Ирина Бергсет. Ювенальная юстиция 1 ноября 2014

Ирина Бергсет

Ювенальная юстиция 1 ноября 2014

Видео http://poznavatelnoe.tv/bergset_juvenile_2014-11-01

Собеседники:

Ирина Бергсет (Фролова) — руководитель общественного движения «Русские матери» www.russkiemateri.ru

Дмитрий Еньков — Партия Великое Отечество

Артём Войтенков — Познавательное ТВ, http://poznavatelnoe.tv

 

Артём Войтенков: Добрый день, Ирина. Вы только, что пришли из пикета у норвежского посольства, вы стояли. Скажите, пожалуйста, что вы отстаивали и против чего или за что вы выходили?

 

Ирина Бергсет: Добрый день, Артём, Дмитрий. Да, мы были, несколько организаций общественных на пикете в защиту русского ребёнка гражданина Российской Федерации, которого взяли в плен власти Норвегии. Совершенно нелепая история, потому что все члены семьи: папа, мама и двое детей только граждане Российской Федерации, и находятся на территории Норвегии временно. Если бы к ним были бы какие-то претензии, то, соответственно, как в понимании международного права, Норвегия должна обратиться в Консульство, чтобы с ними российские власти разобрались, если они что-то нарушают.

 

Артём Войтенков: Подождите, они не граждане Норвегии.

 

Ирина Бергсет: Не граждане Норвегии, находятся там по работе. Мама училась из Мурманска – осталась. А папа архангельский помор — приехал, как судовой механик работу нашёл там. То есть они находятся фактически временно там по визе. Естественно, как все люди наверняка снимают домик, как вы понимаете, то есть живут и живут, вроде как. Может быть, даже казалось немного лучше, чем в Мурманске и на российской территории. Живут в городе Тромсё родители.

 

Вдруг мальчик не вернулся со школы, 8 октября это случилось. То есть ребёнок пошёл в школу, у него шатался молочный зуб, а знаете их там много у деток. 6 лет будет в декабре мальчику, зовут Оскар Шианок. Мама – Наталья Шарикова, папа – Сергей Шианок. И ребёнок говорит: «Мама снимала майку и вырвала зуб». То есть зубик затронулся маечкой и он выпал. Казалось бы, все люди, у кого есть дети, понимают, что молочные зубы иногда просто выпадают. Конечно, бывают какие-то случайные, остаются там и ребёнок показывает, вот зубик, мам, выпал. А бывает и когда нужно помочь, если он там как-то не правильно растёт, не мне вам рассказывать.

 

Короче, учительница, наверняка бездетная норвежская, подумала, что мама взяла плоскогубцы или ещё какие-то клещи и вырвала действительно ребёнку зуб. Вызвала службу спасения от такой нерадивой матери и ребёнка сразу отвезли в приёмную семью 8 октября, на секретный от родителей адрес. Ребёнка нет со школы, мать звонит в полицию, естественно, там разыскивают.

 

Артём Войтенков: Что получается? Пришёл ребёнок в школу без зуба и это уже основание.

 

Ирина Бергсет: Да, для изъятия — где зуб? Мама вырвала.

 

Дмитрий Еньков: А может быть, он поделился с одноклассниками.

 

Ирина Бергсет: Да, он всё рассказал. Мы не знаем саму историю, может это фантазия учителей, потому что мама говорит, вообще-то этот зуб, речь идёт о переднем верхнем зубике, он выпал ещё в мае, если это он. Но мы не знаем, какова фантазия, интерпретация норвежцев. Тем более вопрос, конечно, о языке русском. Ребёнок русскоговорящий, дети прописаны в Псковской области у дедушки в Невеле — у него огромный дом и дети всё лето там болтались. Какой норвежский язык? Он забывается так же на раз, два. Поэтому какой нюанс сказать: выпал, вырвал, шатался. Ребёнок не будет рассказывать, он рубанул каким-то словом, которое знает по-норвежски, одно из двухсот и всё.

 

Поэтому, смысл, какой, что забрать могут за всё. Но мы как-то думали, знаете, ну, у меня забрали ребёнка — гражданина Норвегии и я, конечно, борюсь с тем, что вот как-то. Но, когда забрали моего старшего мальчика – гражданина России, я им тоже говорю: «Как вы вообще можете»? Для меня это было нелепо.

 

А оказывается, на сегодняшний день (сами норвежцы пишут), что в любой стране Европы российское гражданство фактически как бы не действует, потому что все дети, которых вы ввезли или родили на территории всех европейских стран, входящих или не входящих в Европу (Норвегия не входит, но она входит в экономическое сообщество), они — собственность земли, то есть почвы.

— У них — первостепенное право почвы.

— А у нас — международное право, что это дети Российской Федерации граждане Российской Федерации.

Поэтому у нас совершенно разный взгляд на одну и ту же проблему.

 

Артём Войтенков: Подождите, то есть, если я со своим ребёнком поехал отдыхать во Францию, скажем, он, что, становится собственностью Франции?

 

Ирина Бергсет: Если вы его шлёпнете в аэропорту, и вызовут полицию специальную детскую, которая его спасёт от вас, от нерадивого отца, то вы стояли на земле Франции, если это уже не аэропорт, а скажем так, вы уже в Париже на улице, в кафе каком-то не понравилось что-то, — у вас ребёнка конфискуют. И повезут на секретный адрес, будут от вас спасать и, как пишут сами норвежские родители, — вышлют, выдворят туриста из страны одного, а детей оставят себе. Вот такое на сегодняшний день законодательство Европы. Очень жёстко. И таких случаев очень много. Нам просто МИД, чтобы не пугать людей, не нарушать свободу передвижения, не рассказывает об этом.

 

Артём Войтенков: Хотя должен вообще-то.

 

Ирина Бергсет: Как бы должен предупредить был. Я бы, например, никогда не поехала ни в ту Норвегию, ни замуж, ни за какие коврижки, сидела бы здесь (мы поженились в Москве) — после того, как я хлебнула там потерю обоих детей. Я три года рассказываю людям об этом и мне не верили, пока вот сейчас, когда случилось с этим мальчиком русским из семьи Шариковых и папа Шианок.

 

Астахов сказал: «Уважаемые, у любого туриста могут забрать в Норвегии детей». Пока просочилось в СМИ, что пока в Норвегии, но речь идёт о том, что вся Европа ввела фактически детский оброк: въезд в Европу разрешён, выезд с детьми запрещён — это называется «кража ребёнка в Россию».

 

Почему сейчас родителям не дают свиданий? Потому что угроза кражи ребёнка в Россию. В семье было двое детей, мальчику пять лет, шестой в школу пошёл в первый класс и девочка трёх лет. Когда мама обратилась, что случилось с ребёнком, полиция постучала в её дверь и сказала:

— «Мы пришли за девочкой».

Она говорит: «А девочка при чём»?

Они говорят: «Мы забираем девочку».

Причём учтите ни в школе, ни дома, когда пришли полицейские, никакую бумагу не показали. То есть, если бы они пришли и сказали: «Слушайте, нам холодильник у вас в квартире нам понравился, мы его берём«.

Вы скажите: «А вы кто вообще?»

Вызывайте полицию и спасайтесь. Машина понравилась, то есть у вас есть какая-то система защиты. А тут пришли люди, бандиты, рэкет какой-то, но они говорят: «Вот мы в полицейской форме, мы за вашими детьми пришли». И люди должны сдать их просто без боя, сказать: «Хорошо, ладно». И покорно сдают, на самом деле. Есть, конечно, люди, которые достают всё, что могут и пытаются сопротивляться, но это кончается психушкой, это кончается разлукой пожизненно, естественно, с детьми, поэтому это тоже не верный путь.

 

Речь идёт о том, что все законопослушные россияне законопослушны, и они дальше начинают разбираться, что к чему. К счастью, у девочки была температура под 40, у трёхлетней дочки, её зовут Александра, Сашенька.

 

Артём Войтенков: То есть у маленькой?

 

Ирина Бергсет: У маленькой. И ветрянка. И мама говорит: «Слушайте, ветрянка, вечер на дворе, давайте завтра вы придёте». Встала на колени, она говорит: «Оставьте. Я понимаю, что и с тем что-то не так может быть мальчишкой, завтра будем разбираться». И как только полицейские эти и сотрудники опеки, естественно приходит целый табун их, чтобы противостоять родителям.

Они сели в машину и уехали, увезли ребёнка в Мурманск.

 

Артём Войтенков: То есть младшего.

 

Ирина Бергсет: Младшего, да. Увезли к родственникам.

 

Артём Войтенков: А старший так и не пришёл?

 

Ирина Бергсет: Нет, старший не вернулся со школы. Родители возвращаются, и им тут же вменяется: «Какие свидания? Вы уже одного украли». Представляете? Вы граждане России, или есть там такая же история сейчас в Бразилии, или Польше, или не знаю, любой другой страны, африканской или Китая. У вас увели в плен детей — киднепперы фактически, люди рэкетом увели. Вы не имеете права ничего узнать, не имеете право пикнуть, через два часа на вас 30 килограммов обвинений, что вы его шлёпали, якобы ребёнка допрашивали, и он давал показания.

 

Какие показания про зуб можно дать? Представьте себе, как можно ребёнка всё это запутать. Короче, ребёнок в стрессе, содержится на секретном адресе. Нам стало известно, что он содержится на острове, потому что раньше дети могли бежать. Понятно, шестилетний ребёнок, пятилетний, куда он убежит, не убежит. Но, во всяком случае, у детей есть всегда потребность искать маму, он может просто от этих.

 

Артём Войтенков: Он может перелезть через забор и удрать. Не зная куда.

 

Ирина Бергсет: Куда? Куда-то удрать, в лес, даже не зная куда. Особенно у русских детей, у кого есть русская кровь и те, которые хоть чуть-чуть жили на территории Российской Федерации у них такая непокорность. Понимаете, мы — самый непокорный в мире народ.

 

И теперь они стали прятать наших детей (тенденция такая) на островах, которые западнее Норвегии, там фьорды и на острове один, два, три домика, всё. Куда оттуда сбежишь? Не переплывёшь, дети, как правило, не умеют плавать, но это как бы уже непреодолимая преграда – раз.

Второе – родители не могут, если так даже говорить: выкрасть, или найти, или посетить, потому что тоже лодки туда не ходят — необитаемый остров. Но если говорить по-другому, то ведь это тюрьма.

 

Фактически ребёнок стал пленным, мы не можем сказать военнопленным, как наши журналисты на Украине были. Мы сейчас начали акцию «Save russian boy Oscar » по аналогии «Save Andrew», когда разыскивали нашего журналиста, потому что ребёнок в плену.

 

Три недели никто его не видел живым. Не исключено, что в школе случилось несчастье. Понимаете, какой-то несчастный случай, что они что-то скрывают, прячут и так далее. То есть вы понимаете, мы имеем дело с абсолютно лживой коррумпированной машиной, потому что с того момента, как ребёнка затолкали в машину, перевезли на этот остров или куда-то ещё, то стали капать деньги всем, кто участвует:

— Сотруднице, которая быстренько оформляла бумаги.

