«Нас там не было…» (ч. 4-5)

Начало, ч.3

Пошел снег. Он, как белые бинты, перевязывает черную правду войны Донецка, закрывает снежинками сгоревшие дома…
Кто-то и сегодня из мирных людей ушел на небо. Больно. Страшно. Нам солдатам стыдно… «Почему?», — спросите вы . Умирал город и его жители. Умирала НАДЕЖДА, что вся эта война скоро закончится…

Мы мучились не только от боли ран, но и от боли наших родных людей. Они каждый день жили под обстрелами, а куда попадет СМЕРТЬ в следующий раз, никто не знал.

Весь город спал одетым… в проемах коридоров.

Утро. Заходит Надым… Я все понял по глазам… Наши сегодня вернулись. Разговор был недолгим, но честным. Кто? Где? Когда… Похороненных ШТАБОМ разведчиков дома ждали дети, жены, друзья… Парни заходили домой, в расположение, уставшие, раненные и с болью потерь.
Люба наших парней привезла в Первый Военный Госпиталь. Все мои палатные друзья — Макс, Ваха, Еврей, Саныч, понимали, о чем мы с Надым говорим…

Выхожу из палаты проводить Надым и вижу Болгарина. Раненный, две руки перебинтованы… Чё там говорить… Обнялись… Больно и мне, и ему, но молчим, обнявшись… Болгар уходит на перевязку. Надым положила его на третий этаж. Для меня подняться на третий — пока не реально, с трудом хожу. Так что вы думаете? Через пару дней Болгар сбежал из госпиталя! Узнал, что Гулу увезли в Р…ский госпиталь. «Держись, брат-Гула!», — про себя думаю.

Госпиталь жил и лечил боль солдат.
Открывается дверь палаты. Стоит наш Валерьич и с ним какой-то военный. «Вот, — говорит, — смотрите. Может, он здесь?». И только успел показать на Саныча и сказать, мол, это Саныч. «Нашел тебя, Серый! Ура!».

Мы в шоке. Что? Кто? Как? Смотрим на них. А это был комкорпуса Саныча. Оказывается, Саныча искали уже два дня под его позывным — Серый. Но мы с легкой руки Вахи называли его Санычем. Вот и наши доктора его так записали — Саныч.
В общем, в карточке больного он потом так и будет записан — САНЫЧ-СЕРЫЙ.

Говорят они и наговориться не могут. Я встал, чтобы кофе попить. И тут наш Саныч говорит: «Вот, командир, смотри! Это тот самый разведчик, что меня там, в Логвиново, чуть не расстрелял», — и лыбится . Его командир мне руку жмет, улыбаясь, и говорит мне на ухо: «Ты чуть героя Золотой звезды не расстрелял». Мы долго все потом смеялись в 8-й палате, вспоминая наш «расстрел».

Ушел командир Саныча. Мы к Санычу: «Ну че, герой… Ты должен нам». Не успел Саныч нам ответить — Ваха уходит в бой… в перевязочную.

Ждем Ваху. К Санычу брат пришел с другом, и история про «расстрел» повторилась. Эта история меня будит преследовать с каждым посещением друзей Саныча.

К Максу пришла Жена, ребенок. Макс и ей рассказал про нас с Санычем. Про Ваху мы уже и забыли. Зря мы это сделали. Мы еще не знали, что нас сегодня ждет… Этот танкист после перевязочной не пошел в дом палаты, а СЛУЧАЙНО нашел бразильца Раффаэля! Нашел и незнающему русского языка бразильцу сумел объяснить, что ему будет лучше пройти с ним в 8-ю палату!
Было это так — заруливает наш танк и оставляет открытую дверь палаты и говорит «ОЛЕ! ОП!». Сначала зашла испанская речь, а уж потом появился Раффаэль.

8-я палата переходила в МЕЖДУНАРОДНЫЕ отношения… Начиналась дружба народов. Вел переговоры и переводы наш уполномоченный посол Ваха.

Вы думаете, что Ваха учил испанский? Нет! Он уже учил бразильца русскому… Во всех красотах речи, наречий и значений.
Госпиталь снова не спит. Правда, был перерыв в общении нашего посла мира Вахи с бразильцем. Это ужин. Но Ваха и там пытался навести мосты русско-испанской дружбы, не давая ему есть. Дальше передвижение этой парочки «руссобразилия» снова продолжилось в направлении 8-й палаты.

Уже напрягся не только госпиталь, но и мы понимала, что скоро в посольстве 8-й палаты намечается фуршет. Мы назвали Ваху — голубь мира. Как же он его учил усердно языку, думая, что тот за пять часов сможет выучить русскую речь. Мы недооценили или преподавательские способности Вахи, или способности бразильца к языкам. Бразилец понимал, что если он не скажет то, что хочет этот русский, он из 8-й палаты не уйдёт.

Он выучил то, что даже мне трудно говорить без смеха, вспоминая нашего посла мира и бразильца. Эта фраза стала знаменитой в ПВГ в дальнейшем. Чтобы вас не мучить, переведу на приличный язык: « Мальчик Вова это хорошо! Мальчик Петя — плохо !». Подпись — Ваха. Бразилия.

Раффаэль думал, что это всё, что от него хотят. Неееет! Это было только начало. И Ваха на радостях научит им оного… Он уже не давал спать госпиталю… И нам… В нашу палату стали приходить все, кто слышал громкую и с выражением многократно сказанную фразу бразильца… Перевод: «Мальчик Вова — хорошо. Мальчик Петя – плохо».

В общем, у нас открылся «кинотеатр», все хотели снять на телефоны и планшеты ФРАЗУ ДНЯ нашего бразильского гостя на русском.

Ваха был горд своими учительскими способностями… Учить людей русскому языку!
«Всё! Можно мне открывать курсы по обучению», — сказал Ваха, гордо подняв голову. Я не знаю, как у Вахи получилось так, чтобы бразилец говорил эту фразу почти без акцента. О, великий Ваха!

Зашла медсестричка Наташа в посольство 8-й палаты и очень быстро нашего посла и всю его свиту разогнала по палатам.
Мы уже с напряжением уходили в сон, боясь, что же завтра нас ждёт от нашего голубя мира Вахи.

Саныч и я плохо спали в ту ночь. Смех смехом, но память не отпускала ни меня, ни его. Стоны из палаты доносились до дежурного медперсонала не только из 8-й палаты. У каждого в ПВГ был свой бой. Макс наш вообще почти не спал, адская боль и наши стоны не давали ему заснуть. Еврей был в ту ночь нашим часовым на посту войны в 8-й палате!

Город, а особенно его окраины, тоже не спали — в эту ночь сильно бомбили Донецк. Скоро почти полностью будет разрушен микрорайон Октябрьский.
Медики ночью тоже не спали — поступали раненые. Госпиталь сражался за жизнь.

Завтра в ПВГ я встречу старого друга, Милку. Но это завтра…

Со смертью играли Вы в этих боях,
Она отступала на Ваших глазах.
Вы делали всё, чтобы выжил солдат,
Чтоб больше домой возвратилось ребят!

Спасибо, Ваши 300-е.

Утро. Красивое, морозное. Жизненное утро Донецка после ночи боёв и бомбежки казалось необычно мирным утром, каким-то довоенным… Госпиталь ожил дневным распорядком, не зная, что ближе к ночи 8-я палата будет заказывать музыку. Вернее, госпиталь знал, что эта 8-я опять что-то да вычудит этой войне на зло! Но это будет ждать войну и госпиталь позже.

А пока к нам зашла НашаВера. Я не ошибся, написав НашаВера слитно — этим особым человеком для меня стала Камчадал. Она добрая и красивая, как Камчатка, неповторимая. Она ровесница моей мамы -стала мне Другом . Это было первое знакомство восьмой платы с ней.«Мальчики, на перевязку!». Первым мальчиком стал Саныч. И так по очереди. Вот так мы и познакомились с НашейВерой.

Лежу в перевязочной и жду адской боли. Там я от неё первый раз и узнал, что такое полотенце – оное в меня засунули на всю глубину раны. Как это у нее получилось! Было больно, но терпимо. Нежная НашаВера.
Каждая медсестра ПВГ — это особые люди. Все от Бога. Им больно, как и нам, от наших РАН. Спасибо вам, мои милые и добрые сердца ПВГ!

Пришли проведывать меня мои друзья из «Дома Пера» с тем же марш-броском каблуков. Сидим, разговариваем о жизни. Девчонки ходили к нам в 8-ю, как на работу, — каждый день.

Лена вышла поговорить с Валерьичем. Ваха отдыхал (редкое наше счастье). Саныч читал. Еврей и Макс обсуждали мировые новости и сводки с фронта — наш штаб палатный! К Санычу пришёл сын с мамой, и все история с «расстрелом», как вы понимаете, повторилась снова)))

Тут тишину палаты нарушил Раффаель. Увидев спящего Ваху, пытался спросить на испанском у нас, как же так, что его русский друг спит. Мы успокоили испанского друга Вахи, что, наверняка, вечером он и сам услышит, что дневной сон Вахи был неспроста так. Зря мы так пошутили… Ой зря! Очень зря… Мы предполагали, что это не к добру для Войны. Но не настолько.

