Я служил в «Призраке». Часть третья

Продолжение интервью с ополченцем, проходившим службу в бригаде «Призрак», а затем в народной милиции Луганской Народной Республики с ноября 2014 года по сентябрь 2015 года.

*****
— Как Вы узнали о том, что будет наступление под Дебальцево?

— Нам конкретно ничего не говорили, но напряжение витало в воздухе. Чувствовалось, что вот-вот что-то должно начаться. Нас несколько раз поднимали всех по тревоге, мы выходили в предполье, наблюдали. Видели, что у нас движение идет, у них идет.

Но когда все реально началось, то это все равно было неожиданно. Просто однажды утром, 19 января, нас подняли по боевой тревоге, вывезли в Вергулевку и поставили задачу: выдвинуться в составе группы из 25 человек и занять шахту «Вергелевская». Заняли ее, закрепились, подождали остальные силы, которые подошли часов через 18. Так вот все и началось.

— Где была база отряда под Дебальцево?

— В Комиссаровке, в колонии общего режима №22. Там ситуация вообще была интересная.
В ноябре 14-го мы получили информацию, что этой действующей колонией пользуются украинские ДРГ для отдыха, пополнения припасов и боекомплекта. У охраны все это брали. Так вот, было принято решение эту зону захватить. Однажды утром мы подъехали, окружили колонию по периметру, чуть-чуть постреляли, кинули гранату, и охрана сдалась. Отобрали у них оружие, боекомплект, разогнали этих ментов, а заключенных перевели на другие зоны. С тех пор это была наша постоянная база.

Фактически были в том районе передовым отрядом. Левее и чуть сзади от нас стояли казаки на шоссе на Дебальцево, а правее в Вергулевке был батальон «Александра Невского», тогда входивший в состав бригады «Призрак».

— Как охарактеризуете боеготовность своего подразделения перед началом наступления?

— Я не могу оценить полезность проводимых с нами тактических занятий. Получили ли они что-нибудь от этих занятий, пригодилась ли им эта наука. Я могу судить только по себе. Когда ты попадаешь в бой, то понимаешь, что реальная ситуация и то, что написано в учебниках, — две большие разницы. Тактика, стратегия – все это фигня. Если ты попал в бой, вышел из него живым, то ты уже на два порядка выше того, кто закончил там какую-нибудь военную академию, но в реальных боевых действиях участия не принимал.

— Расскажите, что Вы знаете о боях под Санжаровкой 19-25 января, в частности, об атаках на украинский опорный пункт «Валера».

— Сразу хочу предупредить, что концентрировался на выполнении задач, дни там сливались один с другим, бежали очень быстро, поэтому даты запомнились плохо.

Мы тогда не очень хорошо понимали, где находимся, где находится противник, так как карт у нас на руках не было. Погода еще была плохая: туман, мокрый снег. Примерно только представляли в каком направлении Дебальцево.

Первый бой примерно в том районе был на первый или на второй день после занятия нами шахты «Вергелевская». Мы его только слышали сквозь туман: танки вроде стреляли, что-то бахало, судя по звукам был там серьезный замес. Потом на следующий день к нам приехали танкисты «Чапая» и стало известно, что наши танкисты попали под раздачу, наших побили.

Потом какие-то танкисты вышли на связь, и от нас ночью ушла группа на их поиски, а мы были в прикрытии. Затем эта поисковая группа привела какого-то раненого танкиста: в масле весь, в соляре, оглушенный. На следующий день, когда погода было лучше, мы видели на высоте чьи-то подбитые танки метрах в 300-400 от позиций противника, по которым лазали люди, снимали с них что-то. Танки долго горели, потом один из них взорвался. Нам не было понятно, чьи это машины.

