Егор Холмогоров: Основы искусства памяти

Мы переживаем настоящую «революцию памяти». Некоторые ее этапы идут на ура. Другие касаются оценки исторических личностей, и в них заложен заведомый потенциал для споров. Наконец, есть очень болезненные участки памяти.

Человек – это система воспоминаний. Если это утверждение неверно метафизически, то верно социологически. Личность человека – это то, что он помнит о себе, и то, что помнят о нем другие.

Трагедию человека без памяти – раненного советского офицера с травматической афазией и амнезией – эмоционально описал великий нейропсихолог А. Р. Лурия в книге «Потерянный и возвращенный мир».

«Уж очень стал беспамятным окружающий меня мир», – признается больной, не могущий вспомнить даже простейших слов, не говоря уж об истории собственной жизни.

«Ранение нанесло непоправимый ущерб его мозгу; оно перечеркнуло его память; раздробило познание на множество кусков. Лечение и время возвратили ему жизнь, положили начало работе над возвращением этого мира, который он должен был собирать из маленьких кусочков – отдельных «памяток», – отмечает Лурия, разработавший оригинальную методику восстановления памяти.

Сперва больной записывал на карточках отдельные фразы, отдельные мысли-воспоминания, а затем пытался разложить их в правильном порядке, составив свою «историю». В конечном счете была одержана победа – история сложилась в короткий и безыскусный рассказ, но в этом рассказе были «до» и «после», подробности и фрагменты.

Пусть неполная, но победа над беспамятством случилась.

Сегодня русские напоминают описанного Лурией человека, выходящего из тяжелейшей амнезии. Мысли путаются, воспоминания двоятся, логические связи устанавливаются с трудом, все раздроблено и расколото. Видимо, единственный метод восстановления национальной памяти, который нам подойдет, – это именно метод Лурии.

Записать на отдельных карточках отдельные воспоминания и слова, а затем, на втором этапе, начать расставлять их по местам, выкладывая цельную историю.

Мы переживаем сегодня настоящую «революцию памяти». Некоторые ее этапы идут на ура, как акции «Бессмертного полка», поскольку они связаны с радостью и чувством гордости. Даже воспоминания о погибших здесь окрашены чувством победы, а потому приятны и даются легко.

Другие воспоминания касаются оценки тех или иных исторических личностей, и в них заложен заведомый потенциал для споров: князь Владимир и Иван Грозный, Колчак и Маннергейм – кипят сетевые баталии, трещат виртуальные копья. В этих битвах формируется картография национальной исторической памяти, тот самый перечень ритуалов и мемориалов, который является ее костяком.

Наконец, есть очень болезненные участки памяти, связанные с кровавыми событиями ХХ века, которые эмоциональная система старается скорее вытеснить, отгородиться, как можно скорее забыть.

Это именно те вопросы, которые вызвали расследование Дениса Карагодина о гибели его прадеда Степана или акция «Мемориала» по выкладыванию в интернет базы данных на 40 тысяч сотрудников НКВД.

Я был шокирован количеством грязи, вылитой на Карагодина, вплоть до заявлений, что не только прадеда «правильно расстреляли», но и семью его тоже надо было расстрелять, чтобы такие Денисы не плодились. Я и не знал, что у нас в обществе так много настолько опасных людей, для которых «расстрелять семью» кажется в порядке вещей. Теперь буду знать.

Список «Мемориала» также почему-то был и его сторонниками, и его противниками переименован в «список палачей». Хотя перед нами сотрудники НКВД разных званий, уровней и управлений – пограничники, милиционеры, разведчики.

Достаточно вспомнить, что там есть Вильям Генрихович Фишер, легендарный Рудольф Абель (коллега Фишера, «настоящий» Абель, там тоже есть), которого ну уж никак в «палачестве» не обвинишь.

Перед нами не обвинительное заключение, не повод для мести, а самая первоначальная «рыба» по созданию полноценной большой базы данных по деятельности НКВД в эти годы, которая может быть создана по аналогии с нынешней базой данных по войне «Память народа» – мы могли бы с помощью этой big data проследить истории заключенных, прочитать доносы, посмотреть на состав и методы работы того или иного следователя, сопоставить с другими делами.

И не ради мщения, а ради понимания того, как работала эта система и как она могла дать такие страшные результаты в сотни тысяч прервавшихся человеческих жизней. Если в чем и можно упрекнуть «Мемориал», так это в том, что в его базе данных очень мало конкретной живой информации, но, будем надеяться, это только пока.

Оцифровка больших информационных массивов и создание обширных баз данных вообще сулит нам масштабную революцию памяти. «Все, что было не со мной – помню».

Физический ресурс памяти конкретного человека ограничен, но мы всегда его можем пополнить за счет заметок, дневников, фотографий, рассказов близких. Можем сконструировать себе заново утраченные мозгом воспоминания, равно как и ту память, которой в мозгу никогда не было.

Скажем, база документов «Память народа» открывает доступ к памяти о том, чего ты никогда и не знал. Я провел несколько невероятно эмоциональных дней, перебирая неизвестные страницы семейной истории. И иногда это доводило до слез, иногда – до чувства катарсиса.

Вот Никанорова Александра Васильевна. Бабушка. Мама мамы. Все детство она рассказывала мне множество живых историй о своей деревенской жизни предвоенной и военной поры. Последние десять лет она стучалась то в один архив, то в другой, чтобы доказать, что была призвана в армию РВК, принимала присягу и лишь впоследствии была комиссована по болезни. Но из всех архивов, включая Подольский, получала лишь «не найдена», «не значится».

