Жертвам, мертвым и выжившим, их родственникам, и тем, кто в тяжелые дни был солидарен с ними, крайне важна поддержка. Потому как на родине нет справедливости уже третий год, и у кого-то жажда отмщения перегорает из теплого живого пламени факела в ровный, но искусственный неутолимый огонь, а у кого-то сжимается до робкого пламени свечи. В годовщину жуткой расправы над одесситами в сакральном центре империи встречались люди со всех ее концов, чтобы сказать друг другу о том, что память жива, надежда — жива, и значит, победа тоже — будет.
Худощавого паренька по имени Саша с характерным южнорусским говором я не видел с лета 2014 года. В ту грозовую пору журналистская судьба занесла меня в Луганск, в расположение ополченческого батальона «Заря», впрочем, утверждать, что я оказался там словно «трость, ветром колеблемая», будет неверно — это был мой осознанный выбор. Вот и этот молодой человек, получивший вслед за сотнями своих земляков незамысловатый позывной «Одесса», знал, ради чего приехал в столицу Луганщины, которая отважилась взять СБУ и таки провести крамольный в понимании людоедского киевского режима референдум.
Лично для меня, как, кстати, и для других добровольцев из России и иных мест временно распавшейся империи, Одесса стала отправной точкой, после которой я окончательно понял для себя, что война, которая идет на территории Новороссии — и моя война тоже. Хотя я никогда до этого не держал оружия, да и после тоже не довелось, Господь так управил, что, несмотря на мои отчаянные хотелки (комбата «Зари» я просил дать мне оружие не раз, и он в конце концов плюнул и велел выдать мне штык-нож и саперную лопатку), я, как заметил прославившийся дерзкой удалью луганско-питерский командир-артиллерист, «на всю голову отбитый бегал под пулями с одной видеокамерой в руках».
Одессит Саша, учившийся на бухгалтера и имевший в родном городе небольшой бизнес, также никогда не служил в армии, милитаристской темой не увлекался, и взять в руки автомат ему впервые довелось именно в Луганске. Хотя первый бой не на жизнь, а на смерть у него начался еще в Одессе, на Греческой площади.
«Когда я увидел этих бесов, то осознал, что это были не люди, — вспоминал то многочасовое противостояние с первыми жертвами и толпу заряженных украинских нацистов Саша «Одесса». — В глазах у них была пустота. Уж не знаю, под какими наркотиками были они или еще под чем-то… Бог им судья».
Когда исход противостояния на Греческой стал предельно ясным, Саша решил не идти в Дом профсоюзов, как предлагали и как поступили многие, загнав себя в огненную западню. Он отправился на восток, где принял первый бой под Стукаловой Балкой против не менее озверелых боевиков батальона «Айдар». После этого я видел его в июле 2014-го, а позже наши дороги разошлись, ополчение стало превращаться в полноценную армию, а я окончательно вернулся на репортерскую стезю. Впоследствии, встречаясь с однополчанами, выясняя кто где, я никак не мог добиться ответа на вопрос: «А где Одесса? » Был человек, и нет его. Такое, к сожалению, бывает на войне. И дурных сценариев развития сюжета может быть множество…
Спустя три года у кремлевских стен собрался народ. Неравнодушные и солидарные с горем братской Одессы москвичи. Собственно, одесситы, вынужденные покинуть родной город, находящийся в плену откровенной «плотоядной жути». А также люди общей с ними судьбы — русские активисты Харькова, Николаева, Херсонщины — пусть простят те, кого не назвал. Мемориальная плита с золотыми буквами «Одесса» усыпана алыми гвоздиками, в честь новых мучеников, принявших смерть огне и пепле Дома профсоюзов. Кладу две свои.
«Лёша, ты меня помнишь?»
Оборачиваюсь — он! Саня. Живой. С сединой на висках. Но живой. Как передать эти чувства? Как объяснить судьбоносность этой встречи? В центре империи. Одессит, выживший в войне, совершенно случайно встречает меня, того, кто балагурил вместе с ним в солдатской столовой, делал «крокодила» на плацу, учился разбирать автомат, укрывался от несущихся навстречу пуль при штурме воинских частей, а вечерами мечтал, как заживет Одесса, для него родная, для меня — уже не чужая, после освобождения.
В этом есть великий символизм. Великая Москва. Великая Империя. И возрождение из пепла неведения. Воевал, служил в полиции, на время надоевшего всем Минского «перемирия» уволился, пытается вместе с другом создать бизнес в Луганске, скучает по морю… Я видел многих одесситов в тот день. И общался со многими. Например, с четой Диденко — у Юрия руки покрыты рубцами от ожогов, его не добили битами во мраке горящего здания, и он выкатился на улицу под ноги неизвестному пожарнику, который отважился ему помочь. Четыре месяца Юрий ходил со сломанными руками, потому как наложить гипс на ожог было нельзя. И знакомый эсбэушник, уберегший его от ареста (выживший три раза давал показания в МВД), сообщил, что из подвалов Дома профсоюзов вынесли 217 трупов — может, пугал, а может, правда. Юрий верит, но как теперь проверить? А потом в РФ, в городе Новосибирске чиновники на голубом глазу говорили супругам: «Вас кто сюда звал? У нас нет войны с Украиной, возвращайтесь домой! Мы не знаем, какой там Русский мир вы защищали, такого определения нет в наших документах»…
Но все это шелуха, короста, гниль, которая отпадет от золотых стен крепости новой империи. Пока стоит Москва, где возможны такие чудесные встречи, будут «оживать» и герои личных историй тех, кого так или иначе опалило происходившее и происходящее в Новороссии. А значит, придет освобождение и в Одессу. Обязательно придет. И живые одолеют нежить.
Нет Комментариев