Зашла Елена с круглыми глазами. «Лен, что случилось?», — спросил я. «Я тут.. Ну, ты иди сам, посмотри, кого я тебе тут в госпитале нашла… Встретили…», — сбиваясь от радости и удивления, говорила Елена.

Снова переход Суворова в вертикальное положение проделываю и думаю, что же меня в этой жизни может ещё удивить?! Выхожу из палаты. Стоит девчонка в горке с перебинтованной рукой и улыбается мне. Не пойму. Вглядываюсь (контузия, глаза плохо стали видеть). Смотрит на меня и улыбается маленькое, красивое, нежной улыбкой, раненное солнце и молчит. Увидела она, что я плохо вижу, и говорит мне «Серёга-Серёга… Война, будь ты проклята! Это ж я, Милка!». И дальше было то, что раньше я видел только в кино — встреча друзей на войне.

Последний раз мы с ней виделись еще до войны А тут война, и она — маленькая, добрая девочка на войне! Войной была ранена! Война пыталась ее убить! И где, вы думаете, ее убивала война? В Логвиново! Она была там же, где и меня, и ее убивали практически в один день… Как же больно смотреть на девчонок на войне… И не важно мне, где ее окоп, на чьей стороне. Они не должны умирать! Правда, штаноносцы…?

Не рожавшие идут на фронт. Идут в бой. Идут на смерть и, увы, умирают не родившими, так и не став мамами. Больно… Страшно .
Я верю, что войну остановит женщина, мама, будущая мама, твоя мама, мама твоих детей, мама твоей мамы… Мамы, остановите эту проклятую всеми войну!

Милка в довоенной, мирной жизни была журналистом. Жила, мечтала, творила и мечтала о детях и семье. Но война сказала: «Милка, выживи!». И она выжила. Больно, но выжила. Через потери, через муки бомбежки, через смерть, через АД ею пройденный мой друг выжил! И живёт! Там же я познакомился и с ее мужем, он тоже был ранен.

Говорили долго и много. Нам было, что вспомнить и о чем помолчать. Смотрел на Милку и думал, что мир сошел с ума, пытаясь убить девчонок… Война забирала жизни и души из Ангелов на земле — женщин. Будь ты проклята, Война!
Очень трудно и долго я отходил от этой встречи и от атаковавших меня мыслей.
Пришла Ася и ее мама. Дочь оторвать от отца было трудно. Не могли наговориться с Асей.

Ваха стал просыпаться… Мы насторожились. Ждали пробуждение нашего министра иностранных дел, чтобы сказать, что его ждёт Бразильский коллега. Мы решили, что всем министрам стран нужно быть осторожным — у них появился серьезный конкурент Ваха! Мы уже суетились, делая ему кофе. Тело вставало, но мысли Вахи были ещё во сне.

«Как-то тихо у вас», — сказал Ваха. И ушёл, забыв, поздороваться с нами.
Удивилась и Ася с мамой: «Что с Вахой?». Мы рассказали вчерашнюю историю дружбы народов… Асю и маму долго не могли успокоить от смеха… Когда в палату вошёл Ваха, Ася и ее мама уже кланялись послу мира))) Ваха толь покраснел: «Что вы… Что вы… Хватит. Спасибо». Истерика смеха уже у всех.

А госпиталь ждал. Госпиталь выдвигал версии и предположения, что сегодня у 8-й на «вечернее меню».
Пришёл Раффаель. Ваха стал кормить друга и поить чаем. При этом изучение русского языка продолжалось, наш бразильчский друг изучал название предметов интерьера в палате.

Иногда нервы нашего посла не выдерживали, и тогда звучала ну уж очень русская речь из уст Вахи, что сбивало нашего бразильца, и тогда звучала уж очень русская речь уже из уст бразильца.
«Трудно быть учителем», — сказал Ваха. «Все, урок закончен!». Учитель ушёл на перекур — нервы.
Эстафету обучения подхватили Саныч и Еврей. Макс этот урок снимал на телефон. Зашла медсестра Наташа. Капельницы, уколы, ну и поговорить о жизни. Ася с мамой начинают собираться домой.

Госпиталь готовился спать. Ага… Щас! Спать… А Ваха? Открывается дверь палаты, и, о боже, Ваха заходит с БУДУЛАЕМ! Это был Цыган с гитарой! Вы спросите, откуда цыган в госпитале?! Так он и был настоящий цыган с войны. Был ранен в аэропорту, лечился себе человек, никого не трогал. Но Ваха и тут его нашел.

В руках, как положено, гитара. «Всем занять места в филармонии», — командует Ваха. Отказать никто не смог. Играл наш Цыган долго и красиво. Мы вспомнили мирную жизнь. В палате не хватало только медведя и вина для полной картины из фильма «Табор уходит в небо». У нас был свой фильм – «Палата уходит в небо»! Вернее, Госпиталь уходил в небо — от песен красивых и спетых нашим Цыганом!!! Это было что-то, я вам скажу!

Чичерина в Первом Донецком госпитале

Мы пели вместе с ним, делая вид, что мы тоже певцы))) Ася с мамой не хотели уходить — настолько было все честно. Война, раненые — и живут, как в последний раз, красиво. Так жила наша 8-я палата.
Жили мы. Жил госпиталь. Ожил и наш Будулай. Как он пел! Нет слов, чтобы описать. Овации были слышны из других палата для нашего артиста. Цыгану рукоплескал весь госпиталь. Вот так — война и музыка. Раненые и Честно живущие солдаты. Жизнь и смерть на войне всегда рядом. Оборвали МУЗЫКУ нашего Мира разрывы в Донецке. Бесы наступали грохотом боли на Донецк. Война…

Жизнь и смерть на войне всегда рядом. Оборвали МУЗЫКУ нашего Мира разрывы в Донецке. Бесы наступали грохотом боли на Донецк. Война… Заснуть в эту ночь у меня так и не получилось. Не смог. Слишком много боли было во мне. Нет, не только от раны. Боль в душе сегодня ночью меня просто РВАЛА, как никогда, до этого. Стоны, крики из боев моих друзей в палате, Саныча и Макса, добавили мне АДа в душу.

Встреча с Милкой накрывала мои мысли об Асе. Милка не на много старше мое дочки

Сколько я видел на войне Асиных ровесниц ! Страх отца и боль… Что тут писать еще? Вы все мамы и отцы. Меня поймете. Думаю, ну что, разведка, пора тебе научится ходить! И руку левую надо тренировать. А то ты с ума сойдешь от боли души своей. С трудом встал..Боль. Заметил, что если понервничаю, рана болит сильнее… А пока я подхожу к Санычу кровати беру его костыль для своих тренировок. Выхожу в коридор, вкладываю костыль в левую руку (она у меня висит) и пытаюсь его держать… Боль! Кричать нельзя — госпиталь спит. Так я и тренировался час… Пока не упал. На грохот моего тела вышла наша медсестричка Наташа. «Ты что? Что случилось?». Я молчу от боли. Все поняла она. Подняла меня. «Эх вы… Мои родные… Все спешите на войну, мужики… Куда ты летишь? У тебя нерв перебит!», — говорит она и тащит меня в 8-ю палату. (я тогда не предал этому НЕРВ У ТЕБЯ ПЕРЕБИТ значение ) А жаль.

«Я слышала шорох твоей левой ноги», — говорит она. Левая тоже почти висит у меня… Мне показалось, что Наташа заплакала. Было темно в палате. Люди спали. Часа два мы с ней в палате проговорили… Я уже вам говорил, что эти сердца Первого военного госпиталя, — не только медсестры ран и боли, но и медсестры душ наших. Они забирали нашу боль.
Боль моя становилась меньше. Наташа ушла. Привезли раненных. Бои идут в Донецке. Смерть не ушла из Города слез и стонов.
Проснулся Саныч: «Разведка, ты как ?». «Прорвемся, батя», — сказал я.

Саныч не только по возрасту подходил мне в отцы, но и по духу-отца … Он для всех нас, для всей 8-й палаты, стал БАТЯ. Что-то есть такое в этом Человеке — очень душевное, отцовское, теплое… Его забота о нас всех в 8-й палате напоминала всем нам отца. Стоны Макса разбудили Еврея. Он говорит нам с Санычем: «Что, Мужики, в бой ушли?». Нас уже трое, не спящих. Мужики разговаривают…

Утро наступило для нас незаметно.
Пришли мои выжившие разведчики меня проведать. Ну вот! Снова мне в бой вернуться нужно.
Медведь: «Тебя, брат, увезли раненого, а мы ждем чертей на прорыв. Прилет кассет. Тяжело ранило Хамзата. Вытаскиваем его, а пройти в укрытие не можем — пули свистят сплошным дождем .Хамзата нужно в подвал перенести. Срочно! Крови много теряет. Взрывы градом мин, ураганов — бой наших пуль с пулями врага. Ждем возможности вынести. Разрывы продолжаются вечно, казалось нам. Над головой свист.. Ого! Кассеты. Накрываем своими телами Хамзата… Он кричит от боли и добавляет: «Ты, Мишка Гамми, чуть меня не задушил!». (Мишка у нас не маленький человек! (Большой парень). Посмеялись они над войной.

