Известный православный писатель и публицист Далия Трускиновская о доле русской женщины в Московском царстве.

Часть 1

А теперь попробуем реконструировать жизнь русской женщины из богатого семейства. Если пройти вместе с ней по годам и десятилетиям шаг за шагом, станет ясно, как же на самом деле жили и чем занимались боярыни.

Итак, рождается девочка. Это не одинокий ребенок современной семьи, у нее, скорее всего, уже есть старшие братья и сестры, а если нет — очень скоро появятся младшие.

В семьях традиционно было по пятеро-шестеро детей, а то и больше. Значит, количество двоюродных братьев и сестер могло достигать тридцати! А троюродных — и того больше. Всех их девочка знает, потому что сестры матери, приезжая в гости, берут с собой детей. По малолетству им можно играть вместе, невзирая на пол.

Девочка живет в уютной маленькой светлице, а в хорошую погоду играет в саду. С шести-семи лет ее уже всерьез обучают вышиванию. Кстати, рукоделие вовсе не было «трудовой повинностью». Оно давало женщинам немало радости. Скорее всего, в этом же возрасте она учит наизусть молитвы, а немногим позднее ей преподают и грамоту. Судя по «Домострою», арифметику тоже — ей в будущем придется «счетом» выдавать аршины полотна и фунты муки.

Если сына учит грамоте священник или же его посылают в школу, то для дочери есть специально обученная домашняя учительница. Если такой особы в хозяйстве пока не было — когда рождалась дочь, кого-то из домашних девок посмышленее заставляли обучиться чтению и письму. Вот что писала уже в начале восемнадцатого века царица Прасковья своей дочери Екатерине, отданной замуж за Карла-Леопольда Мекленбургского: «Которая у меня девушка грамоте умеет, посылает вам тетрадку; а я держу у себя, чтоб внучку учить русской грамоте.» Царица действовала в соответствии с обычаем. Кстати, в штате царевны дома Романовых, кроме мам и нянек, всегда была «учительница», именно это слово и употреблялось.

Лет с тринадцати-четырнадцати девушка уже боярышня на выданье. Родители заботятся не только о ее здоровье и нарядах, но и о том, чтобы у нее были подружки из равных по положению семейств. Это и маленькие родственницы, и дочери тех мужчин, с которыми отец общается по службе или в свободное время. Считалось вполне естественным велеть кучеру заложить лошадь в санки, а мамушке — объездить подружек и пригласить их к боярышне на посиделки, на святочное гадание о женихах. Девичьи игры передавались от поколения к поколению. Летом же то в одном саду, то в другом, за высокими заборами, боярышни пели, рукодельничали, качались на качелях. При этом они не так чтобы совсем открыто, но все же общались с молодыми людьми из тех домов, куда приезжали в гости. Сестрички всячески способствовали знакомству братьев с подружками. И старшие — не возражали. Ведь речь шла вовсе не о том, чтобы боярышни шарахались от женихов. Просто их ограждали от общения с людьми «не своего круга». То же было и в купечестве.

Воспитание русских царевен было своего рода недосягаемым и мало кому нужным идеалом, как идеальной почиталась вся семья царя-батюшки. Боярышню не выпускали к гостям, навещающим ее отца, и дело тут было вовсе не в угрозе для ее девственности. Просто боярское застолье, бывало, оборачивалось глобальной пьянкой.

Очевидно, в то время всеми средcтвами старались возвести преграду между женщиной и бутылкой.

Да, знатных девушек берегли пуще глаза и гордились тем, что их до свадьбы мало кто видел. Это была преувеличенная забота о сохранении ими девственности, и то же самое имело место по всей Европе. Только во Франции, к примеру, девиц с самого раннего возраста отдавали в монастырские пансионы и вынимали оттуда, чтобы отвезти под венец. Уж если это не затворничество — то я и не знаю! Боярышню хотя бы воспитывали ее родная мать, бабушка, любящие детей домашние женщины. Ребенок получал меньше знаний, но больше любви.

Можно гордиться тем, что сберегли дочку. А можно — тем, что дочка участвует в конкурсах красоты и расхаживает в купальнике по помосту перед телекамерами, получая недвусмысленные предложения от организаторов шоу. Каждому веку — свои крайности.

Вернемся в XVII век.