На следующий день мы наблюдали с одной из высот в 3-4 км, позиция была у нас на обратном скате, напротив украинского опорника. Сидели вот, как в кинотеатре, и наблюдали, как подошли 3 танка, пара машин с пехотой и, как в кино, пошли в атаку. Танки прошли вперед до украинского опорника метров 500-700, постреляли, отошли. Я видел, что пехота выгружалась из машин, но не видел с нашей точки, чтобы она пошла в атаку вместе с танками.

В другой день мы наблюдали попытку выхода большой колонны ВСУ в сторону Санжаровки. В ней было штук пять танков, десятка полтора БМП, тентованные автомобили и какие-то колесные бронеавтомобили. Их жестко встретили где-то сразу за Санжаровкой, что-то подожгли. Они пометались по гребню высоты и отошли за него, мы потеряли их из виду.

— Один из украинских военнослужащих, оборонявшихся в те дни на ОП «Валера», пишет следующее о действиях артиллерии ополченцев между 19 и 23 января: «Артиллерия … фактически прорубала просеку в зеленке со стороны Санжаровки — или противотанковые мины пытались выбить (которых там, вообще-то, не было), или просто чистили дорогу своей технике». Вам известно почему огонь велся по лесополосе, где не было позиций ВСУ?

— Могу сказать, что и «укропы» целенаправленно наваливали по пустому месту не раз. Неизвестно зачем.
Еще вспомнил. Был какой-то бой внизу, между высотами, возможно там, где протекает речка Санжаровка. Где-то между 21 и 23 января. Нам не было видно, что там в балке происходит, но по звукам было слышно, что стрелковка серьезно работает, длинными очередями бьют, взрывы. Впрочем, я могу и ошибаться с местом боя. Если бы знал, что придется кому-то рассказывать все так подробно, записал бы сразу.

Ополченцы на шахте «Вергелевская», 28 января 2015 года

Фотография предоставлена интервьюируемым

— Работу артиллерии ополчения в те дни прокомментируете?

— Наша артиллерия каждый божий день била по высоткам, прерываясь время от времени на 30-40 минут. Мы думали, что на украинских позициях ад кромешный творится, что их сотрут там в порошок всех, закопают. Была выжженная земля, но не там, где надо. Все поля были перепаханы, а сами, если так можно выразиться, укрепления были практически целыми. Почему так и не смогла артиллерия точно попасть, не смогла подавить украинскую оборону, я не знаю. Их техника стояла даже без капониров, ее можно было уничтожить, если точно попасть.

Не знаю, кто управлял огнем нашей артиллерии, кто ее корректировал, но даже я, не обладая нужными способностями, и то бы смог за 5 минут навести ее куда надо, на этот опорник.

Хотя все-таки был эпизод успешный. Рядом с нами была наша батарея «стодвадцаток», три штуки. Я к ним подошел, предложил накрыть украинский опорник. Его хорошо было видно. Мне ответили, что нельзя, приказа нет. Но потом все-таки обстреляли. Подожгли «шишигу» и БТР, которые стояли на открытом месте. После этого нас особо люто утюжили 120-ми всю ночь.

— Свои ощущения от первого обстрела можете вспомнить?

— На шахте «Вергелевская» в районе копанок у нас был наблюдательный пост. Окопчик, пулемет «Утес». Как-то утром подошел на этот пост, сел рядышком. Солнышко выглянуло, день вроде хороший. Закурил. Смотрю, в метре от меня трассер пролетает. Я залег. Наблюдаю в бинокль. Второй раз он выстрелил уже с более близкого расстояния, наверно, метров с 400. Где-то рядом с моей каской ветку сбило. Понятно стало, что снайпер работает.