— Коммуна стала получать. Ведь его надо как-то устроить, одеть, обуть, ведь он был без одежды, в чём стоит.

 

И речь идёт о миллионе рублей в месяц на этого ребёнка, из бюджета можно откачать. Разумеется, ребёнок не съест этот миллион, может вообще голодать.

 

Артём Войтенков: Норвегия платит порядка миллиона рублей, если переводить на наши деньги.

 

Ирина Бергсет: Двести тысяч крон.

 

Артём Войтенков: Двести тысяч крон за обеспечение этого ребёнка, который попадает в приёмную семью. То есть она платит приёмной семье.

 

Ирина Бергсет: Она платит приёмной семье. Эта сумма двести тысяч состоит из двух частей.

— 100 тысяч – это, как зарплата, 100 тысяч крон это мы на 5 умножаем, сейчас уже другой курс. Полмиллиона рублей она платит на зарплату этим приёмный родителям. Они же на работе, это мы с вами не на работе, это наши дети и мы жизнь на них кладём и живём ради них. А эти люди наёмные — им нужно платить, чтобы они вообще находились рядом с ним.

— И второе – это часть на содержание. То есть ребёнку нужно, как говорит эта приёмная семья, купить кровать, вот он в чём стоял, взяли его, представьте себе. Ему нужно купить кровать, комод, сделать ремонт в комнате и вот это всё ещё на полмиллиона в месяц. А потом его нужно одеть, обуть, потом нужно купить игрушки, и в эти игрушки вписываются: компьютеры, я не знаю, вплоть до тарелки (ред.: спутниковая тарелка).

 

Естественно, они пишут какие-то отчёты, это же система отчётности. Но из этого миллиона мы прекрасно понимаем, что семья, может быть та, этот миллион и не видит, речь идёт об откатах. Норвегия – самая коррумпированная страна в мире. То есть из того, что можно откачать из бюджета, доходит до этой семьи немного. Но на эти «немного» она может купить дом в Турции, построить фонтан посреди этого острова, на котором она живёт или что-то ещё. То есть совершенно баснословно. Они чувствуют себе не куркулями.

 

Парадокс заключается в том, что дедушка, Геннадий Михайлович Шариков, этого мальчика Оскара Шианок (папа мамы, дедушка со стороны мамы) — он говорит: «Слушайте, я всю жизнь ходил на корабле (работал на корабле) в Норвегию. И я ещё лет 20-ть и 30-ть мне показывали — вон женщина стоит у неё четверо детей. Ты знаешь, смотри, какая у неё машина — она лучше, чем у короля Норвегии у неё машина. А знаешь, за что? За каждого ребёнка платят астрономические деньги». Просто платят. Он как кошка, его можно не кормить, не поить, абсолютно беспризорный будет – никто не проверяет. Потому что ты же откат даёшь, то есть, зачем тебя проверять. Как правило, это родственники этих соцработников, это бывшие соцработники, это ближайшие родственники. Ну, там вся страна родственники получается. То есть рука руку моет.

 

Артём Войтенков: Их5 миллионов всего-то.

 

Ирина Бергсет: Четыре.Пять – это с беглыми, то есть я до сих пор считаюсь со своим сыном, с которым мы бежали и все остальные — пожизненно. Номер выдаётся, вы покидаете страну без задних ног, а этот миллион считается — у нас население ещё. Приписки, это как раз те самые мёртвые души. Хотя я думаю, что мы больше живые, которые беглые души, а которые там живут, уже действительно омертвели. Так вот, дедушка говорит, ему показывали это, и он знал, но говорит: «Я никогда не думал, что это ударит по моей семье«. Что его внук вот так будет где-то томиться.

 

Дмитрий Еньков: А ведь никто не знает, какая это семья. Вполне возможно, что в Норвегии это семья не вполне традиционная.

 

Ирина Бергсет: 90%, что в нетрадиционную семью. Потому что в Норвегии, чтобы вы знали, с 76-го года легализованы однополые браки и прочие. То есть священники там, содомиты (не будем называть как), то есть там женщины, эти содомитки священники, они венчают друг друга. Вплоть до того, что они могут делать это, как вы говорите с жирафами и с козами.

 

Всё бы это выглядело, как фантазия, если бы не публикации в газетах, которые мы приводим сейчас на страницах в facebookе и везде. Оказывается, что только в прошлом году в рамках защиты животных Норвегия приостановила вот этот интим с животными, если вы говорите, и браки и всё остальное. А Швеция сделала это в апреле 14-го года, а Дания собирается в январе 15-го только подумать. Заголовки газет выходят такие в Дании, что с января 2015-го Дания дискутирует в парламенте вопрос о приостановке интима с поросятами, козлятами, козами, кошками, но с павлинами пока оставим и с вот этими.

 

То есть речь идёт о защите некоторых родов или сортов животных прав от людей. При этом Дания говорит:

— Мы не можем так это остановить, потому что зообардели – это огромный сегмент прибыльного рынка.

А это извините, где эти животные по 20-30 лет приучены к интиму с людьми. Потому что в Америке самый прибыльный рекламный бизнес – это реклама зоотуризма. Представляете? Пишет статья в газете датской. И если бы вы мне говорили, что я это рассказываю там поклёп на Норвегию, на Данию, на другие Скандинавские страны. Мы видим, что они, не смущаясь, рассказывают о своих зоопритонах, которые не выгодно им закрывать.

 

Сейчас, поскольку речь идёт о частном рынке опекунства, частном рынке наёмных родителей, приносящем прибыли баснословные. Италия (мы уже несколько раз упоминали с вами) выделяет из государства два миллиарда в год на то, чтобы как-то позаботились о детях, у которых вот так «молочные зубки выпадают». Понимаете, да?

 

Сколько же таких детей надо забрать у родителей, позаботиться о них с этими зубами, чтобы съесть, переварить этой системе: адвокатов, судей, соцработников этих систем защиты детей — псевдозащиты детей ювенальной юстиции. Вся эта машина, которая работает — сколько? А юрист говорит: «25 тысяч надо отбирать». Просто, был бы калькулятор, разбейте, если бы они круглосуточно забирали 365 дней. Получится какая-то дикая цифра — по шестьдесят с лишним детей в день. Или каждый час какой-то ребёнок не возвращается со школы, потому что у него выпал молочный зуб.

 

В Норвегии примерно та же машина, только денег больше. Потому что бюджет, всё время говорят, все газеты пишут, что «мало, мы так плохо заботимся об этих детях, невозможно их содержать на эти деньги, мы ещё хотим«. И бюджет увеличивают соответственно. Сейчас Норвегия увеличила количество детей, которых можно забирать без суда. То есть всего в этих закромах ювенальной юстиции по этим детским домам, фактически это ювенальные тюрьмы, семейного типа. На этих островах, где дети могут сидеть в подвалах, ничего не есть, кроме травы. Кто будет за этим следить? В Норвегии таких Оскаров, примерно 12-13 тысяч в год отбирают –беспричинно. Они не возвращаются из детского сада, не возвращаются из школы, пошёл в магазин – не вернулся, вышел с друзьями гулять — с детской площадки не вернулся — то есть их можно хватать. Киднеппить — это называется «Спасение детей чрезвычайное«. Просто чрезвычайное, с зубом рассказал, вы понимаете — это чрезвычайное.

 

Артём Войтенков: Спецназ. Да?

 

Ирина Бергсет: Это спецназ.

 

Артём Войтенков: Прибежали, схватили и убежали.

 

Ирина Бергсет: Причём спецназ соцслужб, это называется спецназ СС. Понимаете? Это фашизм, когда вас могут обвинить, что вы белый, вас могут обвинить, что вы русский, что у вас акцент. То есть вы видите всё время на себе ненависть. Вам всё время обвинения, что вы украдёте. Вы булочку не украли и работаете, платите налоги и естественно, всё делаете. Эта машина вас перемалывает.

 

Так вот в Италии капает на одного ребёнка в эту семью 400 евро в день. Если умножить на 30 дней, получается 12 тысяч евро в месяц, при средней зарплате 1 тысяча евро. Откуда 12 тысяч можно получать? Естественно, люди думают: «Слушай, дармовые совершенно деньги, зачем мы будем брать собаку, мы возьмём ребёнка или двоих, тогда будет ещё больше«. Они могут там где-то бегать, сами понимаете, растёт как трава, а денежка-то капает.

 

И дошло дело до того, что народ совершенно озверел. И в принципе, кто забирает у нас детей? Кто создаёт этот рынок опекунства? Вот этот народ, который видит эти деньги дармовые. Часто бывает так, что учительница говорит: «Слушай, совершенно покладистый, сидит тихо, никого не трогает». Бац. Звонок какой-то своей тёте, к кому-то его пристроила. Понимаете? «Спасли». Потом себе как-то забирают, мы же не знаем.

Дети мигрируют до 20-30 раз в год: переезжают из этого Тромсё на юг, там заполярный круг потом куда-то, все эти школы — никто не думает о детях.

 

Самое интересное, что речь идёт о рынке транснациональном — торговле детьми. Норвегия поставила сегодня вопрос (и в прошлом году она писала), что у нас так много теперь этих детей (в закромах), что у нас не хватает наёмных семей и поэтому мы готовы выйти на интернациональный рынок, и этих сирот предложить другим. То есть они накиднеппили наших здоровеньких, теперь они готовы предложить той же Америке и кому-то ещё. Но тайно дети переправляются до того, как ещё заключены и разрешена эта детоторговля. В Англии родители обнаруживают своих детей, якобы в приёмных семьях. То есть Норвегия приторговывает.

 

Но тут очень интересно в крупных газетах таких как Guardian, Telegraph английских стали появляться статьи, что на автобусах в Англии появились объявления: «Слушай, хочешь заработать 600 фунтов стерлингов в неделю? Стань наёмной семьёй, наёмным родителем«. То есть где ты ещё заработаешь такие деньги? Газета подсчитывает, что это примерно 100 тысяч фунтов стерлингов в год, умножаем на 60 — 6 миллионов рублей в год. Понятно, что Норвегия платит в месяц и немножко другие там у них расценки. Но даже в Англии иметь 6 миллионов рублей в год… Кто у нас зарабатывает такие деньги? И при этом люди смотрят объявления: «Слушай, классно, работать не хочу, безработным быть тоже не хочу, социалка маленькая, возьму-ка я себе приёмыша«.

 

В Норвегии доходит дело до того, что воруют детей у родственников. У нас совсем недавно, когда этот случай вскрылся, обратились к норвежским правозащитникам, общаться с ними. Они говорят: «Так, слушайте, в Тромсё же был недавно случай, закончился хорошо«. Русско-норвежская семья живёт в Тромсё и у них был ребёнок, два было гражданства: российское и норвежское. На лето поехал к какой-то тёте в другую часть Норвегии, а та тётя смотрит — ребёнок лёгкий, приучен ко всему. Она позвонила на своих же родственников в эту Барневарн (норв. Barneverne), сказала, что они их шлёпают и бьют — всё, что можно наговорить. И те оформили на неё это опекунство или как оно там называется. Короче, она стала получать эти деньги. И наше консульство и эти правозащитники и газеты, подняли всё, что угодно, чтобы ребёнка просто вернуть в семью. Родственникам, понимаете?

