Кино с Холмогоровым: «Смерть Сталина»

Взяв комедии Аристофана, безусловно служащие для нас образцом жанра, мы найдем в них острый политический юмор, хулиганства и скабрезности, фаллосы и промежности, философскую и литературную критику, лягушек и ос, но не обнаружим ни единой смерти. Даже отправляющийся на войну со Спартой воинственный Ламах в «Ахарнянах», возвращается на щите — израненный, но живой.

Уже по одному по этому «комедия о смерти Сталина» — это противоречие в определении. Смерть и комическое — несродны, и никакими уточнениями про «черную» дела не спасти. Если же учесть, что одним красным вождем, кончине которого и впрямь рукоплескали многие и изнутри страны и вовне, список смертей не ограничивается — расстреливают, пытают, мучают и унижают непрерывно, — то притязания Армандо Йануччи на то, что он снял комедию, и вовсе улетучиваются.

Анастасия Коро на Colta.Ru долго и довольно муторно пытается доказать, что мы имеем дело с особым жанром — «английской черной комедией», в которой показывать смерть и забавляться убийством можно и нужно. Правда из примеров приводит почему-то только «Монти Пайтон», но поскольку основу постановок этой комедийной труппы составляют откровенные богохульства и издевательства над европейской христианской традицией, то это исключение лишь подтверждает правило.

В комедии над смертью не смеются. Если в комедии смеются над смертью, то речь идет либо не о комедии, либо не о смерти. Скорее всего, перед нами именно второй случай. Не считая русских за людей англичане допускают, что смерть забавных зверьков, вроде кролика-головореза, убиваемого монтипайтоновским Артуром при помощи «антиохийской гранаты», может быть забавна.

Что для создателей фильма есть непроходимая граница между человеком-англичанином и магглом-русским показывает такая изящная деталь. На кителе маршала Жукова, представленного прямодушным скалозубом-правдорубом с повадками активного гомосексуалиста (с реальным Жуковым этот типаж ничего общего, конечно, не имеет), нашлось место и его реальным наградам, и наградам заведомо абсурдным вроде полковничьего «ордена Александра Невского», генеральского «Богдана Хмельницкого» и уж совсем комичного морского «ордена Нахимова».

Премьера фильма «Смерть Сталина» на 42-м Международном кинофестивале в Торонто. Фото:  www.globallookpress.com

Но все западные награды, полученные Жуковым как полководцем антигитлеровской коалиции, исчезли: нет ни британского рыцарского ордена Бани, ни «Легиона Заслуг» США, ни знаков французского «Ордена почетного легиона». Из несоветских наград оставлены видимо в насмешку лишь польские — Virtuti militari и «Крест Грюнвальда». Тонкий намек, что поляки тоже не совсем люди. На месте поляков я бы этот факт учел и уже не удивлялся санкциям ЕС.

Нормальная русская реакция на этот кинотекст более всего созвучно настроению Пушкина, выраженному в письме Вяземскому.

Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда — при англичанах дурачим Василья Львовича; пред M-me de Staël заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Все это попадает в его журнал и печатается в Европе — это мерзко. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство.

У многих наших современников этот врожденный аристократизм чувств отсутствует, поэтому во время пресс-показа «Смерти Сталина» в зале и в самом деле раздавались хлопки, хотя об «овациях» присяжно-либеральная пресса откровенно наврала. Впрочем, хлопки, подозреваю, были не столько эстетической, сколько политической реакцией. Пару лет назад на 5 марта тоже какие-то бессмертные умники развешивали плакаты «Умер тот — умрет и этот».

Итак, «Смерть Сталина» — это ни разу не комедия и, сколько бы не клялся Армандо Йануччи в обратном, содержит насмешку над тем, над чем смеяться не следовало бы. Справедливости ради и многие британские рецензенты отметили нравственную сомнительность такого юмора, когда высмеиваются не только палачи, но и жертвы. Но а уж нам, с учетом того, что это наши жертвы… Как справедливо отметил д.и.н. Владимир Лавров «Легко англичанам смеяться. По нам это прошлось колесом»:

Знаете, есть ведь очень неплохой фильм, опять же, западный. То есть, лучше фильм о Сталине, наиболее глубокий, наиболее талантливый, это американский фильм, который называется «Сталин». Во многом за счет того, что консультантом у них был  Дмитрий Волкогонов,  фильм получился исторически верный. Хотя они его где-то очень так мельком указали, ну, просто чувствует рука профессионала. Там показана смерть Сталина по мемуарам. Хотя в мемуарах есть различия. Во всяком случае, это серьезно, это драма, это талантливо. А что это такое… я не знаю, прикол, такое ощущение. Вот все-таки точное слово, в данном случае. В принципе, комедию можно снять о чем угодно, посмеяться можно над всем. Но… Это легко англичанам смеяться. По нам это прошлось… колесом. Не могу о фильме ничего сказать.

Но нет сомнения в том, что «Смерть Сталина» — это злая политическая сатира над Советским Союзом и его тоталитарной системой, а чтобы подсластить нашему зрителю пилюлю, нам намекают, что она имеет общечеловеческое звучание и якобы содержит намеки на Брекзит и Трампа (мне, впрочем, не удалось уловить ни одного).

Что об этом фильме можно сказать хорошего и чего плохого?

Самое хорошее в «Смерти Сталина» — это, пожалуй, озвучка. Компания «Вольга» тут постаралась на славу — аудиодорожка по качеству актерского исполнения едва ли не выше оригинала. Особенно удались кавказский акцент Берии, нервно-истеричная Светлана Аллилуева и уморительный распорядитель похорон.

При этом прокатчики при озвучивании постарались уменьшить скандалоемкость фильма, убрав как дикие клюквенные ляпы, вроде «НКВД» в 1953 году, так и заведомо оскорбительные фразы, вроде маленковского «поцелуйте мой русский зад» — зад понизили до советского. Впрочем, другая выходка, которая могла быть сочтена русофобской, изменена как-то глуповато. Это пассаж в речи Василия Сталина: «Русские щенки, украинские щенки, эстонские щенки, азербайджанские щенки». В оригинале Сталин называется «великими медведем», а все прочие — «его медвежатами». Медведь — это, конечно, классический топос британской русофобии (вспомним «Мировую с медведем» Киплинга), но для русского уха «щенки» звучат как раз оскорбительней.

Еще из хорошего в «Смерти Сталина» тот факт, что главными жертвами кровавого режима выступают всё-таки русские. Никаких рассказов о чудовищных страданиях немцев в ГДР, «оккупированных» венгров и поляков, замученных специальным голодомором украинцев и особенно злостно истребляемых эстонцах, все-таки нет. Даже тема сталинского антисемитизма, несмотря на упоминания дела врачей, звучит как-то чрезвычайно глухо.

Пианистка Мария Юдина, в исполнении единственной русской актрисы в картине уроженки Новороссии Ольги Куриленко, так же показывается не со стороны своего этнического происхождения, а как русская православная христианка, не принимающая Сталина именно за зло, принесенное им вере, русскому народу и стране.

Авторы фильма вообще стараются сконструировать конфликт Сталин и коммунисты vs Православие. Берия отдает бредовый приказ кого-то «расстрелять и положить на алтарь». Топчась у гроба члены Политбюро долго и яростно обсуждают: кто разрешил допустить на похороны «попов», хотя присутствие и весомый статус представителей Русской Православной Церкви на похоронах Сталина — факт общеизвестный и здесь перед нами очевидное отступление от исторических фактов. Юдина спорит с Хрущевым о вечной жизни.

Однако в этом аспекте и сквозит с наибольшей очевидностью цивилизационная и религиозная разница России и Запада. Ни англичанам, ни французам даже приблизительно не понять устроения русской христианской души. Это проявляется в трактовке в фильме сюжетообразующей истории о сделанной специально для Сталина ночной записи пластинки с 23 фортепьянным концертом Моцарта в исполнении Юдиной.

В фильме великая пианистка, представлена учительницей детей Хрущева, чуть ли не его любовницей, «подругой Мейерхольда и Купертинского» (кто такой этот загадочный Купертинский? Скорее всего это изощренная шутка над францисканскими увлечениями молодой Юдиной — св. Иосиф Купертинский знаменитый францисканский мистик и «левитирующий» святой). Эта гламурная фифа требует себе двадцать тысяч гонорара за концерт, а потом подсовывает в конверт с пластинкой записку с проклятьями, которая и доводит Сталина до инсульта.