Я понял, что раз он появился, то теперь сюда будет каждый день как на работу ходить. Пошел на шахту к нашим «агээсникам», показал ему примерно направление и дистанцию. Он туда «улиточку» отработал. Потом пошел к минометчикам, рассказал про снайпера. Они возбудились по этому поводу, накидали туда мин. И буквально минут через 10 попал под свой первый артналет. Украинцы, видимо, до этого не знали, что мы там находимся, но после работы нашего АГСа и минометов решили ответить. Первая мина упала метрах в 30 от меня. Не зацепило, но в ухе до сих пор пищит. Забежал в здание и тут вокруг начали гвоздить вообще очень плотно. Не знаю, я как-то и испугаться не успел, страха совсем не было. Азарт некий был типа «врешь, не возьмешь».

Сейчас вспоминаю некоторые свои действия в то время, уже в последующие за первым обстрелом дни, и думаю: «Зачем куда-то лез? Зачем вот там так рисковал?» Тогда же это все воспринималось по-другому, действительно с эдакой бравадой, азартом. У меня все время был некий инстинкт охотника, все высматривал, концентрировался на выполнении имеющейся задачи, а то что происходило вокруг воспринималось как просто некоторые факторы, которые тебе мешают.

— Расскажите о действиях своего отряда в конце января – начале февраля.

— Так понимаю, что наше направление считали танкоопасным, предполагали, что при рассечении украинской группировки на две части — дебальцевскую и чернухинскую – первая вместе с техникой пойдет на прорыв. Предполагалось, что у них много техники, много людей. Вот мы пробыли в районе шахты «Вергелевская» до 28 января, ожидая, что через нас начнут прорываться, но этого не произошло. Боев с использованием стрелкового оружия у нас там не было, только снайперы противника периодически работали с расстояния метров в 500. Соседям же, как уже говорил, доставалось. В основном же, били по нам 120-мм минометы с утра и до вечера. Очень точно били. Нам повезло, что мы отделались лишь несколькими легкоранеными. Похоже, что украинская артиллерия вела разведку с помощью РЛС, потому что била по тем местам, откуда наши минометы вели огонь. Время артналетов было всегда разным, не давали особо расслабиться.
После 28 января мы начали работать в направлении Дебальцево, ходили на разведку между Боржиковкой и Депрерадовкой. Окопы там рыли, бродили по «серой зоне» в районе Борзеевки.

Разведвыход в районе Боржиковка-Депрерадовка
http://vk.com/video255388911_170941176

8 февраля наблюдали как неудачно штурмуют украинские опорники в районе Новогригоровки. Тот «элэнэровский» отряд — танкисты «Августа» и пехота, — который наступал от Боржиковки, я так понял, даже не ориентировался, где находится. Может, конечно, они хотели проскочить в стык украинских опорников. Не знаю.

Стрелками указано направление наступления отряда ЛНР

— Можете подробнее рассказать об этом эпизоде?

— Мы в тот день шли тремя группами. Первая — ДРГ «Рязань», серьезные такие пацаны, заходила на украинский опорник «Копье». Практически параллельно я вел вторую группу в Борзеевку. Там есть мост через речку и предполагали, что оттуда может техника пойти. Третья группа шла вдоль левой «штанины» железной дороги по обе стороны путей. С утра еще мы встретились с этими танкистами на «нуле» — точке сбора. Они оставили нам один танк, который, впрочем, недолго нам помогал, пострелял немного и уехал. Люди из третьей группы потом и рассказывали о той танковой атаке, так как находились ближе всего к месту событий. Говорили практически то же, что потом сообщил Брехаря, командир украинского опорника, в своих воспоминаниях.

— Украинские военнослужащие сообщают, что 8 февраля они слышали либо видели в небе 2 самолета. Вы видели самолеты в тот день?

— Я до этого боевой реактивный самолет видел лишь один раз – на шоу «Русских витязей». В
тот день… вероятно в тот, я точно не помню… прямо над тем местом, где мы находились, примерно на высоте метров 350-600, пролетело, судя по звуку, нечто реактивное. Не два объекта, а один. С виду оно напоминало Су-24 или Су-25. Летел он со стороны Нижнего Лозового. Кто из нас сказал, что это беспилотник, кто-то – что самолет. Совершенно точно он был на реактивной тяге.