 

Но это такое большое искушение: ты видишь ребёнка, а у тебя в глазах миллион. И получается совершенно вывернутый наоборот, даже не капиталистический мир. Как киднеппер раньше забирал ребёнка и говорил: «Дай мне миллион, я тебе ребёнка верну». По идее, было какое-то условие, шантаж, в логике хотя бы было понятно, что человека воруют и на него меняют, требуют что-то, какие-то условия. А тут получается и ребёнка воруют, и государство им ещё приплачивает этот миллион. То есть вот эта схема как бы не укладывалась у нас в голове.

 

Какие семьи этим в основном занимаются? Были обнародованы цифры, что таких однополых союзов (или не знаю, как их назвать) — больше 19 тысяч этих наёмных, которые передвигают детей между собой. И переделывают им естественно голову, мозг, наши ценности ломают, чтобы переделать их в каких-то других людей. Но почему система так воинственно настроена к традиционным родителям? И до какого абсурда она может дойти? Смотрите, новость 20 октября, то есть совсем недавно. Газета “Афтенпостен” опубликовала статью под названием «Родители будут теперь сдавать мочу и отмечаться в органах регулярно«. Что, как преступники на поселении? Сейчас объясню.

 

Дмитрий Еньков: Это приёмные родители?

 

Ирина Бергсет: Нет. Мы – биологические родители, как они нас называют. Дело в том, что как бы Норвегия хочет ввести поблажку — ты можешь быть, скажем так, неблагонадёжным родителем в глазах Барневарн, но ты Барневарн говоришь (этой системе защиты), что ты постараешься быть хорошим, как они хотят, будешь выполнять все их условия, только пусть они ребёнка не забирают туда, а он будет жить на твоей территории.Что за право жить со своим собственным ребёнком, воспитывать его на своей территории нужно?

 

Они говорят, чтобы родитель понял, что за ним контроль, не сбежал (не сбежал с этой фермы, то есть туда же на свободу в другую страну, например в Россию), он должен каждый день приходить в органы отмечаться и сдавать мочу.

Я говорю: «Как это так?».

А если ты на перекличку не явился с мочой, то значит, ты сбежал. Понимаете? Получается — сбежал уже и движешься в сторону России. Это как нужно думать  в сторону Литвы, Польши, кого-то. Это представьте себе — концлагерь, это фашизм. Это так думать о родителях нормальных, традиционных почему?

 

Потому что на сегодняшний день, по статистике, в Норвегии осталось меньше 20% традиционных семей. Это в основном мигранты, они сами говорят — с 76-го года семья традиционная истреблена фактически. Нет. Есть другие формы союзов, естественно не регистрированные, у них очень много разновидностей этих, не только извращений, но и типов этих союзов. Мало того, Норвегия, у них нет такого разделения как у нас, будем говорить, по буквам ЛГБТ, чтобы не называя. У них можно всё. Причём сегодня это Л, завтра это Г, послезавтра Б, а через 10 минут ты решил попробовать Т. Букв 58 может быть, хотя в их алфавите меньше 30. Имеется в виду 58 этих гендеров. И это всё представить себе невозможно, всю эту содомию и их эти все. А мы простые родители мамы и папы должны к этим извращенцам ходить с мочой. Что за нами следить? Скажите, что у нас в моче? Во-первых, если они берут под контроль наше здоровье, то естественно у каждого человека есть или чуть-чуть скачет сахар, или вы знаете в стрессе что-то. То есть найти и придраться с медицинской точки зрения, что ты не благонадёжный и не сможешь вообще, даже не стопроцентный, не сто двадцать на восемьдесят как у космонавтов там давление. То есть они уже хотят и тут подкопаться к нам, по идее, к родителем, я имею в виду традиционным.

 

Поэтому речь идёт, конечно, о новых формах фашизма. И один из правозащитников, который возглавляет, как Йохан Бекхем в Финляндии антифашистский центр, а в Норвегии это называется более мягко «Норвежский комитет по защите прав человека», он сказал, что вообще-то Норвегия скатывается в терроризм. То есть то, что сейчас происходит захват детей — а что это такое? Вы мне скажите, если вы не предъявляете бумаг, не уведомляете родителей, не вели никакую работу. Ясно, что ребёнок хороший, какая там работа? Правильно? Вы берёте здорового. Это террор. Это не просто вид, разновидность террора, а это настоящий терроризм. То есть эта страна, в которой применяют террористические методы по захвату детей, по рэкету, вырыванию детей из семей и, к сожалению, возврат практически невозможен. Практически невозможен. Если бы взяться за это дело всей страной, как у нас общественность, дипломаты и, конечно, просто не давать спуску им никакого, ни на йоту — вернуть и всё.

 

Артём Войтенков: Ирина, давайте разберёмся в причинах. То есть, это возможно, когда, во-первых, государство выделяет деньги, то есть, это первая причина. И второе, когда государство издаёт соответствующие законы, разрешающие это делать. Вопрос: зачем норвежское и соответственно, все эти государства, которые рядом с ней, это делают? То есть, в чём причина первоначальная?

 

Ирина Бергсет: Здесь две совершенно противоположные точки зрения.

— Одна точка зрения. Это делается для того, чтобы сократить население. Просто уничтожить фактически народ Норвегии. То есть, мы понимаем, что это делают не простые люди. А мы должны разделять власть, то есть, кто управляет Норвегией, может это внешне управляемая страна. То есть, люди, которые ставят некий эксперимент над этим народом. И хотят посмотреть, как быстро он исчезнет с лица земли.

 

Артём Войтенков: В этом случае, тогда не надо брать чужих детей.

 

Ирина Бергсет: Получается, вроде как. Но, дети, которых отбирают, по статистике:

— Они становятся наркоманами.

— Они становятся психически неуравновешенными, потому что, это огромный стресс.

— Они никогда не рожают детей.

— Они не заводят семью.

Фактически, это дети, приученные к извращениям, как вы говорите. То есть, это путь в никуда, как бы получается. Это точка зрения, которая действительно оправдывает, и говорит, что да, если мы говорим о сокращении населения, то это будет очень быстро и стремительно происходить.

 

Артём Войтенков: В течение двух-трёх поколений.

 

Ирина Бергсет: Да, наверное, тогда получается, пятьдесят, максимум, семьдесят лет, и не будет такой страны.

И есть другая точка зрения. Что эта страна, несмотря на то, что она проповедует, и есть некие высшие руководители этой страны, которые говорят, что да, конечно, надо сокращать, заботится о том, как выжить в ближайшие сто лет, если они не производят детей. Рождаемость остановилась, раз. Второе, при популяризации извращений и близкородственных браков, и кровосмесительных всех вот этих союзов, включая животных, и всё остальное, то, рождаются, если рождаются от брата и сестры, то только дауны. То есть, из десяти детей сегодня в Норвегии два рождаются с уродствами от норвежцев, и восемь рожают мигранты, которые по нелепой случайности попали на эту «заповедную территорию».

 

Артём Войтенков: Это не случайность, это реклама, что в Норвегии хорошо живётся, самая лучшая страна, самая первая по уровню жизни — вот эта вся лапша специально…

 

Ирина Бергсет: Это их реклама, в которую они тоже вбухали деньги, и заманивают туда людей, в этот заповедный лес, за тридевять земель. Помните, в тридевятой царство, в тридесятое государство.

 

Дмитрий Еньков: И там избушки на курьих ножках.

 

Ирина Бергсет: И там избушки стоят на курьих ножках. Я тоже тогда первое, что вспомнила — эту страшную сказку. То есть, наоборот, для прироста населения Норвегии отбирают и конфисковывают вот эти восемь детей, которые рождаются от мигрантов, то есть, наших здоровых детей. Потому что, тогда эти дети, хотя бы, когда вымрет старшее поколение, они какое-то время ещё будут жить и заселять эту территорию. Почему? Потому что, ситуация какая?

 

Когда сделали Европу и открыли границу внутри, то миграция стала бесконтрольной. Люди могут уехать и никогда не вернуться. И их ничем не остановишь. И возникла проблема с закреплением, с осёдлостью, людей на этой территории.

— И вот эти извращения, которые насаждаются, они, во-первых, людей держат среди вот этой общины, которая практикует эти извращения. Они никуда не могут двинуться с этой Норвегии.

— Второе, когда детей закрепляют, и делают крепостными, то и родители никуда не могут двинуться. У них два свидания два раза в год, по два часа, они должны никуда далеко не уезжать. Если покинут территорию Норвегии, как я, тогда свиданий не дадут вообще. То есть, это новая форма крепостного права, закрепления людей за вот этим участком земли, чтобы они, как бы обрабатывали его, работали. То есть, вот такая концепция есть.

 

Говорят родители, которые уже много лет ходят на вот такие свидания к своим детям, восемь, десять лет, что существует даже приказ в Норвегии, всех министерств (восемь, десять), подписанный всеми министрами, что для демографического, хоть какого-то не умирания, надо захватывать детей. И именно поэтому государство выделяет гигантские деньги, которые сравнимы, только может быть, с нефтью, прибылями и расходами на это — именно рынок вот этих передвижений детей. Поэтому, вот эти две причины. Какая из них верная, сложно сказать. То есть, есть некая комбинация. И может быть, ещё есть какие-то другие планы и идеи.

 

Как это может отразиться на России? Дело в том, что пятая колонна, так называемая, пятая ювенальная колонна, активно работает на протяжении последних десяти, двадцати лет, пытаясь всё вот это сделать с нами. Во-первых, на примере Норвегии и других стран, которые были лабораториями, это показывает, что страна полностью деморализована, фактически управляемая. Люди становятся… Если ребёнка отберут, то они пойдут на всё, как лунатики будут ходить и выпрашивать, вымаливать эти свидания. И самое главное, что идёт полностью разрушение вот этой ячейки, сотов семьи. Традиционную

семью разрушают мгновенно. А разрушая семью внутри, как-то так, то разрушается, как карточный домик вся страна, получается. Вот эта ювенальная юстиция — она часть плана, который реализуется в отношении и России в том числе. То есть, это всего лишь какая-то микро стратегия, которая разрабатывает какой-то глобальный план.

 

Впервые удалось найти документ на английском языке, который уже в прессе, уже нечего бояться, проник. Пять пунктов, что хотят сделать или властители мира, или богатые люди мира, непонятно кто, но они хотят:

— Первое — уничтожить семью, естественно, что больше всего и пугает. Семью параллельно, что держит? Религия, взгляды, нравственность, что мы этим передаём.

— Уничтожить мужчину и женщину, как класс. Демонтаж пола ставится задача. Мы наконец-то поняли, что да, то, что мы видим, разные гендеры насаждаются, ещё что-то, равенства. Началось с равенства этих феминисток и заканчивается пятьюдесятью восемью извращенцами какими-то, разновидностями. Уничтожить мужчину и женщину.

— Соответственно, отобрать детей у всех традиционных, передать детей в союзы нетрадиционные.

— И не просто передать их, а перейти, цель следующая — к искусственному производству детей. То есть, от нас нужны только детали, от традиционных людей.