Реальная Юдина, убежденная истовая православная христианка, дружила с Флоренским, Бахтиным, Карсавиным. Шостакович, в передаче которого мы и знаем историю о пластинке, представляет её в своих довольно злобных по тону рассказах Соломону Волкову как настоящую святую юродивую…

«Юдина, насколько я знаю, всегда собирала переполненные залы. Она заслужила известность исключительно как пианистка. А еще говорили, что она — святая.

Она всегда играла так, будто читает проповедь. Юдина видела музыку в мистическом свете. Например, считала «Гольдберг-вариации» Баха серией иллюстраций к Библии. Юдина смотрела на Мусоргского исключительно как на религиозного композитора.

Однажды она приехала ко мне и сказала, что живет в тесной комнатушке, где ни не может ни работать, ни отдыхать. И я подписал заявление. Я ходил к разным чиновникам, просил множество людей помочь, отнял у них массу времени. С огромным трудом мы получили для Юдиной квартиру. Но чуть позже она снова приехала ко мне и попросила о помощи в получении квартиры.

— Как? Мы же получили для тебя квартиру! Зачем тебе еще одна?

— Я отдала квартиру одной бедной старушке.

Мне рассказывали о Юдиной такую историю. Она пришла к одним знакомым и попросила одолжить пять рублей. «Я разбила окно в своей комнате и теперь не могу там жить из-за сквозняка и холода». Конечно, ей дали денег. Дело было зимой. Через какое-то время эти знакомые навестили ее, и в ее комнате было холодно как на улице, а разбитое окно — заткнуто тряпкой. «Как так, Мария Вениаминовна? Мы же дали вам денег, чтобы вставить стекло». Она ответила: «Я отдала их на нужды церкви». Каково?

Ее религиозная позиция подвергалась постоянным, так сказать, артиллерийским и даже кавалерийским атакам. Например, ее выставили из Ленинградской консерватории. Одна из атак легкой бригады комсомольцев была направлена конкретно против нее. Конница ворвалась в класс Юдиной и спросила ее: «Вы верите в Бога?» Юдина ответила утвердительно. Проводит ли она религиозную пропаганду среди своих студентов? Она ответила, что Конституция этого не запрещает.

Несколько дней спустя в ленинградской газете появилась запись этой беседы, сделанная «неизвестным», сопровождаемая карикатурой: Юдина в монашеских одеждах окружена стоящими на коленях студентами. И в заголовке было что-то о проповедниках, пробравшихся в Консерваторию. Естественно, Юдину после этого уволили.

Не нравилась мне и ее одежда, этакая монашеская ряса. Ты — пианистка, а не монахиня, так что ж ходить в рясе? Мне это казалось неприличным.

Юдина всегда говорила мне: «Ты далек от Бога, тебе надо стать ближе к Богу». Однако она вела себя довольно странно… Однажды я столкнулся с нею на кладбище, она била земные поклоны. Она в очередной раз сказала: «Ты далек от Бога, тебе надо приблизиться к Богу». Я отмахнулся и пошел дальше… Я вспоминаю, как Юдина пыталась читать мне из «Нового Завета». Я слушал с интересом и без особого трепета. Она мне читала «Новый Завет», а я ей — Чехова».

Именно Шостакович и рассказал о том концерте Юдиной и её подлинном письме Сталину. Причем рассказывает эту житийную историю он без всякого сочувствия к обоим — Юдину он считает истеричкой, а Сталина суеверным тираном.

«Сталин по нескольку дней никому не показывался. Он много слушал радио. Как-то Сталин позвонил руководству Радиокомитета и спросил, есть ли у них запись 23-го фортепьянного концерта Моцарта, который слышал по радио днем раньше. «Играла Юдина», — добавил он. Сталину сказали, что, конечно, есть. На самом деле не было никакой записи — концерт передавался вживую. Но Сталину боялись сказать нет.