Медведь продолжил свой рассказ. Затишье позволило перенести раненого в подвал. Ну, а там уже Рысь перевязывала его. Наступила ночь. Но бой не утихал. У войны нет часов на перерыв. Она убивает не по времени. Она убивает всегда. Она может поменять только место, где убивать,город или район — мирный или военный человек. Война. Утром те же кассетные бомбежки Логвиново продолжились. Разведка не отошла из своей Брестской крепости. Погибали, но не сдавались. Как наши деды 1941-м. Вот вам и мальчишки из 2015 года! Гордитесь ими! Они среди вас…

А Медведь продолжал вспоминать. Крик нашего разведчика: «Ранены Пума, Давид, Гера». Кто был рядом, туда, к ним рванули. Остальные ведут бой. Пума в сознании, пытался шутить. Гера и Давид просто тихо сидят, глаза закрыты… Не попали по ним, — подумал Медведь. Приподнял Давида — а под ним кровь…
Пума не доехал до Углегорска. Умер по дороге. Давид и Гера тут, в Логвиново, так и остались воевать… Но только не на земле, а на небе, над Логвиново… Навсегда. Они и сейчас там, над Логвиново, охраняют небо. Царство небесное вам, парни. Помолчите минуту, прошу вас…!

Медведь затих.. Ушел в память.. Я молчу…
Все молчали в палате №8. Саныч не выдержал, ушел. Батя, мы все поняли тогда тебя… Моя рана с новой силой завыла болью. Завтра похороны наших парней-разведчиков. А я не смогу быть там. От этого еще больнее становилось. Зашла Таня-медсестричка. Я первый раз после операции попросил обезболивающее . Жаль, нет от ДУШЕВНОЙ боли обезболивающих. Я не знаю, что с нами со всеми будет после войны… Кто заберет нашу и вашу боль потерь… Какими станем после войны людьми, не знаю, но точно знаю, что теми, довоенными, мы уже никогда не будем. Увы.

А пока я провожаю Медведя до двери палаты. Зашел Док-Валерьич. Поговорили. Так… Просто. Не как с врачом, а как с мужиком. По душам. Любили они все в Первом Военном Госпитале 8-ю палату — за умение жить, да и шутники тут все собрались в одном месте!
К нашему Вахе пришли друзья Я лег как бы спать, а сам ушел в память. Очень тяжелый день и ночь были у меня сегодня. Лежал, думал, жил, воевал, стонал душой ваш писатель… Что-то я тогда устал сильно сам от себя.

Пришла Ася. Забрала меня у моей памяти. Спасибо, дочка! Сколько времени прошло, а я все помню, как будто это было со мной сегодня. Болтали долго с Асей, о чем угодно, но только не о войне.

Сегодня моя дочь первый раз в жизни читает мои воспоминания… Не переживай, Ася, прорвемся. Твой папа.

Тем временем «Дом Пера» держит круговую оборону от звонков жены: «Где же я пропал? Что с телефоном моим? Молчит почему?». «За границей, — врут они ей. — Не может позвонить…». «Где он? Что с ним? Так не бывает в 21 веке…. Пропал и нет его…». Жене накануне моего ранения приснился ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ СОН ОБО МНЕ…. Но «Дом Пера» все выдерживает и придумывает новые истории, где я, что со мной, тем самым давая моей жене надежду, что все со мной хорошо.

Детям говорят, младшим, что папа уехал. Дети спокойны. А это самое главное для меня — чтобы дети и жена не знали сейчас, что с папой, мужем. Донецк бомбят. У нас бои, а она могла сорваться и приехать в Донецк. Спасибо вам, мои друзья, что тогда правильно меня поняли и сдержали свое слово не говорить ей правду.

Разговаривая с Асей, вспомнил младших — Тату и Даду… Больно стало мне. Тогда я не видел младших уже полгода. Сказал Асе: «Иди домой. Я отдохну». …От себя я хотел отдохнуть тогда, но не получилось… Память так мне и не дала этого сделать.
Простите меня, что публикую здесь письмо моим детям. Пишу не для жалости .Это моя усталость от войны . Война не закончилась ..мало ли что со мной случится. Надеюсь что моя писанина останется на просторах интернета и однажды они это прочтут …

• «Письмо моим детям. Привет Вам, Солнышки мои! Как же долго я Вас не вижу! Посмотрел это видео и подумал, как хорошо, что Вы там… А не здесь. Настя старшая с папой в Донецке. Папа работает гуманитарщиком… Скучает за Вами. Часто смотрю на ваши игрушки, они пахнут вами. Это видео вам не покажут, вы маленькие. Вырастете — поймете своего папу. Это видео для Ваших мам, теть, бабушек… Они должны это видеть. Есть такая профессия — быть на войне папой… Пусть даже не своим детям. Очень страшно видеть лица своих детей в других детях…! Эти детки на видео — тоже мои дети. Простите, что я не рядом с вами. Не могу по-другому. Люблю Вас. Ваш Донецкий Папа».

Дети — что бы вам не говорили про папу. Я вас сильно люблю. Если что… То моими последними словами будут ваши имена . У меня три сердца! Терпите вашего писаку -пишу честно и сердцем. Написал письмо и снова боль. Не вижу я конца этой проклятой войны. Не вижу по прежнему своих детей…только на фотографиях .. И слышу детский запах в игрушках моих детей. Иногда подхожу к детским пустым кроваткам и говорю ВАМ спокойной ночи. Перемирие такое — хуже пули… Все ждут мира, а его нет. Нет! Он есть — на ТВ и в СМИ. Для кого этот мир придуманный на войне нужен? — другой вопрос. Город в чёрных платках. Боль и стоны не умолкают в палатах Первого Военного Госпиталя и сейчас. Люди! Убейте войну.

Город в чёрных платках. Боль и стоны не умолкают в палатах Первого Военного Госпиталя и сейчас. Мы все так верили и надеялись, что война скоро закончится… А пока мы жили надеждой.

Прошло десять дней, как я в ПВГ. Сегодня 23 февраля. Для нас этот день станет незабываемым днем нашей жизни.
8-я ушла на перевязки. На 9 утра в холе госпиталя торжественное собрание. Нас ждали наши люди — ВРАЧИ м МЕДСЕСТРЫ – сердца, чтобы нас, раненых, поздравить с праздником. Эти люди не получают уже год зарплату
(волонтеры по зову сердца). Они говорили нам теплые слова, желая нам скорейшего выздоровления. Они подарили каждому раненому солдату госпиталя по подарку. Каждому! Но самый главный для нас подарок мы от них уже получили — мы живы! Мы выжили – они нас спасли. Спасибо вам!
Все разбрелись — наводить красоту в палатах и ждать родных, друзей, близких в гости. День был солнечным. Красивым. Жизненным. Бесы, правда, не успокоились — бомбили Донецк.

К Санычу пришел брат. Поздравил нас всех. А мы его — он тоже солдат -танкист войны.

День открытых дверей в плате №8 начался! Заходит к Послу мира, Вахе, его Раффаель.
Полчаса ему Ваха пытался объяснить, что такое 23 февраля для нас! Все мы включились в процесс объяснение нашему бразильскому другу! Но, увы, мы только усугубили все. Ваха нашел решение, как доходчиво ему объяснить… Налил чай другу и сказал, что сейчас он все поймет… Ваха встал гордо и сказал: «За мальчика Петю хочет выпить стоя эту кружку чая». «НЕТ!», — орет наш Раффаель и ставит чай на тумбочку. Наш Ваха продолжает, наливает 100 грамм праздничных и дает Раффаелю. Тот нюхает и кривиться. Но это же Ваха. Встает и говорит: «За мальчика Вову…». Ну и все — Раффаель понял все сразу. Выпил. До дна. Ваха не допил, а бразилец молодец. Раффаель весь день потом показывал на кружку с чаем и говорил: «Петя – плохо… Ой плохо!». Ваха — учитель по жизни к жизни. Палата потихоньку все заполнялась нашими родными и близким нам людьми.

Не буду все описывать, но все было от сердца, с любовью и заботой о нас. Всем спасибо за лучшее 23 февраля в моей жизни! Опишу несколько эпизодов этого дня. Пришла мой друг Женя с сыном Максимом , ему 5 лет. Подарил он мне маленький картонный танк — сам сделал. Смотрел он не детскими глазами на всех нас тут дядь, как мужичок, смотрел, не спрашивал, что с нами. Все сам понял. Просто, как мужик, молчал, все понимая. 5 лет мальчику.