 

Совсем недавно тоже октябрьская новость — газеты дали шведские самые крупные и английские, что наконец-то эксперимент последних пятнадцати лет удался. Человеку без матки (можете представить, кто такой человек без матки?) пришили матку от донора, то есть, у кого-то её естественно, изъяли. И вот эта пришитая матка, её оплодотворили, произвела ребёнка. Первый ребёнок у человека без матки родился. То есть, от нас нужны только вот эти мешки, которые будут поставлять, здоровых. Это просто какой-то жуткий эксперимент, но вот это как раз, шаг на пути к производству искусственных детей, так называемых, к чему они стремятся.

 

— Ну и пятый пункт — это полная сексуализация детей с рождения, и превращение их фактически в животных для вот этих педофилов. То есть, это так я перевожу эту цель. Потому что, то, что может противопоставить Россия, правозащитники, люди здравые во всём мире, видят, что есть вот эта парадигма западная, которая разрушительная, и есть восточный мир с центром в России, так нас идентифицируют.

 

— Это — святость отцовства и материнства. А там, соответственно, раз ликвидация семьи (мы пропустили): родитель один, родитель два. То есть, материнство, отцовство, полностью ликвидируется и связь ребёнка с нами тоже ликвидируется. — Если святость материнства, то соответственно брак, это только между мужчиной и женщиной — на этом стоим и защищаем это в России. Дети воспитываются для того, чтобы вступать в брак, нормально рожать детей.

 

Понимаете, это те вещи, которые и защищать вчера не надо было. И не надо быть правозащитником, чтобы защищать право человека быть мамой-папой, рождаться мальчиком и девочкой. Совершенно какие-то для нас абсурдные вещи. Но тут возникает другое. А как они всё это делали, тридцать лет меняя законодательство, и никто ни сном, ни духом? Мы как бы спали. А когда, простите, я, конечно, не приписываю себе что-то, но, когда три года назад я прибежала, и стала говорить: «Россия, вот-вот, что происходит». Стали приписывать, что что-то не так со мной. И никто не мог предположить, что вот это всё, быть мужчиной, быть женщиной, надо защищать. И вот, что этот абсурд. Благодаря Украине мы вот это всё увидели, и они обнародовали свои планы.

 

К чему всё это идёт? Пятая колонна не спала. Люди, которые специально проплаченные, и реализуют здесь такой же проект, они пришли летом к нашему президенту, так называемые, кто этим всем занимается, правозащитники, сообщества, которые защищают права человека. А то, что Госдеп назвал права человека, это права вот этого гомо-человека, то есть, мы с вами уже недочеловеки, простые мужчины и женщины, нас на демонтаж. Мы передаём детям только стереотипы, которые надо ликвидировать. Поэтому, надо вот новому человечеству наших детей отдать. Они защищают их права и вот эти же правозащитники из СПЧ, Совета по правам человека при президенте, сказали: «Вы знаете, вот как-то очень жестокие родители в России. Все. Вот все, кто есть, так жестоки».

 

Дмитрий Еньков: Все шлёпают детей.

 

Ирина Бергсет: Да, начиная со шлёпанья, вообще наши дети подвергаются жесточайшему насилию. И что, несмотря на Украину, на все эти конфликты, главная задача для России, это борьба с жестокостью родителей. Понимаете? Именно кровных, именно пап, мам и нормальных. И есть стенограмма этой встречи, потому что, там обсуждалась ещё много вопросов. Этот закон о жестокости родителей ввели, с тюремными сроками на примере Казахстана. В Казахстане сократили жестокость родителей, когда мы стали их сажать, на двадцать процентов сократилось. То есть, совершенно вымышленные цифры. Сто тысяч, вообще садистов родителей в России, каждый третий, двадцатый, всё можно естественно придумать. Знаете, как на эту статистику нагородить чего угодно.

И Путин говорит: «И что, хотите, чтобы мы как в Казахстане это сделали? Поборолись?»

И на полном серьёзе руководитель этого СПЧ, есть стенограмма, говорит: «Да, мы хотим, чтобы у нас было как в Казахстане».

На что Путин сказал: «Вы знаете, тема такая щекотливая, давайте-ка мы с народом это обсудим. На широкое обсуждение».

И честно говоря, как мы понимаем, народ, послал этого товарища в Госдуму, подальше. Мы немножко успокоились, думаем, сейчас это будет широкое обсуждение, закон о жестокости и всё это. Как вдруг, вчера выходит «Российская газета», что депутаты наши постановили, что нас надо, конечно, наказывать, но вот если раньше в уголовном кодексе нам с вами полагалось три года, то депутаты за нас так поборолись, что теперь нам будут давать за строгость, за строгое воспитание, всего два года тюрьмы. То есть, они нам ещё скостили год, как они говорят, облагодетельствовали.

 

Вы не поверите, вот смотрите, статья в «Российской газете» говорит о нас так же, как с мочой являться, вспомните, в Норвегии, казалось бы, абсурд. Нас рассматривают, как такое же стадо. А у нас ведь совершенно другая концепция была и ценности. То есть, если Запад рассматривает, что ребёнок, это прибыль, они видят ребёнка и сразу видят этот миллион, у них глаза округляются, он приносит денег, то у нас, это только расходы. Понимаете? То есть, когда в семье появляется ребёнок, папе работать надо в два раза больше, потому что, мама не работает какое-то время. Если ребёнок поступает дальше в институт, или в какую-то хорошую школу, это расходы, расходы и расходы. Государство от этого ничего не имеет.

 

А если это сироты, как они у нас есть, то это только расходы, доят и доят это государство. То есть, в нашем менталитете ребёнок — это статья расходов. В том, западном обществе — это статья доходов. И вот эти люди хотят нам навязать систему, когда у нас будет построен частный рынок из таких, якобы наёмных, вот этих наёмничков, которые захотят попользоваться нашим ребёнком за деньги, прибыль будет приносить. То есть,они строят свой — частную собственность на наших детей. Как бы выстраивают вот этот рынок. А нас объявляют преступниками, два года тюрьмы за строгий взгляд. Можете себе представить? И здесь интересно что, «Российская газета» показывает, что, естественно, ремня надо дать папе и маме, а не детям. Понимаете? Сейчас вот нас и высечет наша Госдума, родителей.

 

И самое интересное, здесь больше такое экспертное мнение, как умеет наша пятая колонна показать, типа, они нас же облагодетельствуют, и эксперт говорит: «Да, конечно, немножко сложно, но ведь как много хорошего. Раньше в уголовном кодексе (как я же говорю), было три года. А мы теперь добились, как депутаты, что будет всего два года тюрьмы». Как? Какие два года тюрьмы, если мы добропорядочные граждане? Каждый работает.

 

Вот статья. Смотрим. Двадцать восьмое октября. «Папе ремня не хватает». Предлагается наказывать родителей за битьё ребёнка. Госдума рассматривает законопроект, предлагающий ввести повышенную уголовную ответственность за избиение несовершеннолетних. Если идея пройдёт, под статью могут попасть горячие родители, схватившиеся за ремень. Или несдержанные няни, силой добивающиеся повиновения от ребёнка.

Впрочем, эксперты спрашивают: «А кто будет подавать?»

Они говорят: «Ребёнок».

 

Как говорят защитники прав человека, как в Норвегии, — это же ребёнок рассказал на эту маму про зуб, якобы. Мы же все прекрасно понимаем, что ребёнок не является совершеннолетним, и он не может давать ни показания в суде, нигде. У него должен быть законный представитель. То есть, ему предлагается совершенно другой, наёмный, за денежку, представитель, который будет гнуть свою линию, то, что ему выгодно.

— Тебя избивали?

— Избивали.

— Ремень у папы есть?

Вы знаете, что сделали с этой семьёй? Написали, что избивали ремнём. И пришла полиция, когда за девочкой, они пришли с обыском, искать ремень.

 

Вот вы мужчины, скажите, у вас брюки есть?

 

Артём Войтенков: Есть.

 

Ирина Бергсет: Ну как можно жить, чтобы у вас не было, поясом его не назовёшь по-нашему, по-женски, ну должен быть. Так что может норвежская полиция или сейчас российская, искать в вашем доме? Ремень есть? Как вы можете оправдаться? Что же вы ему не давали ремня? Все дают. А вы не давали? Да кто же вам поверит? Вы же никогда в жизни не оправдаетесь. То есть, вводится презумпция виновности родителей. Статья 117-ая истязания, а 156-ая неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего. То есть, недостаточно хорошее исполнение.

 

Настолько формулировка размытая, что самое интересное, любой родитель подпадает под игнорирование интересов ребёнка. Вы представляете, ваш ребёнок не сделал домашнее задание, а вы стоите над ним и говорите: «Делай, двенадцать ночи, а ты сиди и делай». Вы садист. За это два года тюрьмы. Если вы скажете ему «не делать домашнее задание», то вы нерадивый родитель, потому что, ребёнок пришёл и получил двойку без домашнего задания. Вот по такому пути пошла вся Европа. И сейчас нам говорят, что нас облагодетельствовали. Президент сказал, что нужно широкое обсуждение. Вот, «Российская газета». Жестокость родителей широко обсуждается. Кто обсуждает? Где мы с вами? Скажите, что вы по этому поводу думаете?

 

Артём Войтенков: Вы не сказали — никто бы, я бы даже не узнал.

 

Ирина Бергсет: Случайно родители прислали, мы бы и не узнали. А для того, чтобы сказать, что широкое обсуждение, Владимир Владимирович, было. Вот «Российская газета», вот, «Независимая» вот радио «Дождь», вот ещё что-то, вы понимаете. Пятая ювенальная колонна…

 

Дмитрий Еньков: Все свои.

 

Ирина Бергсет: «Российская газета» может быть не такая своя у них, но она абсолютно приводит тех же экспертов. Потому что, журналисты не знают (я сама журналист), они не в теме. Если сказали, естественно, что отец избил ребёнка, и у него переломаны кости, двадцать два перелома, или что-то ещё, это действительно, надо спасать ребёнка. А если речь идёт о строгости, и они здесь говорят «да любого засадим». Любого засадим. И плюс, говорят, как мы узнаем?

А говорят: «На что нам соседи? А школа, а медсестра и так далее? То есть, мы найдём, по какому каналу на вас стукнуть».

 

И получается, мы идём к тому же, как в Норвегии: ложные доносы, выдуманные совершенно истории, потому что, каждый получает свою квоту. Каждый получает за это денежку, и знают, что если ты будешь хорошо с этой системой, то завтра и тебе ребёночка дадут, и ты будешь иметь этот миллиончик. Ты же будешь, как бы, в системе, послушный и так далее.

 

То есть, я считаю, что это совершенно дикий западный образец, который не подходит вообще России, не подходит к нашему менталитету. И как это соотносится с тем, что мы размежевались с Европой? Мы говорим: «Ваши ценности отдельно, наши ценности отдельно».

 

Артём Войтенков: Это вы говорите. Но мы же проиграли войну? Проиграли. Мы колония Запада. Всё. Мы делаем то, что они скажут. И Путин подпишет этот закон, несмотря на то, что он против.