Сталин потребовал, чтобы к нему на дачу прислали запись исполнения Моцарта Юдиной. Комитет запаниковал, но надо было что-то сделать. Позвонили Юдиной и оркестру и сделали запись той же ночью. Все дрожали от страха. За исключением Юдиной, естественно. Но она — особый случай, ей было море по колено.

Юдина позже рассказывала мне, что дирижера пришлось отослать домой, так как он от страха ничего не соображал. Вызвали другого дирижера, который дрожал, все путал и только мешал оркестру. Наконец третий дирижер оказался в состоянии закончить запись.

Думаю, это — уникальный случай в истории звукозаписи: я имею в виду то, что трижды за одну ночь пришлось менять дирижера. Так или иначе, запись к утру была готова. Сделали одну-единственную копию и послали ее Сталину. Да, это была рекордная запись. Рекорд по подхалимажу.

Вскоре после этого Юдина получила конверт с двадцатью тысячами рублей. Ей сказали, что это — по специальному распоряжению Сталина. Тогда она написала ему письмо. Я знаю об этом письме от нее самой и знаю, что история покажется невероятной. Но, хотя у Юдиной было много причуд, одно я могу сказать точно: она никогда не врала. Я уверен, что это правда. Юдина написала в своем письме что-то в таком роде:

Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу поддержку. Я буду молиться за Вас день и ночь и просить Господа простить Ваши огромные грехи перед народом и страной. Господь милостив, Он простит Вас. Деньги я отдала в церковь, прихожанкой которой являюсь.

И Юдина послала это убийственное письмо Сталину. Он прочитал его и не произнес ни слова, даже бровью не повел. Естественно, приказ об аресте Юдиной уже был готов, и малейшей гримасы хватило бы, чтобы уничтожить даже ее след. Но Сталин смолчал и отложил письмо в тишине. Ожидаемого движения бровей не произошло. С Юдиной ничего не случилось. Говорят, когда вождя и учителя нашли на даче мертвыми, на проигрывателе стояла ее запись Моцарта. Это — последнее, что он слышал».

Вот между этой историей в оригинале и ею же в подаче Иануччи такая же разница, как между Житиями Святых и порнографическим комиксом. Английская интерпретация показывает такую духовную глухоту в восприятии русской православной цивилизации, что можно только дивиться.

Впрочем, такая же глухота проявляется и к России и русским в целом. На концерт Юдиной в качестве зрителей нагоняют москвичей с улицы, выглядящих как босяки начала века. Всюду царят предательство, трусость, безгласие. Чрезвычайно грязно звучат шутки на темы, связанные с Великой Отечественной войной, — хрущевские анекдоты о том как пытали пленных немцев в Сталинграде засовывая им в карман гранаты, или издевки над Жуковым, что он «то ли повесил красный флаг над бункером Гитлера, то ли убил медведя кулаком».

Режиссер Армандо Йануччи. Фото: www.globallookpress.com

Если бы шла речь только о «советском» не было бы большой нужды переживать, что в фильме излишне гиперболизированно передается сталинский террор. Да, в 1953 году не было уже ни расстрельных списков, ни «художественных» расстрелов сразу после ареста. Напротив, работа Лубянки при Берии представляла собой довольно длинную и педантичную квазиправовую процедуру, что отлично описал Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГе» в главах, посвященных своему аресту и следствию. Это была страшная и абсурдная система, а не «сто двадцать дней Содома».

Однако, как обобщенный образ красного террора начиная с 1918 года — почему бы и нет. Бериевская служба в фильме в общем ничем хуже Харьковской ЧК эпохи Саенко, да и в горячие деньки 1937-38 года на Лубянке и в НКВД по всей стране работали примерно так же. Сцена с ограблением дачи Сталина и расстрелом её служащих выглядит абсурдно, но соответствует сквозному историческому и мифологическому мотиву — «разграбление дворца после смерти короля».

То, что сброд тонкошеих вождей вокруг Сталина представлен как сборище дегенератов и убийц тоже, в общем, не вызывает особого смущения. Пусть Маленков почему-то похож более на Суслова, каменный Молотов представлен догматичным соглашателем, а Ворошилов вообще куда-то ухитрился потеряться.

