми этим Пушилиными, Захарченко, Плотницкими и Пургиными попользуются, после чего спишут окончательно. Если только кто из них не замажется в преступлениях настолько, что будет признано целесообразным держать его на коротком поводке и далее.

Новороссия, как некая территория неведомого «Русского мира», изначально была, прямо скажем, мифом. Не зря ополчение очень быстро молчаливо согласилось не трогать всуе эту идею, не раскрывать ее содержание — слишком разным было ее прочтение у всех, кто взял в руки оружие. Антинацистская направленность и борьба против конкретного врага стала вполне приемлемым цементом, скрепляющим столь разных союзников. Чем, собственно, и воспользовались те, кто эксплуатировал этот порыв. Цинично, грубо — но опять же, все произошло по взаимному согласию, а если у кого-то были какие-то иллюзии, то это его проблемы.

Говоря иначе, ополчение, взывая к России и рассчитывая на ее помощь, получали ее — строго дозированно и только после того, как клялись в верности. В зависимости от того, насколько расходились их дела с клятвой, и определялся тот объем помощи, который попадал в конечном итоге на передовую. За минусом неизбежной «усушки» по пути, но это входило в правила игры, по которым фронтовики умирают, тыловики — обогащаются. Ничего нового в ситуации нет — это правило любой войны, по которому можно лишь регулировать украденные объемы, но не ликвидировать воровство как явление.

Именно клятва верности и расчет на помощь «Большого брата» и предопределил крах «Русского мира», который Москва никогда и не собиралась строить. Не стоит ее упрекать за это. Было бы удивительно, случись как-то иначе.

Парадокс заключается в том, что сам по себе «Русский мир» в той или иной его интерпретации — не миф. И вполне реален в плане его строительства. Вот только решение этой проблемы лежит совершенно в иной плоскости. Скорее всего, на данном этапе возможность реализовать эту идею приближается к нулю, однако есть смысл оценить тот путь, на котором и лежит создание и строительство «Русского мира» как антитезы тому клептократическому прозападному и либеральному порядку, торжествующему сегодня и в России, и на Украине.

Для этого есть смысл вернуться к обороне Славянска — точнее, к ее кульминации — выходу из него.

Уже говорилось о том, что Стрелков, захватывая каждый день новые города в середине-конце апреля, поставил Киев перед реальной катастрофой. Неважно, что «захват» в большинстве случаев выглядел как приход десятка вооруженных человек, поднятие флага ДНР над административными зданиями (да и то не всеми), на чем город объявлялся взятым. Речь шла о психологическом эффекте, который работал на восставших, а беспомощность Киева дискредитировала его способность хоть как-то влиять на обстановку.

У Стрелкова банально «закончились» люди, которых он мог отправлять на подобные «захваты». Те полсотни человек, с которыми он перешел границу, превратились за пару недель в несколько сот — но для победоносного шествия нужно было в разы большее количество. Дефицит ресурсов — вот, пожалуй, главная характеристика этого восстания, на которую нужно было обращать внимание с самого начала и искать тот вариант, который мог разрешить проблему раз и навсегда. Как раз нерешенность этого исключительно важного вопроса и предопределила в конечном итоге результаты.

По сути, остановившись в захвате городов, Стрелков проиграл. Движение — жизнь. Он прекрасно понимал и знал эту формулу, пройдя несколько войн, но не сумел найти то решение, которое позволило бы ему продолжать движение вперед. Остановка и переключение на другие задачи — создание ополчения, оборона Славянска и других городов — стратегически означали поражение. Видимо, Москва поняла это раньше самого Стрелкова, так как уже 26 апреля ему пришел приказ дать свое первое интервью и «засветиться». С этого момента Москва стала играть за поражение Новороссии, предъявив того, кто и будет за него отвечать.

Сегодняшняя травля и спуск с цепи своры проплаченных и мотивированных «антистрелковцев» — это просто продолжение стратегии переноса на личность Стрелкова всех последствий поражения. Москва прекрасно понимала, что честный идеалист не станет снимать с себя ответственность, и расчет оправдался полностью — в интервью Проханову Стрелков признал себя «спусковым крючком», запустившим войну. Наивное понимание происходящего, мало сочетающееся с личностью человека, хладнокровно воевавшего с целым государством — но как раз в этом и есть весь Стрелков. Это именно его сочетания несочетаемого, что и использовали те, кто прекрасно изучил его досье.