У Вахи в палате шлемофон танкиста был. Наверное, если что — то прямо на койке в бой пошел бы)) «Дай мне шлемофон», — говорю ему. Мы подарили этот шлемофон маленькому Максимке со словами: чтобы никогда не было войны! Мы понимали, что этот ребенок уже знает, увы, что такое война. В свои 5 лет он уже хорошо знал, что такое прилеты и улеты… Страшная правда войны. Этот мальчишка еще не знает, что его папы больше нет… Нет, он не воевал. Но смерть забрала его. Мама-Женя так и не решилась сказать Максимке про папу. Папа просто уехал… Сколько таких мальчиков и девочек, которым говорят, что их папы просто ушли …. Царство небесное.

Он спал дома с этим шлемом. Вот так. Просто мальчики в 5 лет становятся мужчинами. Просто шлем. Просто жизнь. Просто дядя Ваха. НЕПРОСТО ждет папу его СЫН. НЕПРОСТО и нам было там в палате ПВГ смотреть на него… Мы вспомнили и наших ушедших друзей, и думали о их детях…. Женя и Максимка ушли домой.

Вы когда-нибудь видели Ангела с сединами жизни на лице? Зашла не знакомая нам тогда еще санитарочка. С улыбкой на лице поздравила нас с праздником. Что-то такое в ней было Ангельское, Нежное, Теплое. Каждого обняла и тихо сказала: я вас люблю, мальчики мои. Наш Ангел — Валентина Григорьевна. Вы думаете, мы дали ей выполнить свои служебные обязанности в палате №8? НЕТ! Ваха мыл полы сам. А мы, пользуясь своими ранениями, смотрели на это издевательство со стороны Вахи над полами))). Мы долго разговаривали с Валентиной Григорьевной. Не хотели ее отпускать. Долго пытались под любым предлогом ее задержать в 8-й палате. Этот человек-ангел давно на пенсии, но Душа Ангела не позволила ей сидеть дома просто так. И она сама пришла в ПВГ, спросила, что нужно для победы от нее для ПВГ. Вот так! Учитесь, нытики жизни, жить верой и правдой — в первую очередь для себя самих.

Ушла домой наш Ангел. Говорили мы долго с парнями о силе духа нашей Валентины Григорьевны. Все мы были потрясенный ее верой в жизнь. И не просто верой, а ее собственной ЖИЗНЬЮ.

Часов в 9 вечера открывается дверь палаты, и кто бы вы думали к нам пришел? Валентина Григорьевна! «Мальчики! Я пришла домой, села отдохнуть, но так вы мне понравились, что я решила вам почитать стихи Есенина на ваш праздник». Аплодисменты и овации уже звучали только за то, что она пришла к нам уставшая, но с Любовью к жизни! За поступок! Вы думаете, что поступок — это что-то другое? НЕТ! Вот вам и нам, раненым, там был пример ПОСТУПКА! Как же мы ей тогда хлопали после каждого
прочитанного стихотворения нашим Ангелом ВГ! Спасибо вам! Вот так… Война и стихи. Война и вера. Война и надежда сына, что папа скоро вернется… Два разных по возрасту человека – пятилетний Максимка и Валентина Григорьевна, научили нас там ВЕРИТЬ, ЖДАТЬ, ЛЮБИТЬ, ЖИТЬ… !

Два разных по возрасту человека – пятилетний Максимка и Валентина Григорьевна, научили нас ВЕРИТЬ, ЖДАТЬ, ЛЮБИТЬ, ЖИТЬ…
Только закончил писать предыдущую часть, как мне дочка звонит: «Папа, а это.. Помнишь?».
Отдаю свое перо своим друзьям. Мне тоже интересно, что чувствовали мои близкие люди в тот момент, рядом с нами — раненными, но живыми . Хочу вместе с вами быть читателем души моих родных.

Ася.

• Мы не созванивались с папой дня три. На третий день во второй половине дня в моей голове неожиданно даже для меня проскользнула тревожная мысль о папе. Я даже не могу объяснить это чувство. Я почувствовала непонятную дрожь, в голову стали лезть плохие мысли, и все это было связано с папой. Я не стала себя накручивать, и решила ему позвонить. Подумала, что он мне не звонил, потому что был занят, как всегда, и решила, что на минуточку его можно отвлечь. Когда в телефоне, вместо голоса папы, я услышала, что телефон выключен, я сразу поняла, что все это не просто так. На протяжении всего вечера, всего следующего дня я пыталась дозвониться, но безуспешно. С каждым безответным звонком я переживала все больше и больше.

• Сложно и страшно вспоминать тот день,тот страшный день, когда я узнала, почему я не могла дозвониться… Ко мне в комнату забежала мама с испуганным выражением лица и сказала: «Настя, быстро собирайся. Нам надо ехать». Я сразу все поняла…. Поняла, что мои предположения оправдались, эти мысли, которые я пыталась отогнать, стали реальностью. Единственное,что я спросила: «Что с папой?». Мама мне ответила, что он ранен. С моих глаз градом полились слезы. Мне было больно, страшно, обидно… Как же это могло произойти с моим папой?!

• Я смотрела на маму глазами маленького ребенка и плакала. А она сразу начала меня успокаивать, говорить, что с папой все хорошо, что он в сознании и т.д. Я не могла прийти в себя. Не понимала ничего. В тот момент для меня было самое главное увидеть папу. По дороге в больницу мы с мамой друг друга успокаивали. Мы бежали… В госпитале я видела много искалеченных тел и я очень не хотела видеть таким своего отца. Когда я зашла в палату и увидела папу, у меня сразу навернулись на глаза слезы (я очень старалась их сдерживать, ведь я папина дочка). Теперь уже успокаивал нас папа))) Он у меня сильный! Не многое мне удалось из папы тогда вытянуть. Поэтому говорила я))) Как и полагается, папа был отруган, что он был ТАМ… Я сказала папиным друзьям (у него тогда были Леша и Лиля), что теперь вместо папы — я, пока он не выздоровеет))) Мне Леша ответил: «Мы на тебя форму не найдем!». Даже в такой страшный вечер — 13-го февраля, мы нашли, чему улыбнуться, ведь были рядом с папой. А ему нужна была наша поддержка, как никогда. Таким папу я видела впервые. Он был… Но в то же время таким сильным — Моим Папой!!

Ирина Мороз

• Не все вернулись с этой войны, а если и остались, то с искалеченными судьбами, психикой, страданиями… Обидно, до боли, что пришлось воевать с братьями… А горстка тупых, прогнувшихся паразитических элементов посылали в ад свой народ друг на друга… Слез не хватит, они остаются в наших душах, сердцах… Написала как-то сумбурно, но, надеюсь, что ты меня поймешь! У меня сейчас такое чувство, как-будто я похоронила всех своих сынов, которых знала и не знала… Душа болит за каждого мальчишку, за каждого брата, мужа… Сердце разрывалось при виде раненых ребят в госпитале… Хотелось всю себя отдать, лишь бы вам было не больно, чтобы ваши раны скорее перестали ныть и болеть… У каждого из вас была своя жизнь, своя история… и была она внезапно перечеркнута чьей-то вражеской пулей, чьим-то выпущенным неумелым снарядом… Сколько жизней перечеркнула эта война! Сколько судеб сломала…

• Про СЫНА Родиона — познакомилась с ним случайно, стала его опекать. Родик был сирота. Прониклась к нему, как к собственному сыну (свои дети были в Москве). И так с ним было легко, такой хороший мальчишка… Вежливый, стеснительный, уважительный, помогал мне по дому, не боялся никакой работы, сам бежал впереди меня, чтобы что-то сделать… Не сберегла… Как я его уговаривала в госпитале, чтобы он не шел! Как ни просила его… Какое-то шестое чувство было или предчувствие… Сбежал с госпиталя в аэропорт… Не хотел сидеть на одном месте, рвался в бой! И Родик сложил свою головушку… Как больно писать… 9 месяцев прошло со дня смерти, а у меня перед глазами он стоит и днем и ночью… Будь проклята война! Ваши раны болят, родные, а наши сердца, как рваные раны, не лечатся… Живите вопреки всему и всем!!! Мы без оружия, но мы стоим с вами в своих молитвах за вас! С вами правда! С вами Бог!

Елена

• Никогда раньше до этого бывать в госпиталях не приходилось. И что это такое на самом деле, не в кино, я не могла себе и представить. Довелось увидеть не в кино.. Первое, что я помню — это красные носилки в коридоре госпиталя. Красные от крови… Видимо, буквально за несколько минут до нашего прихода кого-то сильно раненого на них принесли. Жив ли этот человек… А потом — контрасты. Контрасты жизни и смерти… В коридоре сидели мужчины — молодые и не очень, с руками и без, с костылями и в инвалидных колясках… Накатывала какая-то непередаваемая словами боль, подбиралась комком прямо к горлу, душила изнутри…. Они все молчали. Я почему-то запомнила это… Там все молчали. Просто смотрели друг другу прямо в глаза и так и разговаривали — одними взглядами. Пока я шла по коридору и смотрела в глаза этим людям, мне показалось, что мы успели рассказать друг другу всю свою жизнь.