Да и реальная роль Жукова в заговоре против Берии сильно отличалась от показанной в фильме — он не только не был инициатором свержения главы МВД, но и был привлечен к нему в последний момент, без оружия (а не с грудой автоматов и пулеметов на плече), причем, по некоторым сведениям, даже попытался Берию предупредить, но тот отнесся к этой информации легкомысленно.

Видно, что создатели этой истории собрали массу интересного исторического, мемуарного и сплетнического материала, постарались как можно изящней вставить его в фильм, но всё равно он пестрит бесчисленными анахронизмами. Например катастрофа Ли-2 в Свердловске с хоккейной командой ВВС Московского военного округа произошла в 1950 году и к 1953 дела личной команды сына Сталина уже поправились (благо комплектовалась она методом ВВС — «взяли всех спортсменов») и она была чемпионом СССР три сезона подряд. Да и в самой катастрофе если кто и был виноват меньше всего, так это лично сын Сталина и превращать её в очередной повод для глумления явно не следовало.

В 1953 за Василием числилась совсем иная провинность: 1 мая 1952 года, по окончании воздушного парада на Красной площади, при заходе на посадку, из-за низкой облачности, разбилось два новейших реактивных бомбардировщика Ил-28, за что сын диктатора был смещен с поста командующего ВВС округа.

Самым чудовищным историческим искажением фильма стала, конечно, сцена массовой гибели людей на похоронах Сталина. В фильме дело представлено так, что интриган Хрущев разрешает впустить в Москву поезда с желающими попрощаться гражданами, а тупоумные офицеры ГБ открывают огонь по толпе из… пулеметов «Максим», в результате чего гибнет полторы тысячи человек и появляется возможность свалить Берию.

На деле от оружия и действий госбезопасности в эти дни не погиб, кажется, ни один человек. Зато многие сотни погибли от бездействия и косной неповоротливости советской бюрократической системы, которая оказалась хуже злого умысла.

Лишь немногие в Москве, а, тем более, за её пределами, видели Сталина иначе как в кинохронике и его смерть вызвала желание с ним попрощаться и увидеть вождя собственными глазами. 6 марта начали собираться огромные толпы, формировавшиеся в районе Белорусской. Власти попытались направить их к Дому Союзов по определенному извилистому маршруту: от Тверской он сворачивал на Садовое Кольцо, шел мимо Чистых прудов по Бульварному кольцу и через Трубную площадь подниматься до Петровки по которой маршрут поворачивал к «Дому Союзов».

Именно Трубная площадь и стала точкой катастрофы из-за своего географического положения низины между двумя московскими холмами. Находившихся на площади сдавливала шедшая под гору толпа с Рождественского бульвара, а подъем по Петровскому бульвару был недостаточно быстрым. На пути и без того чрезвычайно плотных толп образовался тромб. Любые повороты и выходы были перекрыты дружинниками и грузовиками прикрывавшими поворот на Неглинную (грузовиками в этот день был перекрыт весь центр).

«Вдоль тротуара стояли грузовики, чтобы никто не мог выйти на проезжую часть дороги. В грузовиках были солдаты. Таким образом, огромная масса народа оказалась зажатой между стенами домов и грузовиками. Движение застопорилось. Возникла страшная давка, поскольку сзади напирали все новые и новые люди, а продвижения вперед почти не было. Я потерял всех своих товарищей и оказался зажат в людской массе настолько, что было больно, трудно дышать, и я не мог пошевелиться. Стало очень страшно, поскольку угроза быть раздавленным или затоптанным толпой насмерть была вполне реальной. Изо всех сил я старался не оказаться рядом с грузовиками — существовала очень большая опасность быть раздавленным о грузовик. Кругом кричали от боли и страха люди, особенно женщины. Солдаты на грузовиках, имея соответствующий приказ, пресекали попытки людей пролезть под грузовиками на свободную проезжую часть дороги. Вместе с тем я видел, как солдаты спасли женщину, оказавшуюся прижатой к грузовику — они втащили ее в кузов». (Л. Симановский)

Смерть Сталина. Фото: www.globallookpress.com

Слабые участники толпы и все, кому не повезло, оказывались затоптаны, раздавлены о грузовики, а то и вовсе вдавлены в металлические решетки первых этажей домов.