Однако в какой-то мере Стрелков сыграл против правил и против замыслов тех, кто уже в конце апреля списал его. Собранное им на харизме ополчение прошло жестокую школу осады и обороны абсолютно неприспособленного к ним города. Интервью, которые давал Стрелков, помимо того, что дали возможность в будущем списать на него все грехи, работали и в его пользу — вся страна стала работать «на Стрелкова». Добровольцы шли к нему, под его имя собиралась помощь, а авторитет его, как командира, в ополчении стал практически непререкаемым. Мало того — среди всех отрядов ополчения, немалая часть из которых собиралось под решение сугубо коммерческих задач захвата и отъема собственности в пользу командиров, Славянское ополчение стало наиболее боеспособным. По сути, именно оно позволило продержаться Донецку до ввода групп «отпускников» в августе, так как нет ни малейших сомнений, что без него все закончилось бы уже в июле. И, пожалуй, практически без серьезных столкновений и боев.

Скорее всего, на это и был расчет — проигранную войну нужно было заканчивать, договоренности были достигнуты, но выход Славянского ополчения в Донецк сломал эти планы и вынудил приступить к дезавуированию Стрелкова практически сразу после его появления в столице ДНР. История с Кургиняном запустила процесс шельмования Стрелкова и раскола ополчения, полностью дискредитировала самого Кургиняна и его секту, поставив их на одну доску с нацистами — но это была та цена, которую Москва согласилась заплатить за взятие ситуации под свой контроль. Второй неожиданности типа «славянской» допускать уже никто не мог себе позволить.

В конечном итоге, все произошло, как мы и видим. Стрелков продолжал добровольно и без принуждения играть роль подчиненного своему Главнокомандующему, хотя последний в его услугах, как можно было предположить, и не нуждался. Скорее — наоборот. Однако такая позиция Стрелкова позволила манипулировать им и шантажировать поставками из России. Согласившись на такой шантаж, Стрелков предопределил дальнейший ход событий.

Могу предположить, что у известной всей истории была совершенно иная канва, по которой ее развитие могло идти не только вопреки планам Киева и Москвы, но главное — в интересах той самой идеи «Русского мира», о которой говорилось несколько выше.

Ключевой точкой событий было решение Стрелкова на выход из Славянска. Строго рационально, у него не было иного выхода, как идти на Донецк. Что он и сделал. Это в конечном итоге и стало первым шагом к последней фазе развития конца «Русского мира» и той Новороссии, за которую сражалось и умирало ополчение. После прихода в Донецк он уже не мог влиять на события, лишь корректировать их и в лучшем случае — определять их темп.

Оставшись верным своему слову (а как раз Стрелков и не мог поступить иначе) и своему Главнокомандующему, Стрелков своими руками окончательно похоронил идею «Русского мира», ради которой он, собственно, и пришел на Донбасс. Москва ни при каких обстоятельствах не будет не только строить «Русский мир», но и способствовать его строительству. С какой радости олигархи будут строить территорию, свободную от них?

Однако у Стрелкова был выбор. Который вряд ли осознавался им самим. Но он был. Славянское ополчение на тот момент было чрезвычайно серьезной силой, против которой была собрана практически треть всех имевшихся у Киева ресурсов, сил и средств. Объективно у Славянского ополчения было только одно слабое место — бесконечный и перманентный дефицит ресурсов. Всех — материальных, людских, вооружения, боеприпасов. Выход в Донецк не решал эту проблему, и уже поэтому сейчас можно сказать, что он стал серьезной ошибкой. Из одной осады Стрелков вывел людей в другую — просто большую по размерам. И практически все время нахождения в Донецке он решал одну и ту же проблему — пытался удержать тоненькую дорогу к последнему ручейку помощи.

По правде говоря, когда я ехал из Изварино в Донецк в конце июля, я оценил эту дорогу. И уже тогда понял, что шансы на ее удержание выглядят близкими к нулю, а скорее — отрицательными. Жиденькая цепочка блок-постов и маневренные группы на опасных направлениях — это была вся оборона «Дороги жизни». Буквально через две недели она оказалась перерезанной окончательно.

Выбор Стрелкова находился в области — куда именно выходить из Славянска. Какое направление выхода давало ему большую свободу рук и ликвидировало критическую зависимость от нищенского снабжения. Повторюсь — Донецк оказался точно такой же ловушкой, которая давала лишь оттяжку во времени, но никаких шансов на победу. В общем-то, Стрелков в Донецке сразу же мне об этом и сообщил. Иллюзий никаких у него не было. Не могу знать, были ли они в момент принятия решения на выход из Славянска, но то, что очень быстро он пришел к такому выводу — для меня очевидно.

Не буду далее тянуть. На мой взгляд, Стрелков должен был переосмыслить то, что произошло буквально за месяц до его выхода из Славянска. Понимаю, что скорее всего, ему было просто недосуг следить за происходящим за пределами текущих интересов выживания, однако это из области оправданий — задача командира видеть и знать все. Даже не относящееся к непосредственной обстановке.

За месяц до этого отряды ИГИЛ захватили второй по величине город Ирака Мосул, чем окончательно перевели свой статус в равный со своим противником. Попутно были решены многие проблемы, которые точно так же стояли перед ИГИЛ — и в первую очередь, проблему дефицита ресурсов и зависимости от внешних источников финансирования и помощи.