Лет в четырнадцать-шестнадцать боярышню уже могли выдать замуж. Но это не было правилом. Девушка и в двадцать лет не считалась перестарком. Когда женили восемнадцатилетнего царя Ивана, невесте Прасковье было двадцать. Когда женили царя Петра, неполных семнадцати лет, невесте Евдокии было девятнадцать. Когда царь Алексей, овдовев, женился на Наталье Нарышкиной, ей было двадцать лет.

Родители старались, чтобы жених и невеста соответствовали по возрасту — о чем, кстати, и «Домострой» особо печется. А что касается нежных чувств и браков по расчету — и то, и другое, очевидно, имело место.

Молодой человек имел возможность увидеть девушку, заинтересоваться, словечком перемолвиться и даже влюбиться. Более того — время от времени в Кремле устраивались настоящие ярмарки невест.

Когда царю (Михаилу, Алексею, Федору Романовым) приходила пора жениться, со всей России свозили «девок пригожих, дородных и собою лепых», причем всякого звания, они месяцами жили в Кремле, достаточно свободно по нему ходили, и если царицей делалась одна, то прочие, скорее всего, тоже находили себе столичных женихов без особого шума.

Итак — Михаил Федорович сперва высмотрел себе в 1616 году Марью Хлопову, но она после обручения заболела, и свадьба не состоялась. Затем царь выбрал Марию Долгорукову, повенчался с ней и прожил четыре месяца, но она скончалась. На третьи смотрины опять свезли красавиц, и тут молодой царь самым романтическим образом влюбился в девушку, которую приметил в кремлевском дворе, когда она шла в церковь. Эта девушка, Евдокия Стрешнева, стала царицей и прожила с Михаилом Федоровичем двадцать лет, пережив его всего на три недели.

Алексей Михайлович тоже устроил смотрины и выбрал Евфимию Всеволожскую. И на сей раз браку помешала болезнь. А далее следует целая интрига. Воспитатель царя, Борис Иванович Морозов влюбился в молодую красавицу Анну Милославскую и задумал жениться на ней, а воспитанника женить на ее сестре — Марии. Он умудрился познакомить молодых людей в доме дьяка Посольского приказа Ивана Грамотина, где Мария тогда жила, и вскоре были сыграны две свадьбы.

После смерти Милославской царь Алексей в доме у Артамона Матвеева познакомился с его воспитанницей Натальей Нарышкиной и женился на ней.

Сын Алексея, Федор, тоже высмотрел Агафью Грушецкую поблизости от церкви, во время крестного хода. В 1680 году она стала московской царицей.

Надо полагать, были подобные любовные истории и в знатных семействах, но их не афишировали. Увенчалось дело браком — и ладно.

Девушек берегли, но не до такой степени, чтобы женихи заподозрили неладное. Возможность влюбиться дворянская молодежь имела!

Только понятие «любовь» тогда было несколько иным.

Общество заботилось о том, чтобы каждая девушка получила брачного партнера. Если сейчас мы говорим дочкам, которые влюбляются с первого взгляда: «подожди, погуляй с ним немного, разберись, что за человек», то тогда девушка имела возможность влюбиться с первого взгляда в парня, о котором сразу было известно, кто таков, и более того — это, скорее всего, был возможный кандидат в женихи или — жених собственной персоной. Любовь, о которой принялись толковать молодежи примерно с середины позапрошлого века (непременно подразумевающая духовное родство, общность интересов и прочие высокие материи), была предназначена уже для супружеской жизни. Кроме того, предки руководствовались мудрым правилом: чтобы быть счастливой (счастливым) в браке, нужно любить не супруга, а супружество. К этому и готовили…

Итак, девица стала замужней женой. Теперь ее задача — обеспечить мужу наследников. С двадцати до примерно тридцати лет молодая женщина занимается именно этим — вынашивает, рожает, кормит детей. Близкие создают ей необходимые для материнства условия.

Во время беременности все подчинялось интересам будущего младенца. После родов молодая мать лежала в постели столько, сколько нужно, чтобы действительно поправиться. Давайте посмотрим правде в глаза: хождение на работу до седьмого-восьмого месяца с непременными поездками в городском транспорте идет ли на пользу матери и ребенку? Всякая молодая мать и в наше время старается подольше побыть с ребенком дома, потому что как отдашь в детский сад — так и начинаются болезни. И кто из мужчин посмеет сказать, что сидеть дома с ребенком — плохо, а скинуть его на посторонних людей и поскорее выскочить на работу — хорошо?