• А на стенах при этом висели детские рисунки. Множество детских рисунков — ярких, красивых, красочных , полных ЖИЗНИ. Дети передавали приветы солдатам. Солдатам, которых они не знали, но дети писали им, как родным. И пахло в госпитале не по-больничному, а какой-то вкусной едой, помните, как в детском саду пахнет? Вот так и там… Это в столовой ПВГ так вкусно готовят. Еще мне запомнилось, как потом ребята скажут, что они не ходят в столовую кушать. Но не потому что не вкусно — а чтобы санитарочкам, которым, как и всем, здесь не платят зарплату, хватило покушать…

• Мы шли по коридору и от увиденного у меня за какие-то секунды происходила переоценка всех моих жизненных ценностей… И ценности самой жизни. Все еще вчера важное становилось вдруг неважным, мелким каким-то что ли… В тот момент я поняла, что такое потерять дар речи. Язык — он онемел. Он не хотел ничего говорить. Все слова казались лишними и ничего не значащими… Надо было уже заходить в палату, мы понимали, что надо держаться как-то бодро, весело, поддерживать ребят… Но состояние было совершенно не то. А потом мы зашли и стало понятно, что не надо ничего из себя вытаскивать — здесь тоже все понимали без слов, здесь тоже разговаривали взглядами…

• Позже я приеду сюда еще не раз. Я до сих пор сама для себя не разгадала до конца секрет этого удивительного места, но меня туда тянуло. Сначала там лечились, возвращались к жизни мои друзья… Но меня тянуло туда и потом, когда моих друзей там уже не было. И потом я поняла — там есть то, чего уже давно нет почти нигде в нашем приболевшем, перевернутом мире. Там все по-настоящему. Там жизнь, а не игра. Мужчины — настоящие. Проблемы — настоящие. Отношения — настоящие. Доброта — настоящая. Бескорыстность — настоящая, а не наигранная. Там остро чувствуешь ЖИЗНЬ, потому что там тебя окружают люди, которые были в шаге от СМЕРТИ. Они знают цену жизни, и от них тебе передается это чувство. Навсегда.

• А такие Доктора, как в ПВГ, наверное, уже сняты с производства. Они, как будто, не из нашей реальности… Низко кланяюсь.

 

http://www.proza.ru/2016/01/21/580
http://www.proza.ru/2016/01/21/581
http://www.proza.ru/2016/01/21/582
http://www.proza.ru/2016/01/21/583
http://www.proza.ru/2016/01/21/584

 

Отдаю свое перо своим друзьям. Хочу вместе с вами быть читателем души моих родных.

Анастасия (Первый Военный Госпиталь)

• «Сейчас я уже не очень помню, как мы познакомились с особой 8-й палатой. Мы тогда сидели вместе с Рафаэлем, смотрели ваши фото с войны. Я была просто в шоке тогда от увиденного… Потом, когда я узнала, что по возрасту ты мне в отцы годишься, и что у тебя есть дочь, тоже с именем Настя, мне стало как-то Тепло и уютно рядом. Да и Саныч мне как дедушка был. У меня, к сожалению, дедушки рано ушли из жизни, и мне всегда было очень интересно пообщаться.
• Ваша 8-я палата отличалась такой Атмосферой уюта, тепла! Ну и, конечно же, всегда весельем. Да и как больных, раненых или контуженных я вас уже не воспринимала. Знаю, что вы быстро поправитесь, быстро выздоровеете и вылетите из госпиталя бегом — на передовую, к своим пацанам… Либо с костылями, либо без (кто как, мы уже не удивляемся). А убежать Вы можете, кстати, очень быстро. Несмотря на официальные «нормы», сколько должен лежать раненый, вы в два раза быстрее выздоравливаете! И это не теория — это практика. Мы свидетели.

Елена

• Про 23-е февраля еще вспомнилось. Год из года 23-го февраля мы на работе всё придумывали, как же оригинально поздравить наших мужчин с праздником… В этом году долго думать не пришлось – из мужчин в коллективе с нами остался только водитель. Остальные… мужчинки уехали еще летом и осенью – война, знаете ли… Бабский батальон остался. А дальше контрасты – одного моего друга как раз 23-го февраля ранило под Песками, а другой мой друг сидел дома у телевизора и обижался на меня, что я не поздравила его с Днем Защитника Отечества… Если читаешь, прости, не до тебя было…

Лиля

• Я очень хорошо помню, как позвонила Люба и сказала, что ты ранен, находишься в ПВГ, и просила, чтоб я пришла. Я бы пришла, даже если б ты запретил). У меня шок!!! Испугалась очень. Люба сказала, что ранение в позвоночник… Может, я не правильно поняла. Говорю Леше:«Друг ранен, срочно в госпиталь!». Всю дорогу боялась увидеть тебя лежачим, всегда веселого, шустрого и неугомонного. Вбежали на второй этаж и увидели тебя сидящего на скамье. Подошли. Ты привстал, и я с облегчением вздохнула — на ногах. Лешка побежал к О.Н. , а я с удовольствием отметила, что несмотря на боль, чувство юмора ты не потерял). Инна тоже молодец, сразу примчалась , когда я ей сообщила. Вернулся Лешка: «Завтра операция».
• Ты в предыдущих частях про Валентину Григорьевну писал. Я, кстати, тоже присутствовала, когда она стихи читала. И я была просто поражена, сколько у этой женщины позитива, тепла, доброты… Пришла после трудового дня в госпитале, вечером, чтобы почитать раненым Есенина!!! А как она читала!!! Не из книги, наизусть! С таким чувством — не передать! А как ребята слушали… Им, наверное, не часто приходилось, даже в мирной жизни, слушать такое чтение. А тут, в госпитале… Хотя госпиталь вообще — место особенное. Там несут службу особые люди. Разве могут обычные люди работать год без зарплаты, без снабжения, под постоянным давлением и при этом оставаться оптимистами и радоваться жизни, и заряжать позитивной энергией раненых бойцов!
• А еще помню, как больно тебе было смеяться, очень больно из-за раны, а мы шутили всегда и по любому поводу. А разве можно оставаться серьезным рядом с Вахой, Евреем, Максом, Санычем! В 8-й палате всегда было шумно и весело, хотя у каждого из нас, и раненых, и приходивших проведать, — своя боль. Иногда в госпитале охватывает двоякое чувство, когда встречаешь знакомых друзей… С которыми давно не виделись. Тут и радость встречи, и горечь, ведь понимаешь, что человека сюда привела боль.

Евгения

• Читала прошлую часть и плакала. Спасибо тебе. Папе Максима вчера год был… Когда свекры приехали с Украины, он так прямо и сказал им:»Свои своих бьют!». А летом он так серьезно спросил меня: «А что, папа умер?», — спокойно так… Больно.
• Мои чувства скомканы и эгоистичны. Этот год я прожила в борьбе, хотя очень часто хочется сдаться. Думаю, мои переживания — это симбиоз войны и личных переживаний, думаю, больше — моих. Может, это неправильно, но так распорядилась судьба. Война для меня это… «просто итог человеческой жадности и подлости и то, благодаря чему люди пересмотрели свои ценности, они стали более человечными и сильными, но лучше без этого». На счет «лучше сгореть» — согласна полностью(((( Если не вкладываться по максимуму, начинается гниение, как мне кажется… Нет, я УВЕРЕНА в этом…! Как-то так, зато честно, не хочу тебе врать. Ты не тот человек. Вообще, врать не люблю. ШЛЕМОФОН — он радовался, как и полагается ребенку, а я понимала, в чем источник этого, и от такой расстановки сил очень грустно.
• ВОЙНА… Дети. Они сейчас так легко говорят о войне, хотя вообще ничего знать об этом не должны. Печаль в том, что это вылезет потом, и мы уже ничего с этим сделать не сможем. Спокойное «прилетело-улетело» — это признак восприятия действительности такой, какова она есть. Как это будет потом, мы узнаем тогда, когда это вылезет. Меня угнетает это простое восприятие ВОЙНЫ — с его стороны. Мы все — честная и оголенная жизнь…. Итог — скомканная психика, вечные 300-е… Евгения — думаю не стоит отводить мне место в 19 части, все повествование должно быть о героях, а не тех, для кого личное ярче и важнее. Макс один из многих детей, которым так «повезло» .