Отложим в сторону вопросы, связанные с тем, что ИГИЛ считается террористической группировкой — да, видимо, часть ее действий можно безо всяких скидок называть именно террористическими. Однако переход на иной качественный уровень после захвата Мосула поставил под сомнение ее прежний статус. Теперь это — непризнанное и неоформившееся, но все-таки именно государство, которое строит сегодня свой порядок. Нам он кажется диким и бесчеловечным, однако по правде говоря, мало чем отличается от тех порядков, которые заводились на просторах России во времена Гражданской. С обеих сторон, кстати говоря. И белые, и красные творили зверства, вполне достойные друг друга. Тобольское восстание давил вначале Верховный правитель Колчак, после чего добивали восставших мужиков уже красные дивизии. Примерно теми же методами. Параллельно Тобольскому красный маршал Тухачевский примерно в то же самое время добивал Тамбовское — известно, какими методами и способами.

У Стрелкова был шанс принципиально изменить всю стратегическую ситуацию, прими он решение выходить из Славянска не в Донецк. В такой ситуации он бы стал врагом уже не только для Киева — это факт. Однако после такого решения он получал в руки право и возможность начать, наконец, реализовывать ту идею, ради которой он и пришел на Украину.

Захват одного из крупных городов Востока Украины — Днепропетровска, Запорожья, Харькова — давал в руки Стрелкову то, чего у него не было с самого начала — ресурсы. Территория — это ценнейший ресурс, используя который можно добыть все остальные. При этом то, как быстро был наведен относительный порядок в Донецке, не оставляет никаких сомнений — Стрелков мог навести его в любом другом крупном городе, взяв его под свой контроль.

Территория давала людской ресурс, позволяя Славянскому ополчению пополниться новыми бойцами. Давала финансовый ресурс — те средства, которые сосредоточены в банках и финансовых учреждениях. Захват воинских частей и складов давал доступ к оружию. Запасы продуктов и продовольствия. Главное — перевод войны на новые территории делал АТО в Донецкой и Луганской области бессмысленной, вынуждал Киев полностью менять всю стратегию АТО.

У нас был на эту тему разговор с Игорем в Донецке. Долгий разговор, на несколько часов, хотя я не намерен его оглашать. Мое впечатление от него — Стрелков просто не отдавал себе отчет в тех возможностях, которые давал ему такой абсолютно непредсказуемый и нестандартный ход. Но не потому, что он не мог его постичь и понять — здесь, к сожалению, сработала чистая психология.

Я поэтому очень не люблю выезжать «в поле» — к месту событий. Дело не в страхе, в конце концов попасть под машину в мегаполисе вероятность примерно такая же, как и под осколок в Донецке. Во всяком случае, статистика несчастных случаев на этот счет вполне определенна. Однако «на месте» поле зрения резко сужается до размеров видимого пространства, и адекватно оценивать обстановку, выходящую за пределы этого поля, становится очень сложно. Человек, ограниченный проблемой выживания вначале в 100-тысячном, а затем и в миллионном городе, не мог мыслить масштабами страны — и здесь никто не вправе винить Стрелкова.

Тем не менее, ситуация от этого не становится иной — прими он, как командир, решение идти в направлении одного из крупных городов Украины, поставь он задачу штабу разработать такую операцию — у меня нет особых сомнений в том, что она не увенчалась бы успехом. Украинская армия была задействована для выполнения задач, в число которых оборона крупных городов не входила.

Более того — по мнению моих друзей из Киева, близких к нынешней хунте, даже в период самых тяжелых боев летом в киевском руководстве сохранялось весьма пренебрежительное отношение к ополчению и ситуации на Юго-Востоке в целом. Считалось, что все идет как надо, и временные проблемы никак не влияют на конечный результат, который будет достигнут самое позднее к концу августа.

Самое интересное, что подобная оценка была вполне трезвой и справедливой — как раз к середине августа украинские каратели сумели окончательно перерезать последнюю дорогу, связывающую Донецк с «Большой землей», и практически полностью окружить Луганск.

Ожидать столь нестандартных действий уровня полководца от Стрелкова никто и не собирался — и поэтому подобное решение практически наверняка могло и должно было привести к успеху. Другой вопрос, что должно было делаться дальше — но любое решение всегда ведет к целому вееру следующих за ним решений и действий, которые в данном случае работали бы уже на идею, которая и стала причиной появления в Славянске пятидесяти стрелковцев. Решения, которые были приняты в нашей реальности, привели — да и не могли не привести к ее краху.

Не намерен развивать далее эту тему, так как такое развитие идет уже в рамках лютой альтернативщины, однако могу сказать, что чем больше времени проходит со времен описываемых событий, тем меньше сомнений остается у меня, что только подобное развитие событий могло сломать все сценарии всех сценаристов…»