И вот спустя 12 лет после ее смерти нахожу в интернете такие драгоценные для нее бумаги: «Именной список на девушек, направленных Тульским ВАА в распоряжение начальника курсов по подготовке поваров» 26.06.1944. «76. Никонорова Александра Васильевна; р. 1923; 7 классов; происхождение рабоче-крестьянское; член ВЛКСМ; русская; проживает Перемышльский район, дер. Воробьевка; иждивенцы – отец, брат».

И вот еще одна, от 7 августа: «Сообщение Перемышльскому райвоенкому о возвращении присланных им девушек с курсов и поручении зачислить их в резерв до предстоящего наряда». Здесь фамилия написана уже через «а». Эта разница в канцелярской орфографии «о» и «а» и сыграла, видимо, злую шутку при ручных поисках по архивам в 90-е годы – все запросы были на «Никанорову».

Вот бабушкин брат. Дед Илья. Он запомнился мне самым образцовым ветераном – с медалями и орденами, с наградным пистолетом, который он хранил до конца жизни.

Я смутно знал, что он служил где-то на аэродроме под Сталинградом, но был уверен, что найду о нем сведения легко. И в самом деле – вот представление на медаль «За боевые заслуги» от 22 августа 1945 года на плотника 460 АТР 680 Батальона аэродромного обслуживания Никонорова Илью Васильевича. Родился 1913, русский, беспартийный, рабочий.

Краткая характеристика «рабочего войны», которая порой томов премногих тяжелей:

«В действующей армии с 1942 года. Участвовал в боях под Сталинградом, где 27 сентября 1942 года был легко ранен: сквозное пулевое ранение мягких тканей левого предплечья… За все время пребывания в части работает плотником, хороший специалист. Большую работу проделал по изготовлению аэродромных средств механизации.

Особенно много работал по подготовке новых мест дислокации. Как хороший специалист много помогает товарищам. Возглавляя группу плотников добросовестно ремонтируют и изготовляет аэродромные механизмы. Все указания командования исполняет точно и в срок. Среди товарищей пользуется деловым авторитетом». 

Наградной лист утвержден командиром 2-й гвардейской бомбардировочной Севастопольско-Берлинской авиационной дивизии ВВС Красной Армии гвардии полковником Гореваловым. Так я узнаю, что дед Илья принимал участие в освобождении Севастополя – наименование дивизией получено 9 мая 1944 года. Приказ за подписью того же Горевалова помечен польским городом Щебжешин.

Наградные листы – это вообще самое увлекательное чтение: летчики, плотники, завхозы, шоферы, миллионы личностей и характеров, приведенных к общему «достоин».

Где-то человек состоит из одних положительных черт. Где-то «предан Коммунистической партии» и оборудовал Ленинскую комнату. Где-то с оторванными пальцами на руке научился водить иномарку (никогда не думал, что слово употреблялось уже тогда).

Где-то дается критика, что появлялся в нетрезвом виде и вспыльчив. Но награда найдет любого героя.

На моего деда, мужа бабушки Александры Васильевны, Владимира Михайловича Николаева в Сеть выложена пока только одна бумажка – о призыве, история его участия в качестве пулеметчика в освобождении Смоленска и тяжелого ранения пока не освещена.

А вот его брат, Михаил Михайлович Николаев, старшина первой статьи, служил с 1937 года на знаменитой подводной лодке Щ-317 Балтийского флота. Должен был уволиться в запас, но началась война.

Казалось бы, всего два десятка документов из того множества, которое еще предстоит выложить Центральному архиву Министерства обороны, а какая колоссальная реставрация памяти!

Ты узнаешь детали, сверяешь их с семейным преданием и верифицируешь его. С одной стороны, все, в общем-то, остается на местах – дедушки и бабушки не врали. С другой – документы придают семейной истории доказательность и четкость.

Заглядывая за сухие номера военкоматов, частей и госпиталей, ты можешь взглянуть на картину вокруг, увидеть то, что происходило рядом с твоими дедами, но чего они не видели. Понять, частью какой большой истории они были.

Категорически недостаточно, чтобы история базировалась на одних мифах и полудостоверных воспоминаниях. Мифы и легенды, конечно, важны, как показала история с великолепным народным фильмом о панфиловцах. Но нужен и документированный факт – только он может быть скелетом истории.

Ну и главное, что, как мне представляется, меняется с появлением в общем доступе таких баз данных, – наша история становится персональной. В исторической науке есть такая дисциплина – просопография, которая занимается фиксацией и изучением конкретных индивидов, персон, и обобщением их в определенные группы, у которых есть те или иные общие черты. Сегодня мы на пороге того, когда просопографическое исследование нашей недавней истории становится возможным и на уровне индивидуальной биографии, и на уровне тех или иных обобщений. При этом оно сливается с генеалогией – изучением собственной семейной истории.

«Казус Карагодина», вопреки неосоветским истерикам, интересен не тем, что в нем выявлены и обнародованы имена причастных к внесудебной расправе, а тем, что проведена тщательная работа по составлению персональной истории одного человека.

Истории, полной драматических перипетий и весьма увлекательной, как в капле отражающей судьбу страны в эпоху от революции до Большого террора. Денис Карагодин надлежаще исполнил пятую заповедь – «Почитай отца своего» – и действительно достойно почтил прадеда, рассказав его историю.

Можем ли мы почтить наших дедов и прадедов так же? Инструменты, по крайней мере для периода Великой Отечественной, у нас уже есть. И я уверен, что мы можем не только выходить раз в год на шествия «Бессмертного полка». Мы можем больше.

Источник