От себя скажу вам пару слов. Вчера писав историю Максима я не знал что вчера было ровно год как нет папы Максимки. Царство небесное тебе Серега. Евгения написала честно с болью но правду нам всем. Я тогда ТАМ и не видел сколько боли в моих друзья в каждом из них она была но своя была на тот момент у каждого. Все прятали свою боль не показывая ее мне. Вот вам и поступки. Вот вам и жизнь. Спрятав свою боль они тем самым помогали мне быть сильным. Максимка и есть — повествование о героях Спасибо. В память о Сереге

Начав писать «Нас там не было», я не мог себе и представить, что настолько затянется мой рассказ — солдата о войне. Столько боли и памяти проснется во мне. И не только во мне, но и в мох боевых товарищах , знакомых и друзьях. Каждая строчка моего написанного рассказа даются мне не просто . Боль вернулась в мою рану, память тоже болит болью. Я заставил Вас, кто это читает, не знакомых мне людей и моих друзей и товарищей, вернуться туда, где нас не было… И мы были там. Мы умирали там. Мы теряли друзей навсегда. Там умирали и те ребята, что с другой стороны окопа были. Это не кино – нельзя, увы, перемотать и не позволить смерти забрать друзей. Мы Там узнали Смерть-ЖИЗНИ и ЖИЗНЬ-ВОЙНЫ . Это солдатская жизнь ТАМ. Война. Смерть. Честь. Родина. Дом. Боль. Жизнь без части себя потом выжившего в АДу войны.
Ты уже другой. Ты стал сильным и… мертвым. Ты ,как будто бы живой, но не весь. Что-то главное Ты оставил Там, у войны, НАВСЕГДА. Найти это что-то уже не возможно, оно ушло в твое прошлое — Тебя ТАМ.

Мир стал не миром, а боем — вечным боем для тебя уже с собой. Ты пытаешься, рвешь себя, пытаясь вернуть себя, найти себя у войны. Она (война) только смеется в лицо тебе, приходя во сне. Нам редко снятся сны. Мы их боимся. Там все еще живы. И теперь только во сне мы можем обнять и поговорить с ушедшими нашими друзьями. ОНА стоит рядом и смотрит на вас. И ей все равно, ЧТО и КОГО она у нас забрала. Ты кричишь во сне, прогоняя ее. Просишь ее уйти и дать поговорить с друзьями один на один. Мы просыпаемся мокрыми. Мокрые мы не от пота ! А от крови вокруг нас и нашей собственной. Страшно? Страшно! Пишу вам всегда сердцем, иногда думая, что оно мне, это сердце, на … не нужно! Болит и умирает с каждой строчкой… Я ни разу не оскорбил противника, не назвал их как-то там… Как называют их часто на просторах интернета. Это солдаты. У нас там на фронте все по-другому. Там мы и они. Смерть. Пуля. Боль. Враг. Жизнь – Родине. Честь — никому.

Больно. Брат – брата… Война, будь ты проклята! Вот как-то так мы и живем с вами рядом. Не обижайтесь на нас, если мы не так живем теперь, как бы нам и вам хотелось; что мы стали описывать вам свое самое сокровенное — нашу Смертельно больную жизнь. Будем жить! Прорвемся! Не судите нас строго. Наш суд нас ждет на небе. Не судите меня и войну если она у вас по телевизору . Там же нас ждут ваши и наши погибшие друзья и солдаты с той стороны. Может быть, мы вместе с ними там и поговорим. Без оружия.

«Брат, а что это с нами там, на земле, было, а? Как мы могли с тобой друг друга убить..?».

Мы уходим туда, на небо, раньше своих мам. Мне хочется рвать землю и себя, когда я прихожу на кладбище, к друзьям, и вижу все новые и новые могилы. Сколько же ада на земле. Земля наша поменялась местами с АДОМ. Царство небесное всем погибшим в этой проклятой войне. Простите меня за мою правду. Нас не жалейте. Мы быстрее от жалости уйдем Туда… От вас… Я не прошу вас понимать нас. Просто простите нас, что иногда у нас стеклянными становятся наши сердца, душа и глаза. Мы, правда, очень пытаемся вернуться из АДа на землю. На землю ваших слов, душ и вашей любви к нам. Мы уже никогда не выйдем из своего боя с собой. Самым страшным боем для нас стал наш собственный бой — с самим собой, за себя…

Нас там не было… Нас там убили… Ваш трехсотый писака. Песня всем тем кто в меня стрелял и в кого я —

Слово друзьям.

Комендант 8-й палаты.

• «Шел третий день… Телефон нашего друга молчал. Зная, что этот друг может куда угодно влезть, в самое пекло, сердце было не на месте. Никто не знал из нас, что он ТАМ. Но как-то на душе было не так. Единственное место, куда потянуло само собой — Храм. Зайдя в Храм, первое кого увидела — Лена. Сразу поняла: что-то случилось, таких совпадений не бывает… До последнего надеялась, что все будет хорошо. Но нет. Ранен… Все друзья напряглись. От переживаний даже не услышала, куда увезли! Время шло. Начала обзванивать друзей…. В ответ:«Нигде нет!!! Потерпи до утра, вместе поедем искать! Ты послушай, бомбят  Донецк! Куда?….».
• ​Куда, не знала, но знала, что нужна другу именно сейчас, а не утром! Вызываю такси. «Девушка, вы на время смотрели? Какое такси!!!». Оставалась одна надежда — на Друга. Набираю… В трубке слышу: «Через 20 минут буду, только паспорт возьмите!». Василий, большое Вам спасибо!!!
• Едем… Чем ближе к Донецку, тем страшнее. Бомбят! Сколько же мы отделений объехали! В ответ все то же: «Нигде нет!». Последней надеждой был госпиталь. Иду…… «Есть?». «Есть!!! 8-я».
• Тогда я еще не знала, что для меня она станет ТАК важна — не палата, а атмосфера, которая царила в ней! Вошла. Единственное, что могла, тихо прошептать: «Нашла». От недоумения в палате №8 воцарилась тишина! Кто? К кому? Никто не понимал…..
• Увидев меня в палате, врач остаться не разрешила…. Уговаривали долго. «Хорошо! Только спать будешь в холе на диване!». Но было не до сна. Взяла стул и тихонечко села в палате. Через себя пропускала всю боль ребят, каждое сказанное ими слово… Не знала, что в один миг для меня все станут родными. Одна за одной гасли лампочки в 8-й. Палата ушла в сон, так мне казалось… Просто ребята не хотели, чтобы я видела их боль. Не видела, но слышала…..Так и встретила с ними рассвет. С утра, как сестренка, напоила всех чаем и убежала на работу…». Только прийдя на работу, начала по тихоньку отходить, вернее начала отходить моя память. Первый, кто мне встретился у ворот госпиталя в ту ночь — мальчишка лет восемнадцати, с улыбкой на лице. Я точно туда попала? Госпиталь! Не может быть! Единственное , что подтверждало — была форма. И только переступив порог ПВГ поняла — туда. Кровь, бинты, такие же мальчишки с улыбкой на лице, только уже без ног, рук……300-е физически и морально Не верилось. Это произходит не со мной, не с ними, не в это время. Ведь я видела такое только в кино, читала в книгах. От увиденного пропадал дар реки, эмоции переполняли. Реальность……. Спасла 8-я палата! Там не смотря на всю боль, ненависть, которая была у каждого из них в душе — радовались жизни, радовались каждому дню, каждой минуте…. Вы улыбались, шутили, а самое главное жили. Жили по настоящему. Жили сами и давали надежду жить другим!
• В госпиталь с каждым днем рвалась все больше, находила свободную минуту и ехала……Встречали нас все ребята, врачи и медсестрички с улыбкой. Госпиталь становился родным домом! Родные люди, тепло, уют, да и пахло, как у мамы на кухне! Все праздники (14, 23 февраля, 8 марта), спросите Вы где мы были? Дома — в Госпитале!!! Я не знаю сколько нужно страниц или листов, чтобы рассказать все то, что мне пришлось прожить за эти месяцы. Было все! Были слезы и смех, были тайны и исповеди, истории, в которые просто невозможно было поверить, была жизнь! Саныч, Ваха, Макс, Ванька, Еврей, ребята спасибо Вам большое! Каждый из Вас стал для меня другом, братом, отцом, а кто-то даже и дедушкой )))) Спасибо, что есть, спасибо, что живы! Вы навсегда стали частью меня……

Самым страшным боем для нас стал наш собственный бой — с самими собой, за себя….
Недавно я пришел к другу на могилу и мне стало там, у его могилы, честно и просто — я стал самим собой, разговаривая с ним, рассказывая ему все, что у нас тут, в мерзком мире, творится. Я подумал, что схожу с ума. Долго думал, что это было там, у него, со мной. Правда, увы, такова, что мне честнее быть ЖИВЫМ возле могил, чем в мире вранья и лицемерия живущих. Он тоже не молчал. Он молча со мной разговаривал. На могилах близких люди не врут.