 

Ирина Бергсет: Подпишет. Потому, что, он всего лишь нотариус, как нам объясняют. Они сейчас его примут. А у меня вопрос тогда. Так неужели вот эта пятая колонна, которая там сидит, у которой всё проплачено, сейчас она про эту жестокость, завтра начнёт там, скажет: «Бергсет там рыкнула на своего сына».

 

Дмитрий Еньков: Интересно, а есть фамилии тех, кто вносил вот этот законопроект?

 

Ирина Бергсет: Мы прекрасно знаем, что было слушание.

Как его внесли: совет по правам человека, они проголосовали, пригласили туда два-три своих эксперта, пятоколончатых естественно, и сказали, что это самая актуальная тема в России, как нас всех можно приструнить. Как мы будем бороться за нашу страну с Америкой, противостоять чему-то, если у нас внутри начёт что-то рушиться по швам, в семье или где-то? Мы же сразу отвлечёмся, естественно, на личные вещи. На работе уже будешь сам не свой. И вот они решили ударить изнутри, под дых. И быстро-быстро, пока Россия ещё не очухалась, не отделилась от этого, кто он там, старший брат, Европа, Америка, или ещё кто-то. То есть, мы обязаны.

 

Пока же как? Европа и европейские законы превыше (международное законодательство) российского. Если это законы содома, не содома — мы обязаны их выполнять. Мы должны привести своё законодательство в соответствие. Какую песню поют эти люди, которые внесли? Они говорят: «Слушайте, во всём мире, во Франции, во всех этих странах, в Норвегии, законы есть против жестокости родителей, а у нас?»

 

А на самом деле, у нас есть уголовный кодекс, у нас есть гражданский кодекс. А это уже будет третья, параллельная ювенальная система, как у них. Это будет семейный суд, который прошёл с этим Оскаром Шианком, с мальчиком. Украли ребёнка, а потом сидят две бабы — такой суд, как одна баба сказала, и говорят так: «Ну что там она сказала? А она сказала, что зуб вырвала? О кей. А та сказала, что ещё шлёпала? Хорошо, утверждаем. Украли правильно ребёнка».

Понимаете? Вот, что такое ювенальный суд. Возможно, я говорю это на каком-то простом, примитивном языке, но это всего лишь, одна из составляющих.

 

Тут в конце октября появилась ещё одна новость. Ведь наши противники (пятая колонна, и те, кто в своих странах не пятая, а первая, или какая-то иная) они разрабатывают иные способы того же разрушения семьи, традиционных ценностей и вообще, человека — расчеловечивание его и доведение до уровня скотины. Делается следующий шаг, предлагается нам. Все гайки закручиваются в мире очень быстро. На днях две крупные компании, такие, как Facebook и Apple, предложили совершенно другой трудовой договор с людьми. С людьми, имеется в виду теми, которые отжившие: с мужчинами и женщинами, с тем классом. Они же себя считают уже другими.

 

Дмитрий Еньков: Трудовой договор со своими работниками?

 

Ирина Бергсет: Со своими работниками, кто работает в системе. А это системы транснациональные корпорации Facebook и Apple. Они говорят, что «вы знаете, мы премию такую выделяем двадцать тысяч евро или долларов (в разных странах по-разному). Будем платить своей работнице, сотруднице, за то (одноразово), что она отказывается, в то время, которое она работает у нас, рожать детей, и отдаёт нам яйцеклетки на замораживание. Вот за двадцать тысяч мы заморозим её яйцеклетки».

Люди восприняли, молодёжь, это на ура.

 

Дмитрий Еньков: Суррогатное материнство, да?

 

Ирина Бергсет: У тебя берут клеточку какую-то. Как ты можешь этот банк проследить, что это твоё? Это же будет храниться, естественно, в другой фирме. Неизвестно как долго этот конкретно, как Макдональдс если взять. Макдональдс, оказывается не принадлежит Макдональдсу. И этот Фейсбук скажет, что мы к тому Фейсбуку никакого отношения не имеем, который в Америке.

 

Как они будут манипулировать? Первое. Получают люди совершенно бесплатно от всех сотрудниц женского пола по всему миру банк генофонда. Получают. Значит, начинают производить детей из пришитых маток для людей без матки, или нелюдей вот этих всех. То есть, получается искусственное производство детей. А тебе, которой ребёнок стоит, скажем, миллион долларов, а они купили это всё у неё за двадцать тысяч. Так ты думаешь, что тебе там лет в шестьдесят разрешат родить?

 

Вопрос то к чему стоит? Вам Норвегия что сказала?

— «Я вам не разрешаю жить на одной территории со своим ребёнком, я подозреваю, что вы его бьёте».

То есть, они залезли в нашу жизнь уже после брака. А теперь они хотят вообще человека лишить, речь идёт о женщинах, то, что они написали. Но я думаю, что с мужчинами там тоже круто что-то придумано.

 

И что это такое? Это даже не суррогатное материнство. Это то, против чего вышли французы. Ведь французы, миллион людей вышли на улицу против вот этих как раз, не искусственное оплодотворение, для бездетных. У нас есть помощь такая медицинская для бездетных пар, которым при медицинских показаниях разрешают делать вот такие разные процедуры. А когда каждый человек, одинокий человек без матки (так эти все гендеры себя называют) может прийти и сказать: «Я хочу ребёнка». И купить его. Понимаете? То есть, когда ему сделают из пробирки, из двух пробирок, из трёх пробирок, от него, не от него — это не важно. Он без матери и без суррогатного без всего, то есть, он просто, как на фабрику какую-то приходит.

 

И вот, когда мы, как люди, как моральные существа, вот это всё допускаем, через окно Овертона, как нам говорят, или не через окно Овертона, просто. Или мы говорим: «Россия – территория нормальных людей, а те больные». До тех пор, пока мы не осмелимся сказать, что вот это всё болезнь. Это больные люди. Пятьдесят восемь разновидностей болезней, а не извращенцев вот этих, которые якобы заявляют, что, мужчины и женщины не здоровы. Ведь не секрет, что то, содомское сообщество, которое восстало на нормальный мир, они в Италии уже пытались принять законопроект во второй палате уже.

 

Артём Войтенков: В верхней палате.

 

Ирина Бергсет: Да. В верхней палате, в сенате шёл законопроект о четырёх годах тюрьмы за критику любого из тринадцати извращений. Гомофоб – четыре года тюрьмы, лесбофоб, не буду всех этих содомитов называть. Вы представляете? То есть, практически, то, что ещё вчера, мы с вами тут как-то вспоминали, ещё несколько лет назад это была болезнь, это был диагноз, в том числе и во всемирной этой.

 

Артём Войтенков: Это была статья.

 

Ирина Бергсет: Это была статья, за это сидели, и это считалось преступлением фактически. И сейчас вот эти преступники, больные люди, по которым плачут психушки, они говорят: «Нет уж, это вы считаете себя здоровыми. А мы считаем, что вы, мужчины и женщины, а) больны, б) преступники и носители вот этой, одной из тринадцати, а потом они скажут, что пятьдесят восемь видов фобий.

 

Фобия — это практически страх, преследования. У нас ведь страха к ним нет. У нас есть неприятие этого, как такового, что это болезнь и всё — это абсолютно анормальное что-то, безнравственное. Например, такой вопрос, как педофилия. Вы прекрасно понимаете, что девяносто девять процентов в России готовы ввести смертную казнь для этих подонков.

 

Артём Войтенков: Как и было в СССР.

 

Ирина Бергсет: А сейчас Италия предложила, и только один депутат, или два были против. И только потому, что просочилось в прессу и поднялся шум, в том числе и в России, это приостановили. Ну, завтра, послезавтра это примут — педофобия. И за то, что вы критикуете педофилию, за педофобию, четыре года тюрьмы — за критику. И не только в СМИ, а дома на кухне. Если кто-то услышит, пожалуется, и попробуй, докажи, что ты, абсолютно (их страшное это слово) толерантен, но имеется в виду к вот этим страшным болезням.

 

Но, есть ещё более страшнее, когда разновидность педофилии, когда они вступают в эти содомские связи с новорождёнными. Это называется инфантофилия. Если вы инфантофоб, то есть, вам не нравится, что они делают это с новорожденными — четыре года тюрьмы. Понимаете? Или вся Россия выступает против близкородственных, кровосмесительных вещей, такое слово, как инцест.

— Инцестофоб? Вам это не нравится? Четыре года шагай в тюрьму. Четыре года.

 

Вопрос не в том, за что? Либо это месть, извините, этих содомитов, что они когда-то сидели, и они мстят теперь нам, следующему поколению? Понять эту логику абсолютно невозможно. Но вопрос состоит в том, что, либо мы сидим и говорим, что да, наш парламент считает, что мы плохо относимся к нашим детям, а вот эти содомитчики, они хорошо позаботятся о наших детях, и будут их иметь, торговать, или не знаю, на почки их разделят, или на что-то ещё.

 

Можно говорить абстрактно о детях Италии, Франции. А если это твои, твои собственные? Неужели мы просто так их сдадим, отдадим вот этим? Да, даже если вы мне скажете, что вся Дума это пятая колонна, вся купленная. И что? Мы сдадим только потому, что они за это бабло получили? Как поступить? Тут вопрос даже не выбора. Вопрос в том, что либо мы замолвим слово, либо мы что-то делаем. Идём на пикет к этой Думе, уже не к норвежскому посольству, но что-то надо делать, остановить их. Можно всё продать, Родину, но речь идёт о самом дорогом, о нашем будущем, о детях.

 

Дмитрий Еньков: Практика показывает, что если народ приходит, и показывает своё мнение, то Дума прислушивается. Пока, по крайней мере.

 

Ирина Бергсет: Понимаете, тогда нужно сказать, извините, этой Мизулиной из комитета по делам семьи, она держит своего сыночка за границей, внучков своих за границей. Но, если она посмеет привезти их в Россию, мы скажем, что за эту неделю… Мы все соседи, мы все видим, даже если они за своими заборами, ребята, мы же прекрасно понимаем, как у них есть на нас врачи и все остальные, у нас тоже есть, няни, уборщицы, кто там к ним ходит медсёстры и так далее. Мы скажем: «Да они же вообще закрывают в комнате ребёнка одного с компьютером по двадцать четыре часа». И доносики начнём строчить на них. Они этого хотят?

 

Артём Войтенков: Уверен, не сработает.

 

Ирина Бергсет: Не сработает?

 

Артём Войтенков: Не сработает. Потому что, они часть системы, а она сама…

 

Ирина Бергсет: Связи их спасут.

 

Артём Войтенков: Конечно. Они же исполнители.

 

Ирина Бергсет: То есть, вообще нужно сдаться? Вот я просто спрашиваю.

 

Артём Войтенков: Нет, не сдаться. Просто дело в том, что никто про это не знает. Вот вы просто эту тему копаете, и вы читаете.

 

Ирина Бергсет: Я в ужасе. У меня волосы встают дыбом. Мы будем что, ходить с мочой? Вся Россия пойдёт сдавать мочу?

 

Артём Войтенков: Пойдёт. Большинство пойдут.

