С довольно давних времен наблюдается антиномичный взгляд на взаимоотношения муз и меча. Есть римская пословица Inter arma musae silent («Когда гремит оружие, музы молчат»), есть и противоположное суждение «Стократ священ союз меча и лиры».
История XX века, знающая случаи жестокого военного варварства (воистину Inter arma musae silent), знает в то же время и другие примеры. Как появление средь ожесточенного боя и шире — вообще в роковые минуты истории совершенно мирных мусических занятий производило потрясающее действие на участников и свидетелей.
Можно вспомнить, как музыкальный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев в 2008 г. играл на развалинах наконец-то освобожденного, наконец-то избавленного от методически убойных грузинских артобстрелов Цхинвала. Можно — как Мстислав Ростропович в 1989 г. играл у Бранденбургских ворот при снятии караулов с Берлинской стены, когда очень многим, почти всем и Ростроповичу в том числе казалось, что и вправду настал момент, когда миллионы обнимутся, навеки слившись в единой радости.
Но, возможно, такое парадоксальное соединение жеста музыкального и жеста всемирно-исторического восходит к 9 августа 1942 года. В том страшном месяце страшного года в осажденном Ленинграде была исполнена 7-я (Ленинградская) симфония Шостаковича. Концерт транслировался через репродукторы, его могли слышать и осаждавшие, и не все из них, конечно, но иные испытали жуткое ощущение: «Мы поняли, что проиграем войну». Звучание симфонии в сияющем огнями беломраморном зале Ленинградской филармонии было воспринято как залог победы над Германией.
Когда 5 мая 2016 г. оркестр Гергиева выступал среди руин древней Пальмиры, на том месте, где еще недавно варвары из ИГ (запрещена в РФ) резали головы пленникам, вряд можно было избавиться от аллюзии 74-летней давности.
Впрочем, к тем же давним годам относится еще один хрестоматийный пример культурной дипломатии. То есть такой, которая, не затрагивая напрямую вооружения, сферы влияния, союзы etc., а оперируя чисто искусством, производит, однако, должное действие по сближению народов. Жест, позволяющий увидеть державу друзьям стеной, а недругам грозою, может быть сделан даже и вопреки хрестоматийно-макиавеллистскому: «А сколько дивизий у римского папы?». Столько же, сколько у Гергиева, то есть нисколько, но дипломат понимает, что символический жест порой тоже значит много.
Британская корона когда-то знала эту мудрость, да и сама ею пользовалась. Меч Сталинграда, изготовленный искуснейшими английскими оружейниками и врученный Сталину для передачи гражданам Сталинграда со стальными сердцами в день открытия Тегеранской конференции, не имел в войне моторов, которой была Вторая мировая, никакого прямого военного значения. Тем не менее ни Сталину, ни Молотову (хотя их часто и не совсем незаслуженно обвиняли в варварстве) не пришло в голову с пренебрежением отвергнуть дар короля Георга VI, как не обладающий практической пользой. Да и сам король Георг кто такой? Кто-то вроде дедушки Калинина?
В смысле практичности и Сталина, и Молотова, и бессчетное множество дипломатов прошлого, проявлявших себя, как выясняется теперь, отсталыми людьми, превзошел нынешний хозяин Форин-офиса Филип Хэммонд. Министр, как глубокий прагматик, объявил, что концерт в Пальмире — «безвкусная попытка отвлечь внимание от страданий миллионов сирийцев, нет такой низости, на которую не может пойти режим Башара Асада».
Неизвестно насчет низости и Асада, поживем — увидим, но уже сейчас можно заметить, что нет такой глупости, на которую не может пойти режим Дэвида Кэмерона. В области культурной дипломатии Гергиев как посол мира, а с ним и МИД РФ одержали несомненную победу. Подкрепив успех, достигнутый ВКС РФ и переговорщиками из МИД РФ.
Что неприятель (а наша страна для Лондона не просто неприятель, но прямо-таки враг наследственный, на фоне которого континентальная Европа, включая и Германию, выглядит старинным другом) не обязан радоваться успеху соперника, это несомненно. Но политик, и тем более глава МИД, обязан сохранять лицо и не приходить в бешенство от чужих успехов — это тоже несомненно.
Между тем Хэммонд то ли имманентно неумен, то ли звуки гергиевского оркестра лишили его разума, но аргументация насчет «безвкусной попытки отвлечь» — это признак совсем уже крайнего убожества. Всякая культурная дипломатия имеет материальную стоимость — хоть гергиевские музицирования, хоть 9 августа 1942 г. в Ленинграде, хоть производство сталинградского меча. Более того, всякий дипломатический протокол избыточен и при этом тоже имеет стоимость, порой немаленькую.
Создается впечатление, причем не в первый раз, что глава британского МИД полагает, что дипломатия — это применение глупости и буесловия к международным делам.
Нельзя не отметить, что министр Ее Величества открывает совершенно новую страницу в истории дипломатии.
Нет Комментариев