Я видел, как мама на могиле сына ругала его. «Что ты, сынок, ушел на войну?», — ругала и плакала мать над сыновей могилой. Потом упала, обняв могилу, и тихо, чтобы не разбудить сына, плакала и пела колыбельную. Я долго, уходя, поворачивался… Она так сына могилу из рук и не выпустила… Мама и Сын. Через час я решил вернуться туда — так у меня эта мама и стояла в памяти… Может быть, ей помощь нужна. Вернулся. Ее нет. Подошел к могиле ее сына. Смотрю на фамилию и возраст парня — 18 лет. Но не парень на фото — девушка. Однофамилица моя. Просто молча стоял и стоял я. Теперь уже меня нельзя было забрать от НИХ . Сколько же кладбищ появилось в Донецке и ТАМ за последние полтора года! Все матери плачут одинаково. Вечный покой.
Что-то у меня сегодня все черное. Пишу вам… и не могу писать. Отдаю перо друзьям.

Надым

• «Что самое страшное было в Логвиново ?…Это страх потерять ВСЕХ своих… Командир Немец увел людей в самое пекло… 65 человек… Против трех с половиной тысяч… Трое суток сплошной вой «Градов» и никакой с ними связи… Уже слухи пошли нехорошие… Короче, думали, что похоронили уже наших ребят… Вот тут и испытываешь отчаяние от собственного бессилия… Омерзительное отчаяние… до тошноты… И вдруг оживает рация и слышим хриплый, уставший голос Немца.. Мат, сплошной мат.. Но никогда еще не звучал он приятней музыки… Вышли ребята каким-то чудом… Грязные, заросшие, но живые! Видно, ангел-хранитель закрыл их своими крыльями… Не всех, правда…
• Немец сказал «Мы своих не бросаем!» Им бы самим бы выйти… Но вытащили с собой шесть двухсотых… Трое наших… Раненых очень много… Капа и Хамзат очень тяжелые… Позже везли с Медведем своих мертвых пацанов домой… Тогда еще слез не было… Мальчишки… Совсем юные мальчишки… Гера, Давид и Пума… На каждом ухабе Медведь поворачивался к ним, гладил их по ногам свободной рукой и просил прощения : «Простите, братики… дорога такая» …А я отворачивалась и плакала..».

Леся

• «Читаю и кажется, что не только видишь и чувствуешь — ты слышишь стон, ты видишь, как украдкой смахивают слезы те, кто приходил УВИДЕТЬ и УБЕДИТЬСЯ, что жив, при этом улыбались, чтобы вселить надежду в каждого, что никто не останется «брошенным». Кто сколько сможет дать частицы своей души, но без остатка…. т.к. в ином случае и приходить, искать не было бы смысла. Все вместе, все одно целое, пытались каким то невообразимым образом перетащить боль на себя, хотя у каждого душевной боли было, как на троих или… невозможно подсчитать! Страшно. Страшно всем… и кто был там, и тем, кто ждал, и тем, кому еще предстоит вернуться. Вот ТАМ ВСЕ было в унисон… и боль, и понимание, и поддержка, и молчание, и слезы, и прощание с теми, о ком останется только память».

От себя —
Вес автомата на войне в твоих руках измеряется не в килограммах, а в жизнях… Спасенных или убитых вами. Вот такая правда автомата в руках на войн. Больно, грубо, не честно. Как же мне тогда, стоя возле могилы этой девушки, хотелось верить, что мне не послышалось про сына, но, увы, правда была страшной девичьей смертью…!
Страшно читать и писать о войне правду, но это нужно живым и павшим. Проклятая война… Как мне хочется, чтобы эти воспоминания были написаны ветераном Великой Отечественной… Не сегодняшним поколением фронтовиков и участником войны. Чтобы нашим детям не читать больше о войне их отцов и матерей. Чтобы наши с вами дети не становились детьми войны. Чтобы матери ждали своих детей с работы, а не с фронта. Чтобы мы все с вами не знали слов – бой… фронт… ранен… убит… подвиг… передовая… ампутация… синдром… бомбят… пропал без вести… плен… ад… посмертно… подвал… трехсотые… бомбоубежище… кровь… война…

Вот такая у нас с вами Правда Донецкой жизни на войне. УВЫ… Страшная…

Я устал смотреть на иконостасы – орденов в два ряда на груди… За почти два года вы заполнили себя сами синдромом — Брежнева. Мне честнее видеть молодого парня с пробитой от пули дыркой в тельняшки и без наград, чем вас, Херой. Его награда осталась в нем навсегда, и она не видна никому, кроме его самого и его родных. Не забывайте Вы, херои, хотя бы о мертвых…

Вы когда идете по городу, не забывайте, что вокруг вас ходят матери, жены, сестры, братья, отцы погибших и покалеченных войной солдат. Ваши иконостасы блестят зайчиками в лицо БОЛЬЮ матерей и вдов.
Наши деды после четырех лет войны приходили с одной, двумя медалями. А Вы? Не стыдно, а? Бог вам судья… Не забывайте вдов и павших.

Это были слова вам от рядового солдата.
Война еще не закончилась. Боюсь, что когда она закончится, от вашего синдрома Брежнева только фуражка и останется у вас чистой с одной кокардой.

На мундирах ветеранов ВОВ орденов и юбилейных медалей за 70 лет меньше, чем на ваших за два года. А когда КРЫСА покупает медали и ходит в них, тут у меня вообще слов нет. У меня есть такая история из жизни. Я вам позже о ней расскажу…

Простите за честную правду войны и солдата. Увы, я в людях иногда не вижу и людей. Чтобы ТЕБЕ потом не было стыдно стоять рядом на 9 мая с оставшимся в живых ветераном, обращаюсь к тебе, знаю, что ты читаешь меня, МРАЗЬ, купившая орден Красной звезды: «Сними его!».

Сегодня — ДЕНЬ ВОСПОМИНАНИЙ ТЕХ, КОГО СЕЙЧАС НЕТ С НАМИ, НО ОНИ ВСЕГДА В НАШИХ СЕРДЦАХ И ПАМЯТИ!!
Вдовы среди нас

Оставляю вам чистую главу! Вы читали, жили, переживали вместе с нами нашу боль и жизнь тогда ТАМ. Пишите свою главу. Жду ваших комментариев, пишите, а я буду добавлять (прим. — в новую главу) ваши строки, адресованные нам. Я хочу видеть, читать ваши строки — написанные сердцем. Пишите не только про то, что вы читали. Пишите про все вами пережитое на войне. Спасибо. Начнем. Жду.

…Ждал я долго и честно. Все понимая, решил сам продолжить вам рассказывать историю своей войны. У каждого она своя, но одинаково страшная, беспощадная и голодная, а иногда — первая и последняя. Сколько стариков наших видят второй раз в жизни эту мразь-войну! Нам иногда нужно учиться у них подвигу. Голодные, холодные, уставшее от бомбежки, они еще находят в себе силы нам показывать. как нужно жить. Любить жизнь. Пускай порой не возможную, дикую, страшную, кровавую правду-войны-жизни . При этом еще отдавать часть себя нам, молодым . Помогая нам, как бы страшно это ни звучало, своим порой последним кусочком хлеба.

К нам в палату зашли две женщины. Это были молодые мамы своих детей. Ирина М. и ее подруга. «Мальчишки! Привет вам, родные. Мы к вам. Как вы, милые?». Мы все приободрились. «Мальчики» нам сказали! Ух! Самый мальчик, всем мальчикам мальчик, Саныч ЗАБЕГАЛ на одной ноге. Это было показательное движение танка без одной гусеницы на костыле перед дамами))). Ну и тут же второй мальчик, танкист Ваха, пошел на таран Саныча, предупредительным залпом -голосом сказав Санычу: «Я мальчик тут один из вас, дедушки». Макс и Еврей уже снимали на телефоны и ржали с танкового биатлона танкистов. Так что мы первые в Донецке, кто проводил танковый биатлон, пускай даже в этой особой палате! Все права у нас, в 8-й палате.

Эти две женщины пришли нас проведать и поддержать. Мы были рады любому любимому нами человеку, пускай, даже парой и впервые видевшего нас, как подругу Ирины М. Этот человек нам стал Другом. Они еще не один раз к нам потом приедут. Спасибо Вам! У Ирины недавно погиб приемный сын . Ей было больно. Рана сердца плакала болью.
И вся боль ее была нам видна, как бы она ее не старалась прятать от нас.

Мы не жалели ее, мы жили и становились ей сыновьями. Мы отдавали свое тепло наших сердец ей. А она дома потом плакала над фото сына. Это мне потом ее подруга расскажет. Боль потери и сегодня видна на ее лице, и будет видна, увы, вечно. Сколько же Вы, наши родные, забираете у нас боли, хоть вам иногда больнее, чем нам. Сколько вы, наши милые, терпите от нас наших ночных боев во сне! Наших криков, стонов… Мы не можем плакать. Или не умеем… Я заметил, что наши женщины перестали плакать рядом с нами. Но встречая женщин на улице, я вижу заплаканные глаза почти у всех. Обратите внимание и вы ужаснетесь от правды написанного мной! Вы тоже стали другими. Вы терпите то, что не все мужики терпеть смогли. Вы остались рядом с детьми, с нами тогда, когда ваши любимые родные мужики уехали «зарабатывать»… Вам страшно за детей. Вы бы уехали тоже с детьми, с вашими мужиками, но одна фраза для всех: «Я устроюсь и заберу вас». Полтора года кузнецы забрать вас так и не могут… На ваш сегодняшний вопрос «КОГДА ты нас с ребенком заберешь, ЛЮБИМЫЙ?» Вам отвечают: «Я смотрю телевизор, у вас там мир». Когда вы вернетесь к своим семьям, знаю одно — в глаза своих детей вы смотреть не сможете.