«Патологоанатом сказал, что Толю нашли возле одного из домов на Трубной площади, рядом с низко расположенным окном, закрытым массивной чугунной решеткой. Его с такой силой вдавили в нее, что грудную клетку раздробило на множество частей». (Ю. А. Борко).

В толпе было некоторое количество пьяных хулиганов, шедших на прорыв. Их действия вынуждали милицию и дружинников еще теснее «сплачивать ряды».

«Это был узкий переулок, спускавшийся к Цветному бульвару. Встретивший нас милицейский офицер предупредил, что надо встать плотно, в несколько рядов; стоящие сзади должны держать тех, кто впереди, потому что среди пытающейся прорваться толпы есть «криминальный элемент», и от них можно ожидать всякого. Толпа была многочисленной, но к ночи она уменьшилась, люди постарше ушли, осталась в основном шпана, изрядно подвыпившая и нахальная. Они разгонялись, пытаясь прорваться с ходу и все больше стервенея. Мы тоже «завелись», выхватывали наиболее наглых и швыряли их назад, где их подхватывали стоявшие сзади товарищи и препровождали в находившееся неподалеку отделение милиции». (Ю. А. Борко).

Но главным фактором катастрофы была все-таки паника толпы.

«Грудь была сдавлена, я, как многие другие, стал задыхаться. Как вдруг началось что-то совсем непонятное, почти мистическое: плотная, спрессованная толпа начала медленно раскачиваться. Сначала испуганные орущие люди наклонялись вперед, как мне показалось, до 45 градусов над землей, а затем так же наклонялись назад. Из-за боязни упасть на землю и тут же быть раздавленным, началась еще большая паника. Хотя упасть на землю было невозможно — вокруг были люди. Но кто тогда понимал это! Толпа двигалась по своему, никому не известному закону, раскачивая людей… После двух-трех сильных наклонов, неестественных для человека, я почувствовал, что если сейчас же не вырвусь из этого адского потока, мне конец. Вот тогда я впервые узнал, что такое панический страх толпы. Люди заражались им друг от друга». (О. Кузнецов)

Если в какой-то момент офицеров госбезопасности и внутренних дел и можно было обвинить в жестокости и причастности к смерти людей, то меньше всего это можно отнести именно к давке на Трубной и вообще к их поведению в дни похорон. Напротив, в пределах своих возможностей они проявили себя с лучшей стороны и спасли немало жизней.

«Люди гибли, втиснутые в этот искусственный квадрат из грузовиков. Оцеплению кричали: «Уберите грузовики!». Я помню одного офицера, он плакал, и, плача, спасая детей, он говорил только: «Не могу, указаний нет…»», — описывал события на Трубной Евгений Евтушенко.

Не имея права нарушить приказ о грузовиках офицеры начали делать арканы из собственных поясов и вытаскивать из толпы детей и женщин наверх в грузовики. В той степени, в которой они могли позволить себе инициативу и милицонеры и сотрудники госбезопасности сделали для спасения людей очень и очень немало — от простого предупреждения до применения силы, чтобы выдернуть людей из толпы.

«Мне показалось, что кто-то на меня дышит сверху, какой-то пар идет, я подняла глаза — это морда лошади. Всадник мне говорит: «Девочка, куда ты попала, кто тебя пустил? Иди сюда под машиной пролезай и иди домой».

Я говорю: «А как же я дальше? Я дошла почти до Колонного зала». Он отвечает: «Ты живой не дойдешь здесь». Я пролезла между машинами и, вся мятая и побитая, вышла как раз к Столешникову переулку». (Л. И. Дашевская)

«У площади Пушкина улица была перегорожена грузовиками. В кузовах на мешках с песком стояли солдаты и сапогами отбивались от пытавшихся взобраться на борта. Каким-то чудом меня занесло в разбитую уже витрину магазина женской одежды (долго потом, проходя мимо, я смотрел на нее с чувством некоей благодарности). Стоя среди манекенов, я услышал странные звуки и не сразу понял — это скрежетала резина схваченных тормозами колес. Под напором толпы грузовики ползли юзом. Раздались вопли прижатых к машинам, кое-кого солдаты уже даже начали выдергивать наверх». (И. Б. Каспэ)

