Назовем ее Ирмой.

То, что я не окажу медицинскую помощь тому, кого считаю своим врагом — российскому оккупанту, ошметку «Беркута» или титушке — я уже внятно и открыто сказала раньше. Я не одна такая… Да. Да. Да. И мне похер… Ну-ну. Come on, babies! Добрий вечір вашій хаті. Хотя можете быть спокойны. Украинцы — таки миролюбивая нация. Тех, кто идет к нам с войной — мы убивать не будем. Мы будем калечить. И отсылать обратно…

Я искренне благодарен Ирме, «мирной женщине с задумчивыми глазами». То есть, может быть, она и не Ирма, даже скорее всего, но «ЗабаваПутятишна» обезличивает, вроде как «балаклава», а Ирма — живое нормальное имя, редкое, красивое. Почему именно Ирма? А и не знаю толком. Всплыло по какой-то неуловимой ассоциации, значит, пусть Ирма и будет, — тем паче, что в переводе и означает «мирная«.

Так вот, я искренне благодарен.  «В обычной жизни — буддист  и пацифист, блогер  в тапочках с пухликами» полностью подтвердила мою правоту насчет «граница допустимого в отношениях с врагом лежит там, где он сам провел черту«, больше того, даже не подтвердила, но, — поскольку ее постинг написан сильно раньше моего, еще 26 марта, — сама дала мне все основания формулировать именно так.

И все таки, уверен: когда babies таки come в Киев, — а хунта, если удержится, поведет дело к этому и рано или поздно нарвется, — Ирме, дай Бог ей выжить, обязательно окажут медицинскую помощь. Да. Да. Да. И похер все, потому что раненых нужно лечить. А все остальное потом. Безусловно, без садизма. Что бы ни было на ее личном счету. И как бы ни хотелось. Люди на то и люди, чтобы не калечить себе подобных. Даже Ирму.
На фото прижизненный портрет молодой, но уже погрязшей в преступлениях женщины, молодой немецкой женщины Ирмы Грезе, надзирательницы нацистских лагерей смерти Равенсбрюк, Аушвиц и Берген-Бельзен.