Отвлекся. Так и ходила к нам Ирина в госпиталь постоянно. При бомбежке, в любую погоду, к мальчикам — Вахе и Санычу. Ну, а мы уже для всех были стариками. Просто после такого выступления танкистов у нас не было шансов)). Шучу. Я думаю, что Мы друг другу помогли выжить от душевной боли.

Скоро Ваху выпишут из ПВГ. Он идет на поправку. У Макса усиливается боль. Мы всей палатой стали просить обезболивающие таблетки для себя, говоря, что у нас боли, чем вызвали недоумение у врачей. «Вы же сами, все, кроме Макса, отказались от них…». А мы просто отдавали свои таблетки Максу. Это были муки для всех — видеть и слышать боль друга.

Еврей все читает книгу. Подошел посмотреть на какой странице наш книжник… И что вы думаете? Через неделю он был все на той же странице… Я же вам говорил — штабной нашей 8-й палаты. Ну и позывной подходил. Контроль — наш Еврей. Скоро и его выпишут. Но первый на выписку — наш танкист Ваха. Еврей тоже спешит на выписку. Но здоровье не позволяет.
Мы с Санычем на долго в ПВГ остались. Скоро появятся новые герои в 8-й палате — Ванечка и НЕванечка. Но это будет позже.
А пока госпиталь ждут мои уговоры и просьбы меня выписать. Потом я перейду к шантажу и угрозам — обещал спеть сначала в палате, а потом и в холе госпиталя Гимн Узнаваемой страны, на табуретке и с выражением, но без голоса.
А пока к нам в палату, к Послу мира Вахе, зашел его бразильский друг. Ваха лег на койке с умным видом, не поворачиваясь, сказал на ломаном английском: «Плиз, серр, сит даун на табуретку». И из своей тумбочки, так же невозмутимо, с видом профессора, достал школьную тетрадь. «Ты Раффаэль, теперь будешь писать все, что я говорю, в тетрадку». Даже мы не понимали, как он это сможет сделать.

Крики урока из кабинета русского языка палаты № 8 доносились, я думаю, и до площади Ленина. Так усердно и живо наш учитель пытался объяснить своему бразильскому другу, что он от него хочет! Вы помните фильм «Кавказская пленница» и фразу «Будь проклят тот день, когда я сел за руль этого пылесоса!». Так вот у нашего Вахи она звучала почти так же: «Будь проклят тот день, когда я встретил этого Раффаэля!». Но наш посол — учитель – профессор после часа упорного желания победить неграмотность его друга нашел выход!!! Ура! О Ваха-сан! Он ушел к врачам и сказал, что ему срочно нужно по семейным обстоятельствам выйти в город. Ему выписали увольнительную. Раффаэль смотрел на собирающегося Ваху недоумевающим взглядом. Ваха сказал Санычу: «Держи его тут! Я скоро». Только через час мы поймем, что такое …по семейным обстоятельствам ! Наш учитель от Бога Ваха купил телефон с переводчиком. Больше мы не спали, когда два этих ДРУГА с телефонами разговаривали друг с другом через чудо техники — телефонный переводчик.

«Ваха стал учить испанский язык. Будьте вы прокляты, телефонные переводчики!», — это крики выживших людей из 8-й палаты после каждого урока русско- испанского языка.

Сегодня к нам зашли медсестры Наташа и Ксюша, расстроенные. «Госпиталь хотят закрыть», — сказали они нам. Тогда я первый раз услышал о закрытии ПВГ. «Как закрыть! Госпиталь переполнен раненными. Война идет. Бои под Дебальцево!». Мы все в ПВГ были шокированы этими заявлениями. «Завтра вам все скажут утром», — сказали девчонки и ушли расстроенными к себе в кабинет.

Ночка была у нас в палате бурная. Обсуждали и рассуждали, как так может быть на войне… На просторах интернета я нашел письмо.
Донецкий военный госпиталь: битва за «трехсотых» (2)

Читайте — Пришло письмо — Снимаю с себя ордена ! Письмо о госпиталя, которого нет !
Здравия желаю, товарищи ! Пишет Вам «300-й» из Донецкого военного госпиталя, которого нет. Скажете, так не бывает? ! В войне на Донбассе нынче бывает всякое… Долг, честь, совесть и даже человеческая жизнь порой ничего не значат. Увы…
Больше года назад, когда после боев в аэропорту в Донецке появились в большом количестве первые раненные, а больницы, остававшиеся на тот момент в подчинении украинского Минздрава, морально были не готовы оказывать им помощь, на помощь бойцам пришли неравнодушные медики, которые, собравшись в одну команду, по собственной инициативе организовали Первый Донецкий военный госпиталь на базе областного лечебно-оздоровительного центра по соседству с больницей Калинина.

За этот год медики Первого военного вернули в строй почти 11 тысяч раненных! 11 тысяч спасенных жизней! Я – один из этих трехсотых. Был ранен в феврале под Логвиново.

Донецк, Иловайск, Шахтерск, Снежное, Дебальцево, Горловка – везли сюда отовсюду. Врачи спасали всех. А зимой, когда интенсивность боев в районе Донецкого аэропорта достигла пика, медики оборудовали выездной пункт помощи прямо на передовой (!!! ) и дежурили там круглосуточно. Неоднократно и сами рисковали жизнью, вывозя раненых на «скорых» прямо из-под огня.

Парадокс, но за год госпиталь, созданный фактически, как общественная организация медиками-волонтерами, так и не был взят на баланс ни одним из министерств ДНР. Хотя председатель Народного Совета ДНР Пургин подписал указ о создании госпиталя еще прошлым летом.

Обещаний звучало много, но в итоге Минздрав и Минобороны так и не смогли определиться, для кого поддержание обороноспособности действующей армии приоритетнее.

Год госпиталь работал фактически только за счет гуманитарной помощи, которую поставляли сюда различные благотворительные фонды и общественные организации , за что выражаем Вам Всем благодарность-люди с сердцами .
Год коллектив медиков, а он до последнего насчитывал 151 человек, работал БЕСПЛАТНО, заработную плату сотрудникам «несуществующей» организации, естественно, никто не платил. С этим доктора смирились. Шли работать не за деньги. Но сегодня ситуация усугубилась еще больше. В верхах ДНР принято решение Первый военный госпиталь вообще закрыть (уж больно их здание в самом центре Донецка приглянулось), а функции госпиталя перераспределить между гражданскими больницами.

Фактически госпиталь уничтожен!!! . Причем подло, нечестно и не по-мужски. Смелости открыто подписать приказ о закрытии госпиталя у власть имущих не хватило. Они разрушают госпиталь по-другому – военным подразделениям дан приказ не привозить сюда раненных, медикаменты также не поставляются… Не имея достаточно духа уволить людей, ждут, пока люди разойдутся сами. А они не расходятся.

В какие двери уже только не стучали медики с просьбой услышать их и помочь решить проблему! О проблеме знают все вплоть до З, но решать ее никто не спешит.

О том, нужен ли во время войны военный госпиталь, и чем военная медицина отличается от гражданской, не Вам рассказывать,сами знаете Братья.

Сегодня речь уже идет не столько о спасении самого госпиталя (скорее всего, чиновники своего все-таки добьются), сколько о коллективе, о команде неравнодушных людей, настоящих ЛЮДЕЙ , профессионалах своего дела.

За год самоотверженной работы за 11 тысяч ( !!! ) спасенных жизней им даже не сказали спасибо. Всем удобно делать вид, что этих людей просто нет. В профессиональный праздник, в День медика, когда от имени руководства врачей вообще НИКТО не поздравил, не поблагодарил, солдаты, которые находились в госпитале на лечении, были готовы снять с себя свои ордена и медали, заслуженные в боях, и отдать их докторам. Естественно, медики поступок оценили, но подарок не приняли. Медаль имеет ценность на груди того, на чье имя выписаны наградные документы.

К Вам — всем 11 тысячам солдат, которых медики Первого военного госпиталя поставили на ноги после тяжелых ранений, обращаюсь БРАТЬЯ – которые находились в госпитале на лечении, снять с себя свои ордена и медали, заслуженные в боях, и отдать их докторам. Я первый снял. Осталось (коллектив медиков 151 человек ) Первым после Бога -150 докторов сестренок ПВГ. С уважением, трехсотый из Донецка. Честь имею.