Илья Глазунов — представитель Русского мира внутри советской системы

Историк, заместитель главного редактора телеканала Царьград Михаил Смолинотметил, что Глазунов — это великий гражданин страны, который прежде всего думал о государстве и его величии, об отстаивании русских интересов.

«Самое удивительное, что в нем это наблюдалось с советских времен, когда это действительно могло повредить его жизни, карьере, возможностям реализовываться как художнику».
Глазунов писал, что если бы он не изучал историю, то не смог бы написать большинство своих картин, напомнил Смолин. «Они все связаны с историческими сюжетами, они все связаны с исторической литературой, и здесь, мне кажется, его историзм творчества — это первостепенная вещь. Из любви к отечеству его сюжеты картины и родились».

В книге «Россия распятая» Глазунов показывает своего отца как главного человека в своей жизни, который подарил ему взгляд на правильные семейные отношения, поскольку их брак с его матерью был очень счастливым. Кроме того, по линии отца в роду Глазунова много историков.
«В принципе это такая интеллигентская семья санкт-петербургского дворянского мира. Сам о себе пишет, что он такой в детстве был «один из последних дворянчиков», уничижительно о себе пишет, как о человеке, который еще вкусил детства, несмотря на то что вокруг него была уже советская реальность». Многих арестовывали, кто-то погиб на войне и от голода, «и трагизм российского существования тех лет, наверное, проник в него еще в детстве — ощущение тревоги, ощущение необычной судьбы России».

«Мне кажется, он в определенной степени был уникальным явлением, особенно в советские годы, когда мог себе позволить такие антисоветские размышления. Он ведь всегда говорил, что он монархист», тем более что он был активным деятелем по защите памятников архитектуры, а это было очень непопулярно в советские времена. Спасал храмы от разрушения.

Глазунов сам не раз говорил, что он — один в поле воин. По оценке Смолина, это объективная реальность, потому что по большому счету поставить с Глазуновым рядом по известности, непримиримости, волевой собранности другого художника этого периода очень сложно.
«Здесь сочетание художника и гражданственности… Он был человеком, который существовал в каком-то своем, отчасти потустороннем мире, но одновременно с этим был реальным представителем Русского мира внутри советской системы».

«Я думаю, что он был одним из первых, кто смог заронить в советском обществе сомнение в нужности революции и приоткрыл вот эту завесу, которой революция закрывала историческую тысячелетнюю Россию. Он первый, кто стал изображать историю отечества в своих картинах, причем в светском и одновременно иконописном плане», — заключил Смолин.

Глазунов был воротами, через которые в нас вошло богатство русской мысли

«Никто не спорит с тем, что Илья Глазунов — великий художник, но я бы еще его назвал великим реставратором. Великим реставратором не полотен и икон, а самого национального духа, русского духа, русской памяти, связи времен», — отметил публицист Егор Холмогоров.

Картину «Россия вечная» Холмогоров увидел на выставке, когда еще был подростком. Тогда это был полный шок, потому что страна еще не осознала, что мы возвращаемся к религии, к православию. Кроме того, сразу захотелось узнать, кто такой Константин Леонтьев, кто такой генерал Скобелев. Об этих людях тогда было не принято упоминать в советских учебниках.

«Глазунов был теми колоссальными воротами, через которые в нас вошло все богатство и русской мысли, и русской идеи», — резюмировал публицист.

По мнению Холмогорова, он использовал удивительный прием ярославских иконописцев XVII века — множество нимбов создает впечатление реки из святых, и ты понимаешь, что русская история — тоже эта река, «ты осознаешь подлинное место Руси и в мире, и в тебе самом».

Глазунов был человеком колоссального творческого ума, который всегда находился на передовых позициях и как мыслитель, и как художник, добавил Холмогоров. Он хорошо знал и русскую иконопись, и русскую традиционную живопись, и современную западную художественную традицию. В том числе развернул приемы модных направлений того времени, например, поп-арта. «Если Уорхол показывал бедность, постоянное опустошение западной культурной традиции, то Глазунов тот же прием повернул в прямо противоположную сторону — показал через клиповость богатство русской традиции, которое в рамках классической академической живописи невозможно показать», — считает публицист.