 

Ирина Бергсет: Да. Пусть кто-то другой…

 

Артём Войтенков: Потому что, это всё не сразу, это будет постепенно. Те, кто будет бунтовать, типа вас, тех выкинут, и всё. А остальные все спокойно, послушно, пойдут.

 

Ирина Бергсет: Послушайте. Вот, телефоны доверия сейчас в Норвегии, в Европе, во Франции, везде висят огромные плакаты: «Позвони, и мы тебя освободим от этих родителей садистов, если они попросят тебя а) заправить кровать – позвони. Если они попросят тебя помыть посуду – позвони».

 

Артём Войтенков: Подождите, так это же нормальные домашние дела, обычные.

 

Ирина Бергсет: Это у нас домашние дела. А там это уже садизм. Если вы попросите его подмести комнату, или пропылесосить — это рабский труд. Принуждение к рабскому труду. У нас сейчас есть в Финляндии судебный процесс. Девочка выросла до восемнадцати лет и мама перестала давать ей деньги, поссорились, или что-то. Девочка, родившаяся в России и выросшая, подаёт на маму в суд, за то, что та всё детство, до восемнадцати лет была с ней очень жестока. На мать подаёт. Десять тысяч евро штраф, год условно тюрьмы матери. За что?

 

Та написала: «Она заставляла меня менять трусы семь раз в неделю».

И вся Финляндия подписывает: «Садист. Родитель-садист».

То есть, все наши нормы гигиены, чистить зубы — вот это всё в этом законопроекте. Это будет завтра жестокостью. Если сейчас они говорят нам, «ремня», и мы позволим им, сказать: «Ну ладно, из-за ремня пусть будет два года из-за ремня». То завтра они скажут: «А вообще за всё» — за то, что мы хотим, чтобы наш ребёнок был просто человеком, не говоря уже о морали, или о верующих людях, которые постятся, и ребёнок иногда воздерживается от чего-то. То есть, менять трусы семь раз в неделю, это суд присуждает. Это серьёзное дело, сидели люди, разбирались и все единогласно постановили: есть выписка, документ можем показать. То есть, вот это наше будущее. Почему мы рассказываем об этих историях. Вот куда мы идём.

 

Артём Войтенков: Мы же хотели в Европу? Вот люди хотели, когда СССР сдавали? Они хотели жить, как в Европе.

 

Ирина Бергсет: Очень.

 

Дмитрий Еньков: А правильно я понимаю, что вот этот норвежский путь, и не только норвежский, а вообще, западноевропейский, он нацелен на то, чтобы не поощрять, как у нас, это материнский капитал. То есть, раз оно даёт столько денег на воспитание чужих детей, то логичнее предположить, что лучше дать семье деньги. Родился ребёнок – на тебе пять тысяч евро, хотя бы. Я не говорю о тех деньгах, о которых вы только что рассказывали, каких-то безумных, даже слушать странно. Допустим, пять тысяч евро или сколько-то. А они дают только за то, что ты берёшь чужих. В этом же и есть политика, что не рожаешь своих, и в том числе, потому, что у тебя семья, которая не может родить, если там папа номер один и папа номер два, или мама один и мама два. Конечно, у них ничего получится.

 

Ирина Бергсет: Сейчас речь идёт о том, что может быть четыре мамы, двенадцать пап, а в союзах там ещё дети.

 

Дмитрий Еньков: Главное, что, если они взяли чужого, тогда на тебе кучу денег, и мы тебе тогда будем помогать. А если ты сам родил, то живи там как-то, приноси мочу каждый день и так далее. То есть, эта политика направлена на то, чтобы своих детей не было, а только чужие, получается.

 

Ирина Бергсет: Да, конечно, это политика. Что такое Facebook и Apple? Это не чайлдфри семья или человек, а чайлдфри компания. То есть, мы — компания, корпорация, свободная от детей. То есть, в целом – «мы страна, свободная от детей». Всё идёт к тому, ведь над детьми издеваются, измываются и мало того — детям дают сразу препараты, и в том числе и психотропные какие-то, и наркотики, и всё остальное. Чтобы их превратить в такое овощное состояние, чтобы они никогда не покинули эту землю, даже если они работать там не будут, не важно. Чтобы они числились только, как вы говорите — пять миллионов. Пусть будет хоть четыре с половиной, плохоньких, но будет. И держат эту землю, они там будут ходить и всё это.

 

У нас был случай. Девочка выросла уже. Её забрали в приёмную семью, сломали ей нервную систему, не будем говорить психику. Так после того как… Мама ждала, что сейчас будет восемнадцать лет, Барневарн Норвегии её отдаст. И в восемнадцать лет её признают инвалидом детства, потому что она дальше должна этой клинике, или куда её там поместят, приют, как бы он ни назывался, пожизненно приносить доход.

 

Артём Войтенков: То есть, государство платит за этих инвалидов.

 

Ирина Бергсет: Государство платит, да, за то, что… Может, она и не инвалид, мама говорит: «Я же хотела её забрать». Это раз. И второе. Норвегия вводит сейчас очень интересный… Я, почему говорю Норвегия? Такое чувство, что она там, на краю земли, как площадка, лаборатория, эксперимент. Нам будущее оттуда видно наше, куда нас ведут. Принимает закон, что в брак можно вступать не ранее двадцати четырёх лет. Вы говорите, детей. У нас есть один швед которому суд написал, запрещено жениться человеку. Понимаете? Суд.

 

Артём Войтенков: За что?

 

Ирина Бергсет: Просто, у него забрали детей, потом он хотел жениться, родить ещё. Он тоже выходец из бывшего СССР. В их понимании, что человек уже не должен хотеть рожать, уже всё, остановили они это производство детей. А он хотел ещё семью. И тогда ему судом постановили, что вам запрещено вступать в брак. Так вот, до двадцати четырёх лет нельзя и дальше вводится имущественный ценз, или барьер материальный. То есть, если у тебя нет не миллиона рублей, но какая-то сумма у вас на двоих, меньшая, то вы не можете вступить. Естественно, барьер делается такой большой, что и в двадцать четыре вы не можете его преодолеть, и в тридцать не можете. То есть, речь идёт о чём? О нормальном браке между мужчиной и женщиной. Он становится фактически — двадцать процентов, это много, этот процент оставшихся традиционных браков, их надо срочно ликвидировать. То есть, вот как идёт зачистка. Чтобы никто даже не думал, что человек появился на земле от Адама и Евы, что плодитесь и размножайтесь, и так далее. То есть, уничтожается именно такая человеческая парадигма, нравственная. А вместо этого какой-то, фактически сатанизм насаждается, совершенно с поломанным видением мира и отношением к детям и между собой.

 

Дмитрий Еньков: Параллельно я вижу у нас в прессе такие статьи, где, например, написано: «Что лучше: завести ребёнка или купить машину?» У нас, в русскоязычной. И там сомнения, что ребёнок это памперсы, питание, игрушки, одежды, коляска (всё это перечисляется). А машина — кредит взял и платишь по 5 тысяч рублей в месяц. «Смотри, это в два раза дешевле, чем ребёнок. Вот у нас новая машина, и как раз специально для вас». И котёночка купи — и всё нормально.

 

Ирина Бергсет: Вчера еду в метро. Очень интересное такое объявление. Даже понять не могла, что там написано. Слова: «Воспитывать трудно. Позвонить легко. Телефон доверия».

 

Дмитрий Еньков: Ничего себе!

 

Ирина Бергсет: Представляете, до такой степени они обнаглели вот эта пятая колонна, фирмы по усыновлению. Тебе трудно воспитывать? Что ты напрягаешься? Так легко позвонить — и нет ребёночка. То есть ты-то пожалуешься и скажешь: «Помогите советом. Не получилось с домашним заданием вчера», — а у тебя просто его отберут. Как это могло с нами случиться, вы мне скажите?

 

Либо это какие-то, трудно говорить, шпионы, люди, которые ненавидят Россию, разрушают её. Ведь это те же люди, которые живут здесь. Они все не бедно живут, эта пятая колонна. У них квартиры, вы посмотрите, показывают, у Навального, от энного количества с нулями. Все хорошо живут, прекрасно и не обязательно держат детей за границей, думают, что тут у них буду внуки.

 

Почему это? «Воспитывать трудно. Позвонить легко» — откуда это? Я надеюсь, что когда человек читает, он даже понять не может, что это. Вряд ли кто-то позвонит. Но вдруг кто-то клюнет, как вы говорите, на машину или что-то ещё?

 

Артём Войтенков: Кто-то клюнет. Это общая система. Я совершенно недавно сидел возле телевизора. У меня нет у самого телевизора, но вот случайно совершенно оказался. Там была программа с Юлией Меньшовой, с дочерью режиссёра. Они обсуждали как раз вот это движение childfree («чайлдфри»). Там сидела девушка и рассказывала, как это хорошо.

 

Ирина Бергсет: Это — реклама опять.

 

Артём Войтенков: Да. Это системная работа со всех сторон

 

Ирина Бергсет: То есть Россия слишком много нарожала, вышла на какой-то уровень. Говорят: «Рождается столько, столько умирает». И теперь нужно срочно…

 

Артём Войтенков: Да, мы сейчас подняли уровень. То есть после перестройки у нас вообще скатилось в минус полный.

 

Ирина Бергсет: Им нравилось всё это, да.

 

Артём Войтенков: Да. А вот при Путине у нас всё это вышло, по крайней мене, на нулевой какой-то.

 

Дмитрий Еньков: Сейчас началось обсуждение.

 

Ирина Бергсет: Сейчас нужно срочно этих родителей прижать, чтобы рожать не хотели, боялись. Чтобы дети, которые растут в детских домах и вот в этих наёмных семьях, тоже как-то со сломленной…

 

Кстати, знаете, что сделала Норвегия и все эти страны? Они всех детей, которые прошли через приюты, назвали неблагонадёжными и не способными воспитывать, быть хорошими родителями. Поэтому приказ есть — изымать детей у них в день рождения. То есть фактически сами отбирают у нас детей, сажают их в приюты, потом признают их неблагонадёжными гражданами. И они уже не способны: даже если они заведут семью, детей у них будут изымать. То есть сама эта Барневарн с этими деньгами делает себе на одно-два поколения работу.

 

Артём Войтенков: Барневарн — это инструмент. Понятно, что командует тот, кто ей деньги выделяет и одобряет для этого законы, протаскивает, а Барневарн это всего лишь…

 

Ирина Бергсет: Вообще, конечно, мы не трогаем такие вещи, но тоже появляется в прессе: «Кто владеет этими детскими домами?» В Финляндии Йохан Бекман рассказывал, что у каждого депутата есть частные детские дома. То есть это один из самых прибыльных бизнесов. Ничего вообще не вкладываешь в этих детей: они могут не есть, не пить, не одеваться. А только всё время откачиваешь деньги из этого — два миллиарда или сколько там Финляндия также выделяет.

 

Ребёнок не может ни пожаловаться, что ему не купили третьи брюки или что-то ещё. Право голоса у него никакого нет, он же соврёт — за него напишут все отчёты. Оказывается, что вот эта лёгкость оборота этих денег на детях приносит больше, чем нефть. Фактически владельцами в Норвегии самыми крупными сети детских домов, этих наёмных семей (это ведь тоже частный рынок) являются нефтемагнаты.