Можно сказать, что в течение десяти-пятнадцати лет мать была обречена на затворнический образ жизни. Так, да не так!

Вспомним — женщина семнадцатого века имела многочисленную родню. Выйдя замуж, она знакомилась со столь же многочисленной родней мужа. Именно в период «материнского затворничества» двоюродные и троюродные братья и сестры активно вступают в брак, рожают первых детей. Молодую мать постоянно зовут в гости — то на свадьбу, то к «родинному столу», то на крестины. Свадьба, кстати, такое мероприятие, когда в одном зале пируют мужчины и женщины, только сидят по разным сторонам стола. Кроме того, есть церковные праздники, на которые в церковь отправляются «со всем двором, опричь хором». Кроме того, совместные выезды на богомолье, при которых в монастыре, принимающем знатных паломниц, также накрывается стол, ведутся душеспасительные беседы.

Молодая затворница семнадцатого века имела гораздо больше случаев принарядиться, людей посмотреть и себя показать, в ее жизни было куда больше праздников, чем у нас, грешных. Кто из моих работающих современниц не жаловался: мол, висят в шкафу наряды, а надеть некуда? В XVII веке такой проблемы не было. Более того — мы тащим наряд из магазина, а женщина семнадцатого века сама участвовала в его изготовлении, и красивая одежда была предметом гордости рукодельницы.

Итак, старшие дети подросли, младшие уже не требуют избыточного напряжения всех способностей, вскармливание и воспитание стали делом привычным. Свекровь понемногу старится, а муж получает новые чины и порой по целым дням занят в Кремле, в своем приказе, или вообще уезжает с государем на войну.

Женщина, которую понемногу приучали к хозяйству, берет власть в доме в свои руки.

А что такое дом в XVII веке?

Это — большое подворье, где стоят жилые здания, амбары и клети для припасов, сараи для кормов, хлева и конюшни, там же — сад-огород, чтобы не бегать за каждой морковкой на торг, там же и дворня живет во множестве.

Сегодняшняя деловая женщина уже довольно заметно задирает нос, если руководит коллективом в двадцать человек. Для боярыни было нормой с утра задать «урок» двадцати рукодельницам в Светлице (так называлось не просто помещение, а коллектив женщин и девиц, работающий в этом помещении), а потом проконтролировать выдачу припасов поварам для господского и «черного» столов, выдачу кормов для скотины, отдать распоряжения приказчикам о закупках всего необходимого «в сезон» и по минимальным ценам, проверить, чем занимаются домашние ремесленники (дома могли шить шубы, тачать сапоги, шорничать, ткать и прясть для домашних нужд и на продажу). Кроме того, там, где на небольшом пространстве постоянно толкутся люди, возникают конфликты. Разбираться, мирить, карать — все это тоже было правом и долгом боярыни. Поиски домашнего вора, устройство супружеских союзов между дворовыми, присмотр за обучением детей и подростков — тоже…

Если возникала необходимость — боярыня столь же успешно хозяйствовала и в более крупных масштабах.

Вот несколько фактов из истории купеческого рода Строгановых. В семнадцатом веке Строгановы настолько поднялись, что жен себе стали брать в боярских родах. Например, Дмитрий Андреевич Строганов, скончавшийся в 1673 году, был женат дважды — сперва на княгине Анне Васильевне Волконской, затем на княгине Анне Ивановне Злобиных. Надо полагать, женщины в строгановских хоромах содержались на боярский лад. Но вот скончался в 1681 году двоюродный брат Дмитрия Андреевича, не менее богатый Федор Петрович. Сыновей у него не было. Наследницей осталась его жена, Анна Никитишна. Она удачно выдала замуж дочерей, и сама стала управлять обширным хозяйством. по воспоминаниям современников, она как вотчины, так и соляные промыслы содержала «в весьма хорошем присмотре», значительно расширила площадь пахотной и сенокосной земли, построила много новых соляных варниц. «Мужским, а не женским разумом пользы свои наблюдала», — говорит о ней летописец. Но скажите — могла ли эта женщина «наблюдать свои пользы», ведя затворнический образ жизни? Чтобы заменять обветшавшие «росольные трубы» в варницах и следить за работой на промыслах, недостаточно выслушивать каждое утро отчет управляющего — нужно знать мнение мастеров, видеть дело своими глазами, иначе слишком много денег прилипнет к рукам «заместителей».