Кроме того, было умение творчески подхватить и развить идею чешского художника первой половины XX века Альфонса Мухи. «Но Мухе удалось только в 20 полотнах, огромных полотнах, создать картину славянской истории. Глазунов умудрился это сделать в одном полотне, причем создал еще много других не менее великих и не менее важных», — отметил Холмогоров.

При этом убеждения Ильи Сергеевича были очень глубокими и четкими. Это и монархизм, это и идея возвращения к индоевропейской сословной иерархии общества, когда человек имеет определенное место в мире. «Это глубоко русский не только в искусстве, но и в политическом мировоззрении и в душе человек».

По мнению Холмогорова, главный посыл Ильи Сергеевича всегда был построен на двух идеях. Во-первых, православное мировидение » через русское сердце, сердце болящего, сердце милующего — неслучайно же для него главным русским писателем, главным русским мыслителем всегда был Достоевский». И вторая идея — это «ощущение какой-то невероятной древности русской традиции».

Фигура, сравнимая с Достоевским

Глава Общественного совета при Минкультуры России Павел Пожигайлопознакомился с Глазуновым в 1997 году. «И вы знаете, я не столько был поклонником его картин — для меня в какой-то момент в полный рост возник «русский Гомер».

«Его картины — это не просто изображения каких-то фигур, это скрижали, это в какой-то степени даже пророчества, потому что его мысль была направлена далеко вперед. Помню, мы обсуждали еще проект книги «Россия распятая», и он мне рассказывал о Ломоносове, обо всем о том, что было с Россией до Рюрика. Для меня это было, конечно, открытие».

«И где-то примерно в 2000 году мы с ним беседовали и вдруг одновременно вместе, не сговариваясь, обнаружили для себя одну из главных фигур России. Это Петр Столыпин. И он говорит: «Павел, открывай фонд, этим надо заниматься, надо сделать так, чтобы Столыпин вернулся в историю!» Тогда же Глазунов написал ростовой портрет Столыпина.

По мнению Пожигайло, Глазунов — это история революции, «он ее плечом подпер, завязал, открыл окно в историю России».

«С моей точки зрения, он обладал, как Достоевский, каким-то пророческим мышлением, даром. Он безумно любил Россию… Это фигура, сравнимая с фигурой Ломоносова, Пушкина, Достоевского в своем гомеровском, очень глубоком, историософском, богословском понимании сущности России. Поэтому он и защищал Иоанна Грозного».

Он всегда был в России

Генерал СВР в отставке, председатель наблюдательного совета телеканала Леонид Решетников рассказал, что в 80-е годы Глазунов произвел сильнейшее впечатление на всех, кто искал путь.

«Мы понимали, что советская система обваливается, и вдруг его картины, его слова, его интервью — для нас он стал знаменем, учителем, он корректировал наши взгляды. Он их и формировал… Он всегда жил в любимой им России. Мы к ней возвращаемся сейчас. Многие еще не вернулись, многие сопротивляются, даже воюют, клевещут. Он всегда был русским, он всегда был в России», — рассказал Решетников.

И главное, что он был верующим человеком. В этом и заключается русскость, считает Решетников. «Русскость не в диком национализме — он таким никогда не был. Он лично беседовал, он жестко осуждал дикий национализм, он был русским в православном понимании этого слова».

При этом по форме Глазунов был мягким, а по содержанию жестким и принципиальным. У него была четкая позиция, но он понимал, что эту позицию нельзя силой впихнуть в человека. «Вот моя позиция, тебя она устраивает? Бери. А не устраивает, я еще тебе объясню».

После ухода из земной жизни Ильи Сергеевича его творчество, идеи и смыслы приобретают еще большее значение, подчеркнул Решетников. «После того как блудный сын рванул туда есть объедки со свиньями и сейчас возвращается, он эту духовную пищу может осмыслить по-настоящему, уже до конца, до корней».

Уже тогда у Глазунова был «взвешенный, отработанный исторический путь, путь имперской России», заключил Решетников.