 

При этом есть ещё статистика обнародованная, что, конечно, выстроена сейчас в мире система торговли детьми: черный рынок, торговля детьми. Те же газеты (я тоже говорю: наши российские этим не занимаются, но сами, хотя бы уж кому разоблачать — американские и английские газеты) пишут, что примерно два миллиона детей сейчас на европейском рынке торговли детьми именно в секс-услугах этих во всех — два миллиона. То есть они отбирают, из них кого-то пускают на то, на сё, на зарабатывание денег. Плюс откачивают эти деньги из бюджета. А в бюджет-то кто платит? Мы с вами, получается. Англичане, простые люди пополняют бюджет из своих налогов. Сами же становятся потом в очередь на то, чтобы быть наёмной семьёй, чтобы им… Совершенно какая-то поломанная чёрная схема.

 

Артём Войтенков: Там немножко по-другому. Там у всех европейских стран очень большие государственные долги внешние. Например, государственный долг (я сейчас так, приблизительно вспоминаю) Финляндии равен внешнему государственному долгу России. Какая Финляндия и какая Россия? Сравните. Что есть у России и что есть у Финляндии? Вот просто это внешний долг. Им просто дают деньги за счёт нас.

 

Ирина Бергсет: Да, и говорят, что нужно делать.

 

Артём Войтенков: И говорят, что нужно делать, да.

 

Ирина Бергсет: Себя уничтожать. То есть отрежь себе палец, потом ногу, потом всё, как они детей своих. Это же их будущее по идее.

 

Артём Войтенков: Тем не менее, с помощью таких инструментов кто-то большой… Это можно назвать, что это либо США, но там то же самое происходит, либо эта финансовая верхушка.

 

Ирина Бергсет: Мировая.

 

Артём Войтенков: Мировая этим и занимается.

 

Ирина Бергсет: Я же простая мать, как бы народ, получается, простой человек. Что нам надо? Мы не лезем ни в политику, никуда. Разговариваем с вами за столом здесь просто. Это всё даже не пугает, а глаза раскрываются, думаешь: «Боже мой! Неужели у них так всё не розово, как они говорят, в этой Европе и в Америках?»

 

Мы хотим выходить замуж (женщины), жениться (мужчины), рожать детей, дождаться внуков, работать в поте лица, чтобы прокормить их. Прожить свою жизнь в том теле и с той душой, которую дал тебе Господь Бог, не меняя, не прыгая куда-то. Только этого хотим. И даже это уже объявляется преступлением. То есть вот эта натуральная, естественная жизнь по законам, по которым жили наши деды, отцы, прадеды, предки, можно сказать, тысячелетиями — это всё сейчас объявляется преступлением. Вот почему возникает так много вопросов.

 

Получается так, что постепенно вот эта Европа и вот эта содомия тут уже, в России проявляется. И закончик такой сделали, что «Ты – преступница, ты хочешь иметь детей. Ты внуков ждёшь? Нет. Два года тюрьмы тебе за то, что ты ждёшь внуков». Это как? Вот вы, мужчины, неужели мы ничего сделать не сможем?

 

Дмитрий Еньков: Мы с вами сидим здесь втроём. Мы-то как раз представители неравнодушных людей, кто примерно хотя бы представляет, что делать. Артём выкладывает эти видео, например. Мы с вами состоим в организациях, которые с этим борются. Понятно, что в одиночку не победишь. Надо людям, конечно, объединяться и вместе бороться против таких вещей. Конечно, информационная война, которая против нас идёт и, наоборот, наша информация (тоже чем Артём занимается) — это как раз очень важная вещь. Ну а людям надо, конечно, объединяться всем вместе и с этим бороться. Надо открывать сначала глаза, а, во-вторых, предпринимать конкретные действия против этого, что мы и делаем.

 

Ирина Бергсет: Вот посмотрите: орда ввела дань для христиан.

— За отказ фотографировать свадьбу содомитов штраф в США. Вот вы просто отказались.

— За отказ продать цветы свадьбе содомитов — штраф, суд.

— За отказ печь торт на свадьбу содомитов — штраф, тюрьма завтра будет.

— За отказ печатать футболки на парад содомитов с их символикой — штраф.

Это что?

 

Дмитрий Еньков: В то же время не всё у них потеряно. Потому что мы буквально вчера говорили о том, что (новость рассказывали по радио, по-моему) в Англии водитель автобуса вёз – ехали люди у него в салоне. Сели двое молодых людей и стали целоваться. Буквально два или три дня назад это было. Он остановил автобус с руганью, сказал, что автобус дальше не пойдёт, пока эти не прекратят вот это. В общем, выпер их автобуса. Потом, правда, руководитель этой транспортной компании стал извиняться, говорить, что у нас все могут ездить на наших автобусах. Просто в самой Англии есть люди, которые вот так на бытовом уровне…

 

Артём Войтенков: Они по всему миру есть. Другое дело, что…

 

Ирина Бергсет: Конечно. Нормальные мужчины и женщины. Нас семь миллиардов. Вопрос в том, что это какая-то кучка, которая делает эти памятники, кричит о том, что якобы много этих содомитов. Но нас, нормальных мужиков и баб, если так, на простом народном языке, — семь миллиардов. Вдруг получается, что всю планету Земля они захватали, всех нас построили. Главное, что ладно бы, они говорят, что строй государственный хотят, демократия, диктатура. Но они же лезут в семью уже, в наше право какое-то человеческое. То есть уже дальше некуда.

 

По поводу водителя автобуса скажу, что хотела найти сейчас заметку. Считается, что у этих содомитов есть столица — Гётеборг. Это шведский город, где вот как раз был конкурс, где побеждают содомиты: певцы эти, транссексуалы.

 

Дмитрий Еньков: «Евровидение».

 

Ирина Бергсет: Да, где «Евровидение» было, в этом Гётеборге как раз. Так вот, в этом Гётеборге ввели правило, что все таксисты и водители автобусов должны пройти курсы по содомской этике. Оказывается, медсёстры во всех больницах уже прошли, продавцы прошли, учителя школ, детских садов уже все прошли вот эту содомскую этику. И тут собрали мужиков водителей, таксистов (естественно, много нормальных есть). Десять из них подняли этого инструктора на смех. Они сказали: «Слушай, а чем отличается перевозка содомита от простого человека? Что его — через багажник запускать?»

 

Этого не мог выдержать этот лектор. Он чуть ли не в суд на них подал, поднял шум — и десять человек уволили за критику. Даже за критику. Статья есть в газете шведской, радио и телевидение показывало. Он говорит: «Как же это могло произойти в столице мира вот этой содомской? То есть здесь такое оскорбление». И поэтому они строго так.

 

Эти люди, восемьсот, ещё раз прошли курсы и сказали, что теперь они просят всех, кто ездит в этих автобусах, «стучать». Дали специальный номер: «Стучите все, кто не толерантен к их этой содомской этике». То есть за то, что вы критикуете, теперь можно потерять ребёнка, потерять работу, как вы видите, потерять всё, если ты просто нормальный человек.

 

Вообще, мы приходим к выводу (сейчас интересную тенденцию расскажу) о том, что нормальные люди сегодня (XXI век) уходят в подполье. То есть традиционные родители Франции, традиционные родители Голландии, Норвегии ушли в подполье и помогают друг другу спасать детей, находить работу друг другу. То есть это, как 1941-1942-й год. Какое подполье сейчас? О чём это говорит?

 

Речь идёт о том, что эта неофашистская диктатура существует с этим стукачеством, со всеми своими информаторами. Люди всё равно не сломались. Они 30 лет вводили это всё в Европе. Это мы сейчас где-то в начальной стадии, Россию ломать пытаются. Хотя вы говорите «покорили», но народ-то себя не чувствовал себя покорённым пока. Мы только сейчас чувствуем, что нас ломают именно в семье.

 

Что делает народ Голландии? Голландские газеты пишут (газета Telegraaf.nl): «Полиция Нидерландов обращается ко всем вам, жители Голландии, стучите, братья и сестры. Стучите, объявилось подполье, которое за час до того, как придут забирать детей, забирает ребёнка, держит на секретных своих адресах. Против нас — секретные адреса».

 

Народ просто, потерявший уже детей, как я сейчас потеряла детей… Почему я пошла помогать другим? А уже всё. Чтобы жить, надо что-то делать. И протянуть руку помощи другим. И они спасают: перевозят детей с адреса на адрес. Причём эти адреса не только в Голландии (знает голландская полиция), но и в других странах. И срочно стучат: «Ну, выдайте нам эти адреса». Вот вам феномен. Мы живём в XXI веке, когда люди вынуждены, если они мужчины и женщины, в Голландии (а вы понимаете, там всё дозволено) они должны жить, скрываясь в подполье и спасая детей друг у друга, передавая их вот так где-то, по домам, по тайным дорогам, воровать своих кровиночек, чтобы не увели СС.

 

Дмитрий Еньков: Видите, не всё так плохо.

 

Ирина Бергсет: Не всё так плохо. Сопротивление есть. Во Франции тоже выходят люди. Но проблема в чём? Вышли пятого октября полмиллиона человек во Франции против покупки детей, как я вам говорила, когда фабрика. Во Франции разрешается теперь (кстати, французы тоже выступают) купить детей в Америке, ввезти на территорию Франции и там их адаптировать. То есть ты усыновляешь и говоришь: «Всё, теперь мой сын — француз». Они говорят: «Как? Это же всё равно уже манипуляция». То есть французские родители пытаются отслеживать хотя бы эти ситуации, поднимать крик и шум.

 

Вышло полмиллиона. Что я заметила как простой человек? Они на площади собрались, музыка, шествие. К ним выходит политик хороший, то есть человек, которого достойно может быть выбрать в 2017-м году. Но он говорит: «Люди, сейчас 2014-й год. Подождите. Я в 2017-м приду. Вы за меня все проголосуете, и я это обязательно отменю. Только вы сейчас стойте и ждите три года».

 

Вопрос в том, что сегодня наших детей в школах Франции (я имею в виду традиционных родителей), это наши дети, наши семь миллиардов — переучивают на каких-то содомитов, навязывают им, что (видео мы выкладывали) девочки бреют бороды перед учительницей. У меня сын вырос сейчас. Он первый раз побрился. У него щетина попёрла. А девочку так побрить, тут тоже попрёт. У любого человека вырвешь одну случайно волосинку… То есть как можно девочек? А потому что перестройка всего идёт сознания, менталитета. Ты уже не девочка. Ты можешь выбрать себе, всё это: отрезать, пришить, гормональные все эти лекарства.

 

Полмиллиона… Что такое для Москвы полмиллиона вышло бы? Всё изменить можно с этими полмиллионами. А им поют песни: «Три годика подождите, но помните, что вы только за нас в 2017-ом голосуете». Я считаю, как простой народ, что это — абсолютная манипуляция и что-то нечестное и несправедливое с этими людьми. Может быть, действительно в сегодняшней Франции ничего и нельзя сделать, я не знаю. Тогда зачем их собирать? Это всё — показуха такая. Этот административный ресурс и какая-то партия демонстрирует: «Вот эти люди вышли все мои. Они придут за тебя, Франсуа, завтра не проголосуют». Но ведь это использование, ещё раз говорю, настроя людей на правду в совершенно другое, не благое русло, вот, что мне кажется.