Не напрасно возникло на Руси выражение «матерая вдова». Когда не оставалось в роду мужчины, который мог бы управиться с вотчинами, за это дело бралась женщина. Она могла настолько успешно заменить во всех делах покойного супруга, что общество не возражало против ее хозяйственной деятельности и соответствующего образа жизни.

А вот и еще один пример — известное историческое лицо с неожиданной точки зрения.

О печальной судьбе знаменитой боярыни Морозовой мы знаем главным образом из знакомства с прекрасным произведением В.И.Сурикова. Картина действительно сильная — в дровнях везут закованную в железа опальную боярыню, а она гордо возносит над толпой два перста — как бы клянясь до смерти не изменить двоеперстному сложению.

Но если вглядеться в биографию Федосьи Прокопьевны Морозовой, то обнаружатся удивительные вещи.

Она была одной из самых богатых женщин своего времени. Семнадцатилетней ее выдали замуж за боярина Глеба Ивановича Морозова, брата Бориса Морозова, воспитателя царя Алексея Михайловича, более того — царского свояка. Морозов и царь были женаты на родных сестрах — Марии и Анне Милославских. Таким образом и Федосья Морозова, в девичестве — Соковнина, оказалась в свойстве с царским семейством. И сделалась «приезжей боярыней». Это для женщины было очень высоким званием.

Приезжая боярыня была обязана «блистать при дворе». Несколько раз в год она торжественно приезжала в Кремль с подарками, бывала принята в Верху и обласкана царицей. По своему свойству Морозова могла приезжать к государыне Марии Ильиничне и того чаще. Тем более, что она, судя по всему, была воспитана в Верху вместе с другими небогатыми боярышнями и выдана замуж попечением царицы.

Борис Морозов умер в 1662 году, завещав огромное богатство брату, а брат скончался вскоре после него, так что вдова осталась хозяйкой немалого имущества. Одних крестьян имела восемь тысяч. В писаниях протопопа Аввакума немало говорится о роскоши, в которой жила боярыня. Когда молодая женщина остается хозяйкой огромной вотчины, хозяйство может пойти и вразлад. Но ведь не пошло! Аввакум оставил такую ценную информацию:

«Бывало, сижу с нею и книгу чту, а она прядет и слушает, или отписки девицы перед нею чтут, а она прядет и приказывает, как девице грамоту в вотчину писать».

Вот заодно и свидетельство женской грамотности в допетровской России. То, что царевна Татьяна Михайловна собственноручно переписала Евангелие и подарила его вдовствующей царице Марфе Матвеевне, — еще не доказательство, потому что на то она и царевна, чтобы знать и понимать больше обычной женщины. А вот то, что деловую переписку в боярском доме могли вести приближенные к хозяйке женщины низкого происхождения, уже звучит неожиданно.

Итак, тридцатилетняя женщина, сделавшись «матерой вдовой», взяла на себя тяжкий труд управления вотчинами до совершеннолетия сына Ивана. Интересно, что никто из родственников-мужчин ей в этом не помогал, хотя имелись два брата, Федор и Алексей Соковнины, и если бы она взяла их в управляющие, это было бы вполне разумно, тем более — так тогда делалось довольно часто.

Царь Алексей Михайлович прекрасно знал, что боярыня молится дома по-старому, даже носит власяницу, знал, что она переписывается с заточенным в Пустозерске Аввакумом, знал, что ее московские палаты — пристанище и оплот старообрядцев. Но кое-как с этим мирился, пытаясь воздействовать на Федосью Морозову через родственников и царицу Марию Ильиничну. Царица умерла в 1669 году, после чего царь еще более двух лет щадил Морозову. Как полагали современники, он «довольствовался малым лицемерием», поскольку она «приличия ради» ходила в церковь. С чего же началось их решительное противостояние?

Боярыня отказалась вести «светский образ жизни» и бывать при дворе!

