Мир раздирается словами.
Слова господствуют над нами…
Сергей Попов, «Новый лексикон»

Нередко приходится слышать следующее: «Да это всё слова, главное — это дело, действия, а слова можно какие угодно произносить!»

Такого рода суждения содержат в себе сущностную ошибку. Потому что любое действие, индивидуальное ли, коллективное ли, и любое другое всегда начинается со слова. Со слов «Господу помолимся» начинается молитва, а со слов «Долой царя» начинается революция. С богопротивных слов Гитлера «Дранг нах остен» началась погибельная для Германии война, а со святых слов «Братья и сестры», произнесенных Сталиным, началась величайшая Русская Победа.

В Евангелии от Иоанна читаем: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Слова, идущие от Бога – это логосы, организующие и формирующие нашу действительность, придающие ей смысл. Слова, идущие не от Бога – это антилогосы, разрушающие и деформирующие нашу действительность, убивающие смысл.

Никто не будет оспаривать одну простую мысль – русский язык гораздо богаче и разнообразнее любого европейского языка. На русский язык можно без ущерба для авторского текста перевести любое произведение из европейской литературы, чего не скажешь о переводе с русского на европейские языки. Иван Бунин, как известно, получил Пушкинскую премию за перевод поэмы Лонгфелло «Песнь о Гайавате». То есть, перевод был признан лучше оригинала! О примерах обратных я не слышал. Может быть, более образованный читатель их приведет. В своем «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «Я не могу без смеха вспомнить один перевод Гоголя на французский язык… Вышла просто какая-то галиматья вместо Гоголя».

Сначала русская аристократия раболепствовала перед французским языком, и мы получили «восстание декабристов» в 1825, слава Богу, закончившееся благополучно для Царского трона; затем русская интеллигенция увлеклась немецким языком, и к нам пришли две революции 1917 года, сокрушившие российскую государственность.

В этой связи невольно вспоминаешь слова Достоевского: «Ползая рабски перед формами языка и перед мнением гарсонов, русские парижане естественно также рабы и перед французскою мыслью. Таким образом, сами осуждают свои бедные головы на печальный жребий не иметь во всю жизнь ни одной своей мысли».

За годы горбачевско-ельцинских реформ в «наш великий и могучий русский язык» нагло вторглись легионы вражеских слов, особенно английских. Я имею в виду не естественный процесс здоровой и творчески оправданной языковой диффузии, которая неизбежно происходит во все времена. Я говорю о бесцеремонной и ничем не оправданной экспансии в русский язык иноземных слов, которые лишь засоряют наш язык и отучают многих моих соотечественников, особенно молодых, мыслить по-русски. Все эти «перформансы», «инсталляции», «симулякры», «дискурсы», «мейнстримы», «инновации» и прочие переводят мысль из живой жизни в некую восковую бездушную реальность.

К чему я все это говорю? К тому, что в минувший четверг закончилась вторая серия минских переговоров, длившаяся, аж, пятнадцать часов. Когда я слушал итоговые выступления, то поймал себя на мысли, что я ничего толком не понимаю. Все весьма расплывчато и, как мне показалось, ни к чему особенно не обязывает киевскую хунту во главе с Порошенко. И, действительно, ночью после завершения переговоров о перемирии в результате обстрела украинской армией Луганска погибли маленькие дети.

Я пока воздержусь от подробного анализа очередных минских переговоров. Пусть это сделают сначала аналитики-профессионалы, владеющие полнотой информации.

Но я, как священник, как русский человек, как литератор, не могу не обратить внимание на одну языковую деталь, которая рельефно проявилась во всех комментариях, начиная от Президента Владимира Путина и заканчивая последним журналистом. Это деталь, не скрою, покоробила мой слух. Я имею в виду англоязычное слово «имплементация», означающее в переводе «воплощение». Возможно, я был раньше не очень внимателен, но мне показалось, что именно после этой второй серии минских переговоров слово «имплементация» стало употребляться всеми комментаторами словно по команде. Во всяком случае до этого момента никто из политиков и журналистов это слово не употреблял в таком объеме.

И, главное, — зачем нам русским людям его употреблять? Ведь у нас есть столько понятных буквальных и смысловых русских синонимов: «воплощение», «реализация», «проведение в жизнь», «осуществление в действительности». Ведь обычный русский человек слово «имплементация» и без бутылки, и с бутылкой произнести не сможет. Вероятно, теперь это английское словечко будет употребляться во всех официальных документах. Кто-то возразит, что термин «имплементация» предназначен лишь для употребления в международных политических и юридических документах. Но, во-первых, этот термин раньше почему-то не использовался, во всяком случае в публичных выступлениях российских политиков и журналистов. А, во-вторых, мы знаем нашу давнюю привычку к кампанейщине. Если главный произносит постоянно какое-то слово, то потом это слово начинают употреблять все и к месту, и не к месту. И вполне можно представить, что какой-нибудь губернатор скоро будет официально докладывать: «В нашей губернии все идет по плану, производится столько-то молока, столько-то мяса. Но, правда, есть трудности с имплементацией».

А если бы Леониду Ильичу Брежневу какой-нибудь «умник» из помощников написал в докладе: «Наш советский народ с честью имплементировал планы пятилетки». Думаю, такой помощник больше и дня не проработал бы на своей должности. А что сделал бы Сталин, «в языкознании познавший толк»?!

Вот это нехорошее английское слово, произнесенное на всех уровнях по окончании минских мирных переговоров, символически отражает в себе всю неясность и мутность ситуации вокруг Новороссии.

Давайте не имплементировать, а воплощать и реализовывать наши русские смыслы и интересы.

Священник Александр Шумский, член Союза писателей России