 

Если бы мы, родители всей Земли, люди как-то могли бы объединиться просто морально, духовно, чтобы мы знали, что происходит во Франции по правде, что происходит в Германии, что происходит у нас. Может быть, это знание, информация давала бы нам силы и возможность не совершать те ошибки и не допускать какие-то законопроекты, видеть кто, где.

 

Сейчас я вижу, что есть тенденция консолидации родительского сообщества вот этих семи миллиардов, как мы говорим, простых мужчин и женщин. Возникает впервые, может быть, не ощущение того, что мы человечество, а просто, что нас почему-то всех, семь миллиардов, назвали, что «Вы не такие, вы чуть-чуть больные, чуть-чуть должны посидеть». Они не понимают, что этим самым они нас сплачивают. Мы, может быть, никогда бы и не посмотрели на этих французов что они там делают, или индусы, или китайцы. А этим самым они говорят: «Мы не такие». Получается, как вот это меньшинство склеилось в какую-то массу такую. Поэтому тенденция такая есть — к объединению.

 

Мы даже образовали такой общественный союз, мы назвали его франко-русско-немецкий фронт родительский. Не знаю, что из этого выйдет. Пока мы обмениваемся информацией, но это уже многое, особенно в период вот этих информационных войн.

 

Я хотела бы обратиться к родителям России, что есть три пути борьбы, чтобы мы понимали, и обязательно, какой-то из этих путей нам доступен.

— Первое — это как действует Артём, это действие. Если вы можете действовать — действуйте. Кто-то может записать это видео, правду какую-то, историю рассказать. Кто-то может выйти на пикет, как мы сегодня сделали. Мы шагнули. Мы сделали это действие.

 

— Есть люди, которые не могут в силу разных обстоятельств. Тогда у них есть возможности бороться словом. Тогда они должны говорить и передавать. Молва наша, как мы знаем, «сарафанное радио», оно тоже — огромная сила и это тоже способ борьбы и сопротивления этой черноте, которая прёт.

 

— Третий способ есть. Если вы не можете действовать и не можете общаться, вы не можете выходить из дома (разные бывают ситуации), то можно бороться мыслью. То есть молитва. Действием, словом и мыслью. Наши святые отцы говорили, что это тоже очень большая работа духовная, когда вы — молитвенник за Россию, молитвенник за наших детей, чтобы этого не произошло.

 

Я думаю, что из этих трёх видов деятельности каждый из нас, простых родителей (мы говорим о народе, конечно, сейчас), может выбрать для себя более близкий. Действовать и содействовать именно тому, чтобы Россия не впустила в себя всю эту черноту. У нас есть возможность, мне кажется, спастись и спасти наших детей. Потому что если не верить… Здесь речь идёт не о каком-то глупом оптимизме, но если не верить, что эта возможность есть, то вообще тогда зачем начинать?

 

Артём Войтенков: Возможность есть. Хороших людей много, правильных людей много. Просто дело в том, что они разрознены, они ничего не делают пока.

 

Ирина Бергсет: Разобщены. Пока гром не грянул…

 

Артём Войтенков: Пока жареный петух в одно место не клюнет, делать ничего не будут. Когда клюнет, тогда будет уже поздно, но тогда будут делать.

 

Ирина, большое спасибо вам за такую беседу. Такая просветительская и очень грустная, но, тем не менее, вы открываете глаза на то, что происходит в Европе и то, что происходит у нас в том числе. Просто про это никто не говорит и не рассказывает.

 

Ирина Бергсет: Я хотела немножко добавить позитива, в том смысле сказать, что моя позиция — такая. Может быть, она и не для всех подходит, но если есть один шанс из миллиона, то я попытаюсь его взять. Все говорят тебе, что шансов нет, но только чуть-чуть. Нельзя сдаваться ещё без борьбы. Нужно попытаться его взять.

 

Всегда, когда мы идём к этому микрошансу, появляются силы, которые нам помогают. Во-первых, мы — россияне, и с нами Бог. Появляется совершенно какая-то мощная волна и можно всё изменить. Я считаю, что у России есть огромный шанс стать нормальной, прогрессивной страной, и не войти в этот содом. Особенно сейчас, когда наметилось всё равно… Может быть, не среди, как вы говорите, тех простых людей, которые спят, но всё равно намечается какой-то разлом между этой Европой. Мы не такие. Мы хотим быть такими, как мы есть. Дайте нам возможность. Будьте, как вы есть. Хотите погибать — погибайте, как угодно, или живите, как хотите. Но мы такие, какие мы есть. И мы хотим такими остаться. Разве в этом есть что-то плохое и кому-то мешает?

 

Артём Войтенков: Со стороны людей — да, в этом ничего плохого нет. Со стороны, так скажем, глобального управления это — ересь и неподчинение.

 

Ирина Бергсет: Это уже преступно — быть самим собой?

 

Артём Войтенков: Да. Это уже преступно. Вы сами привели нам очень много примеров.

 

Ирина Бергсет: Но с другой стороны, у народа всегда было это право. Российский народ считался всегда самым непокорным на земле.

 

Артём Войтенков: Правильно. Поэтому мы должны быть уничтожены.

 

Ирина Бергсет: Нет. Мы ещё не покоряемся чуть-чуть, пока сопротивляемся.

 

Артём Войтенков: Пока мы успешно всё сдаём. На протяжении уже многих лет мы успешно всё сдаём.

 

Ирина Бергсет: Сдаём не мы, а элита, потому что у нас никто не спрашивает.

 

Артём Войтенков: Почему у нас такая элита, которая всё сдаёт? Мы всё сдаём много-много лет, начиная с 1917-го года и раньше.

 

Ирина Бергсет: Может быть, люди живут: «Моя хата с краю, я ничего не знаю»?

 

Артём Войтенков: Ладно, Ирина.

 

Ирина Бергсет: Во всяком случае, да. Два слова скажите, Дима — есть хоть у нас какая-то маленькая надежда на оптимизм? Что вы думаете?

 

Дмитрий Еньков: Слушайте, я вообще-то собственным примером, мне кажется, это показываю всё время.

— Мы только что вернулись с пикета, во-первых.

— Во-вторых, мы состоим в общественных организациях.

— В третьих, я постоянно обращаюсь к людям и говорю, что давайте тоже присоединяйтесь. Пока вы сидите дома по квартирам, вы ничего не измените. Вы посмотрели эту передачу благодаря Артёму.

— «Да, как у нас всё плохо..»

И всё, опять всё осталось на том же самом уровне. Приходите в любую организацию. Вот у Ирины есть собственная организация. У нас есть организация. Их много.

 

Ирина Бергсет: Я заметила, вы знаете, когда мы сделали пикет, что в Архангельске есть «Союз отцов». Матери, отцы, дедушки, бабушки – любые организации.

 

Дмитрий Еньков: Просто пока человек будет сидеть на печи, к нему ничего не произойдёт совершенно. Вот это оханьё: «Ой, как Ирина нам всё рассказала. Как всё страшно!» Да не «как всё страшно», а мы пытаемся немножко всколыхнуть как раз.

 

Ирина Бергсет: Проснуться. Да. Важно проснуться.

 

Дмитрий Еньков: Да. Давайте мы, наконец, от этого избавимся, чтобы больше таких рассказов не было. Ещё поможет Европе, потому что сейчас Россия для Европы является примером. Они ещё верят (мы как раз по дороге сюда шли, обсуждали)… Они, правда, ждут почему-то. У них тоже такая же обывательская у многих позиция, что «вдруг сейчас Россия придёт, освободит». Кстати, те, кто понимает, что это всё так…

 

Да вы тоже там, в Европе, если вы смотрите этот ролик, тоже должны объединяться и точно так же, как французы вышли, и голландцы должны так же выйти и показать правительству, и своих людей двигать во власть и в эти Комитеты, которые детей забирают, чтобы он звонил и говорил: «Мы сегодня едем забирать того-то». Двигайте своих.

 

Ирина Бергсет: Чтобы там были свои люди.

 

Дмитрий Еньков: Да. Так же не бояться в их организации проникать, как они проникают в наши. Надо действовать такими же методами. Раз уж вы в подполье ушли, то заводите агентов и в полиции, в этих организациях и так далее. А главное — объединяйтесь, вступайте. Кстати, у нас, у партии, есть филиалы во многих странах, в той же Франции. Можно прийти к нам, например, во Франции, объединиться и уже предпринимать какие-то вещи в объединённых всё-таки структурах, а не поодиночке дома смотреть эту программу.

 

Ирина Бергсет: Ещё я хотела сказать, вы сказали «спите». Образ, помните, как Гулливер спал и лилипуты, казалось бы, их маленькая крошечка, как они его взяли, опутали, привязали, вообще микрониточками какими-то и он ничего сделать не смог. Так и мы. Мы — огромный народ, с огромным потенциалом, с перспективами, с культурной базой, с базовыми традиционными ценностями. И вот какая-то кучка, которых всё-таки 2% (2% — это они сильно завысили, со всеми беглыми, я считаю). То есть какая-то кучка пытается спящий именно народ, говорит: «Спите, спите. Всё будет хорошо».

 

Дмитрий Еньков: А мы вам пока сериалы будем показывать про всякую ерунду.

 

Ирина Бергсет: Да. Пока так важно — спасибо Артём, вашей работе. Мне кажется, когда какая-то информация шоковая, как свет включается. Ты начинаешь что-то понимать и дальше ты уже не спишь. Тебя нельзя опутать, связать, забрать у тебя ребенка, потому что ты бдительный. Ты охраняешь свою крепость, свою семью, свою территорию.

 

Артём Войтенков: Будем надеяться, что это кому-то поможет, ваш рассказ.

 

Ирина Бергсет: В первую очередь мы надеемся, что это поможет семье Шариковых. Но мы всё равно будем, как народ, ни одного русского не сдадим. Раньше помните, грузины выходили за своего, армяне. Все маленькие нации как-то держатся за себя. Мы теперь говорим: «А что? Это просто нас не было с Дмитрием до вчерашнего дня. А сегодня мы есть. Мы тоже за любого русского выйдем. Звоните, обращайтесь на наши горячие линии. Вы вместе непобедимы».

 

Когда Россия победила французов? Когда Россия победила фашизм? Когда люди вдруг проснулись и поняли, что мы — смола. Нас не разделить никак. Мы огромное (не человеческая масса, как нас хотят представить) сообщество людей, которое непобедимо, с огромной силой духа и воли. Поэтому всё будет хорошо.

 

Артём Войтенков: По-моему, всё будет не очень хорошо. Ну, ладно. Большое вам спасибо, Ирина, за рассказ. Мы с вами ещё встретимся в будущем.

 

Ирина Бергсет: До свидания. Спасибо.

 

Набор текста: Маргарита Надточиева, Наталья Малыгина, Наталья Альшаева

Редакция: Наталья Ризаева

http://poznavatelnoe.tv — образовательное интернет телевидение