Началось с того, что она не поехала на свадьбу царя и Натальи Кирилловны Нарышкиной. Отговорилась тем, что якобы скорбна ногами. Царь осерчал, но, ссорясь и мирясь с боярыней, все же пытался воздействовать на нее добром. Он предлагал прислать за ней свою государеву каптану, запряженную лучшими возниками, лишь бы Морозова бывала при дворе, как положено. Она же отказывалась в такой резкой форме, что напросилась на немалые неприятности. Дальнейшая ее судьба всем известна.

Экзальтированная религиозность не мешала боярыне Морозовой регулярно заниматься делами. А женщина, для которой в вере едва ли не главное — обрядность, тем более считала долгом быть хорошей хозяйкой.

Даже погода не была для боярыни XVI—XVII веков преградой. Известно, что весной и осенью не то что по деревенской дороге — по московским улицам было не проехать, не пройти, человек мог увязнуть чуть ли не по пояс. В дорогу пускались только те, кто имел в этом уж очень серьезную необходимость. Как же странствовала боярыня, которой полагалось бы зимой разъезжать в каптане, летом же — в колымаге? Неужели так и сидела дома?

Вот описание выезда Бориса Годунова на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Впереди царской кареты — 600 всадников, за ней верхом — царевич Феодор, за ним — кареты с царицей и царевной, а за каретами — угадайте, кто! Двадцать четыре боярыни на белых конях!

И не куда-нибудь они так ехали, а — Богу молиться…

Я видела списки верховых и приезжих боярынь цариц Евдокии Лукьяновны, Марии Ильиничны, Натальи Кирилловны. Там — почтенные особы наилучших родов. Полагаю, что во времена Годунова боярыни тоже были высокопоставленными дамами с пышными телесами. Вряд ли они впервые в жизни взгромоздились на седла в почтенном возрасте. От Москвы до Троице-Сергия галопом — ночь пути (проверил лично Петр Первый, удирая от якобы собравшихся штурмовать Преображенское стрельцов), а коли неторопливо — так несколько дней. Это предполагало, как минимум, обучение боярышни из хорошего рода верховой езде, чтобы она в грязь лицом на таком ответственном богомолье не ударила (принимая во внимание тогдашнее состояние дорог, это было более чем реальной угрозой).

А если не для боярышен и боярынь, то для кого же еще при государе Алексее Михайловиче шорники мастерили особые женские седла в виде кресла, обитые цветным бархатом, с висячими подножками, как тогда говорили — «с приступом»? И седла тогда делали довольно высокими, так что наездница вся была на виду. Это вам не колымага с кожаными занавесками на слюдяных окошечках, не каптана, похожая на маленький дом, утвержденный на полозьях.

Очевидно, отношение к женскому быту было куда разумнее, чем нам кажется. То есть: если погода позволяет, то берут пример с быта царицы и царевен, боярыню или боярышню везут в колымаге, чтобы никто, Боже упаси, не видел ее белого личика, а если распутица, осенняя ли, весенняя ли, а ехать тем не менее нужно, то садись-ка ты, матушка, на коня, а личико от посторонних глаз побережешь в другой раз…

Именно такое разумное отношение зафиксировано в пресловутом «Домострое». Боярыне-хозяйке предлагается вести праведный образ жизни, но при этом закупать продовольствие в сезон и подешевле. А если ей при этом придется вести переговоры с приказчиками, управителями и купцами, возможно, даже самой ездить смотреть товар, то это в расчет не принимается — для пользы же! Для сбережения денег же! Вот будут сделаны все закупки — тогда и сиди себе, матушка, в терему за рукодельем.

Это — что касается жизни боярышни и боярыни в отчем доме или уже в доме мужа.

Но у российской женщины были еще две возможности проявить себя.

Одна из них — монастырь. Не надо думать, что женские монастыри минувших веков были чем-то вроде тюрьмы, и девиц постригали невзирая на сопротивление. Очень многие шли в монастырь добровольно и становились там хозяйками не хуже, чем боярыня в усадьбе. Ведь и монастыри имели свои производства — в частности, швейно-вышивальное. А монастырские лакомства пользовались большим спросом на внутрироссийском рынке. Пожилая женщина, уходя в монастырь, избавлялась от множества хлопот, не порывая при этом связей с семьей.