Меня несло довольно близко к ограде, а вдоль ограды стояли военные. Это были люди из КГБ, потому что у них была другая шинель: не зеленая, а серо-голубая. И молодой человек, такой высокий, красивый, с породистым удлиненным лицом, как у немецкой овчарки и в белом шарфе, схватил меня за воротник и за хлястик, выдернул меня оттуда и выбросил за ограду.Он стоял в оцеплении, а мимо тела река людей. Еще не было ни жертв, ни раздавленных, просто ты не мог выйти уже из этого потока. Он меня выдернул оттуда, потому что во мне было довольно мало веса, я оказалась уже за оградой и укусила его за руку — рассердилась, что мне помешали наблюдать толпу. Видимо, у меня были не очень крепкие зубы, чтобы прокусить перчатку — не думаю, что ему было больно. (Е. В. Закс)

Трагедия 6 марта произошла не по злой воле властей и не от того, что советское государство проявило свою чрезмерную жестокость и тоталитарность. Никто никакой мясорубки не организовывал и никто никого не расстреливал. Напротив, катастрофа произошла в результате организационной слабости советского государства, в котором внезапно возник дефицит управляемости. Достаточно слабое количественно и качественно, некомпетентное и негибкое государство, созданное «Вождем и Учителем» создало организационный хаос и натолкнулось на панику довольно архаичной толпы, состоявшей по большей части из крестьян, полунасильственно согнанных в города в 1920-30-е годы. Задачу, которую современные милиция и омон скорее всего решили бы без сучка и задоринки не смог выполнить вроде бы огромный и спаянный диктаторской дисциплиной аппарат.

И эта гекатомба была, в известном смысле, наиболее убедительным обвинением Сталину. Оказалось, что он создал не всемогущего тоталитарного монстра, а довольно слабую и неэффективную под напором толп систему.

Совершенно не раскрытая (точнее нарочито извращенная) тема давки на Трубной — конечно, главный провал создателей «Смерти Сталина». Это все равно как снять фильм о Гугенотских войнах без Варфоломеевской ночи. И провал, конечно, далеко не случаен. Во всей картине сквозит примитивное представление о сталинизме как о банальной авторитарной диктатуре — подлый тиран, циничное коррумпированное окружение, расстрел как универсальная форма коммуникации.

Они даже не попытались понять, что речь идет о куда более сложной, трагической картине — об обществе, которое пошло по пути современности и зашло не туда, потеряв по дороге Бога, идентичность, собственность и свободу, а приобрело лишь власть горца с окраин и безграмотных мещан, одержимых доктринерством испускавшей дух прямо на их глазах идеологии, лишь иногда умеряемой их минимальным здравым смыслом, но никак не реальной управленческой компетентностью.

С доставшейся им в результате катастрофы великой Россией они справиться так и не сумели, о чем говорит тот факт, что ход её исторического развития не прервался, а достижения в ХХ веке весьма значительны. Но только эти достижения были бы гораздо больше, не будь на пути живого тока её исторической жизни большевистского тромба. «Смерть Сталина» могла бы показать картину того, что происходит с организмом в момент, когда часть тромба оторвалась. Но, увы, фильм получился не об этом, а о том как банда членов Политбюро линчует в сарае негодяя Берию, а ломающая руки и истерящая Светлана Сталина получает билет в светлое капиталистическое сегодня в Вене.

Я соглашусь с П. А. Пожигайло, что эта картина затронет эмоционально большое количество людей у которых имя Сталина ассоциируется с Победой. Хотя, на мой взгляд, этих людей сегодня гораздо меньше, чем тех, кого задела за живое «Матильда». Потому что святой страстотерпец Николай II имеет отношение к нашему настоящему и нашему будущему. А Сталин это уже прошлое, только прошлое, навсегда прошлое. Но, при этом, запрещать демонстрацию этого фильма я бы не стал, хотя особое удовольствие он мало кому доставит, в том числе и как комедия. Это гораздо менее удачный фильм, чем он мог бы получиться.

Увы, это оказалась расистская комедия англичан о собственном превосходстве и о варварстве этих русских. В ней больше сталинистского, чем в нашей жизни в России и в нашем кино. Наш Сталин умер. Их, похоже, всё еще жив.

Холмогоров Егор