Другая возможность — придворная карьера.

Звучит неожиданно, и тем не менее это так. Достаточно почитать сочинение Григория Котошихина целиком и повнимательнее, а не кусочки, которые приводятся в хрестоматиях.

Как ни странно, началось именно с затворничества русских цариц.

Если какая-нибудь европейская герцогиня имела штат, в котором главные роли доставались мужчинам, то русская царица, общение которой с сильным полом было ограничено, имела штат, в котором главные роли доставались женщинам.

«О царицыных чинах и о боярынях. В чину ее бывают и живут в Верху боярские, и окольничих, и всяких чинов людей жены, вдовы и дочери, вдовы ж, и девицы, и мужние жены», — писал Котошихин. «А которого боярина, или окольничего, и думного и ближнего человека дочь, девица или вдова, понадобится царице или царевнам для житья взяти к себе в дом, и им то вольно, кроме самых больших бояр дочерей».

Для девицы и вдовы такое решение государыни было прямой дорогой к удачному замужеству. «И иных девиц и вдов, небогатых людей дочерей, царица и царевны от себя с двора замуж выдают за стольников, за стряпчих, и за дворян, и за дьяков, и жильцов своим государским наделением, также и вотчины дают многие или на вотчины деньгами из царской казны; да их же отпущают по воеводствам, и те люди воеводствами побогатеют».

Но многие женщины, не выходя замуж, оставались служить в Dерху, и тут перед ними открывались возможности для административной карьеры.

При царице состояли четыре боярыни знатных родов: казначея, кравчая, постельница, судья. При каждой царевне и каждом царевиче была боярыня-«мама», а то и две. В их обязанности входило руководить всей прислугой ребенка.

Интересно было бы написать роман об Анне Петровне Хитрово — женщине, которая чуть ли не семьдесят лет прожила в Верху. Как раз она и была взята при государыне Евдокии Лукьяновне казначеей к царевне Ирине Михайловне, которой тогда было неполных три годочка. В понятие «казна», впрочем, входили не только деньги, но вообще все имущество. Маленькая царевна скончалась, а Анна Хитрово, поладив с государыней, так и осталась жить в Верху. После смерти царицы она не имела заступников и отпросилась постричься. Ее не удерживали, и она выехала из покоев, которые занимала; до монастыря, впрочем, не доехала, а стала искать возможность вернуться в Верх. Несколько лет спустя это произошло. Каким-то образом она заручилось поддержкой Милославских и вернулась в Верх дворовой боярыней к государыне Марье Ильиничне. Звездным часом карьеры Хитрово стало назначение на должность «мамы» при царевиче Федоре, которому предстояло в течение шести лет быть русским царем. Анна Петровна пользовалась его неограниченным доверием, а также доверием его сестры Софьи. То есть, умная боярыня смогла найти общий язык и с передовой кремлевской молодежью.

Любопытно, что в «мамы» к Федору царица назначила еще княгиню Прасковью Борисовну Куракину, но Хитрово, уже наловчившись плести придворные интриги, соперницу обошла, и Куракина никакой особой роли в Верху не сыграла.

Но не только борьбой за почетные звания занимались женщины в Верху.

Вот чем занимались приезжие боярыни, если верить Котошихину.

«А когда они бывают у царицы или у царевен, и они, пришед, царице и царевнам кланяются в землю, и царица или царевны спрашивают их о здоровье и о чем они приедут бить челом, и подают челобитные. И царица, и царевны или царевичи челобитья их выслушают и челобитные принимают, и по их челобитью бьют челом царица, или царевны, или царевичи царю. И царь те дела, о которых будет челобитье, по их прошению делает, хотя б который князь, или боярин, или иных больших и меньших чинов человек в какой беде ни был, или б о чем ни бил челом, или б кто и к смерти был приговорен, и по их прошению может царь все доброе учинити и чинит. И таких дел множество бывает, что царица, и царевичи, и царевны многих людей от напрасных и не от напрасных бед и смертей свобождают, а иных в честь возвышают и в богатство приводят».

Странная деятельность для теремных затворниц, не так ли? Мало привезти грамотно составленную челобитную — нужно еще уметь ее вручить, нужно при необходимости растолковать царице или боярыням из штата царевны смысл дела.

Более того — верховые боярыни осуществляли связь между штатом царя и царицы. Царь посылал с поручением мужчину, но поручение передавалось ближней боярыне. Так что общение мужчин и женщин в Верху тоже отнюдь не было под запретом. Вот только это было ДЕЛОВОЕ общение.

Попробуем сделать вывод.

В XVII веке в Москве (и, что вероятно, по всей России) вырабатывался тип женщины-администратора, получающей необходимые для этого знания, умеющей ими пользоваться, руководительницы коллектива и производства.

Вам это ничего не напоминает?

«Деловая женщина» вовсе не изобретение двадцатого века. Те деньги, которыми оперирует сегодняшняя бизнес-вумен, не идут в сравнение с деньгами, которыми распоряжалась боярыня. Те сферы, в которые прорывается бизнес-вумен, несопоставимы со сферами, в которых протекали жизнь и деятельность боярыни. Командовать тысячами мужчин — это разве что мечта бешеной феминистки. А в XVII веке ничего диковинного в этом не видели.

Так откуда же взялся миф?

С чего вдруг Петру Великому взбрело в голову непременно выводить боярынь и боярышень из теремов туда, где они могут свободно общаться с посторонними людьми?

Рискну предположить — началось с тех иностранцев, которые, приезжая в Россию «на ловлю счастья и чинов», считали своим долгом написать мемуары.

А теперь обращаюсь к мужчинам. Допустим, в одно прекрасное утро вы обнаружили под окнами своей многоэтажки настоящий цыганский табор с шумом, гамом, странными для вас обычаями и достаточно откровенными человеческими отношениями. Не сделаете ли вы все возможное, чтобы свести контакты своей семьи с этим табором к минимуму?

Вот точно так же воспринимали Немецкую слободу московские бояре, дворяне, купцы и дьяки. Они рассуждали здраво: солидный человек не поедет искать приключений за тридевять земель, а будет детей растить и деньги зарабатывать у себя дома. То, что слобода была настоящим гнездом авантюристов, не брезгавших и международным шпионажем, они знали лучше нас. И вели себя соответственно. Они потому и не подпускали иностранцев к своим порогам, что оберегали свои дома, своих жен и дочерей. Исключение делалось только для врачей и, кажется, ни один из них не имел повода пожаловаться на гостеприимство или интеллектуальный уровень хозяев. Ведь в домах, где бывали эти почтенные люди, они видели почти то же самое, что в Европе — книги, глобусы, шахматы, музыкальные инструменты, немецкую серебряную посуду, заковыристые безделушки.

Мне бы очень хотелось на полчасика перенестись в эту самую Кукуй-слободу и побеседовать с населявшими ее мужчинами о европейской культуре. О премьере последней трагедии Жана Расина в Париже, к примеру. Или о живописи Веласкеса. Боюсь, что вразумительных ответов не дождалась бы. Но тогда хоть могла бы предъявить запись диктофона как свидетельство того, что люди, обвинявшие русских боярынь-затворниц в глупости, сами были птицы крайне невысокого полета.

Фактически это было обвинение боярынь в недоступности, не более. Но Петр Алексеевич, которому сгоряча казалось, что нравы Немецкой слободы — самые что ни на есть передовые, воспринял упреки, касающиеся быта русских боярынь, не обременяя себя анализом ситуации. Итак, Петр Первый вывел из теремов на простор женщин высшего и среднего сословия — боярынь и боярышень, дворянок, жен и дочерей высокопоставленных чиновников.

От чего же он их избавил?

Он их избавил от работы.

Все больше импортных товаров поступало на российский рынок. Как правило, это были предметы европейского быта, предметы европейской роскоши, которые по царскому замыслу должны были вытеснить предметы исконно русского быта и русской роскоши. А, стало быть, все «домашние производства», которыми руководили боярыни, теряли прежнее значение. Более того, богатая женщина насильственно меняла ориентацию — с производства на потребление. Петру не была нужна женщина в домотканых нарядах — ему была нужна женщина, которой каждую пуговку и ниточку привозят из-за границы. И не из Турции или Ирана, постоянных поставщиков дорогих тканей, а из Германии, Франции, Италии. Ему нужна была женщина, способствующая развитию заграничной торговли.

Взамен свободы дела боярыня получила свободу безделья.

 

Источник