В последующие дни мы проводили разведку в районе железнодорожной развилки за Боржиковкой и Борзеевкой, так как планировали, что будем заходить в город вдоль ближней к Борзеевке железнодорожной насыпи.

12 февраля перед нами в Дебальцево пошел небольшой разведотряд ЛНР, который попал там под раздачу, в окружении, что ли, оказался. Вероятно, их решили спасать, поэтому, ничего толком не говоря, нас 13-го числа привезли на пункт сбора, выдали там «Шмели», гранаты и отправили сначала к нашим окопам в районе Борзеевки. Затем по «зеленке» вдоль железной дороги пошли к окраине поселка «8-е марта». Шел не только наш отряд ДКО, а вообще весь сводный отряд «Призрака».

Поселок «8-е марта», февраль 2015 года. Вид от окопов ополченцев

Фотография предоставлена интервьюируемым

— Какова была численность вашего подразделения, зашедшего в Дебальцево?

— Не могу сказать, не знаю. Я весь сводный отряд «Призрака» увидел только 23 февраля, когда у нас было общее построение на поле возле школы. Там было примерно 300-350 человек.

Так вот, пошли вдоль железки. Нас начали очень серьезно прессовать метрах в 500 от окраины поселка: били 120-ки, какая-то «шрапнель» в воздухе взрывалась на высоте 15-20 метров и было слышно, что осколки как дождь по деревьям шлепают.

Санитары потом говорили, что части этой «шрапнели», извлеченные из тел, выглядели как спиральки. После начала обстрела люди начали прятаться в посадке, просто сели на месте. В это время со стороны Депрерадовки на поселок вели еще наступление и казаки, поэтому часть пуль с того боя залетала и к нам. Стало ясно, что сидеть нельзя, место пристрелянное, поэтому подняли людей и повели вперед. Идти было тяжело, мало того, что обстрел, так еще и снега по колено. Особенно тяжело было расчетам ПТУР, тащившим всю эту тяжесть.

Когда зашли на окраину поселка, то нас начали еще и из стрелковки обстреливать. Стало еще жарче, народ суетится, бегает. Командование поставило нам задачу занять шестиэтажное здание управления станции Дебальцево-Сортировочное, вести с него наблюдение и корректировку огня артиллерии.

Точно не было понятно, как идти, но пошли. Суета, взрывы. Смотрим, кто-то из подворотни выскакивает с оружием. Свой, нет? Черт его знает… Дальше на улице натыкаемся на какого-то дедушку, сидящего на завалинке. Тут вокруг все горит, деревья, скошенные осколками, валяются, развалины, а он сидит. «- Дед, ты чего так сидишь-то?! Прячься! – Да мне все равно уже. – Где «укропы»?! – Да вон там.»

Я ему не очень поверил, все равно идем наготове. Какие-то дворы, проломы, развалины… Проходим мимо горящего детского сада, там что-то взрывается… Заходим в итоге в здание этого самого управления станции. Там обнаруживаем, что в подвале-бомбоубежище находится куча местного народа.

Мы еще не успели толком осмотреться, понять, где противник, а они уже кинулись к нам обнимать, целовать: «Спасибо! Вы нас освободили! Победа! Ура!». Тут стрельба то там, то там, непонятно, может сейчас по нам с ближних многоэтажек поливать начнут, по толпе такой, а им все пофиг. Они пьяные в дупель были. В соседний магазинчик мина попала, стена рухнула, поэтому местные там еды, алкоголя набрали. Прямо в подъезде костерок жгли, сосиски на нем жарили. Они нас звали: «Давайте поедим, давайте выпьем!» А до этого предупреждали, мол, ничего у местных жителей не брать, могут отравить. Пить все ж хотелось, сколько побегали в тот день, семь потов сошло…

Поднялись мы на крышу здания. Вернее, как крышу, до этого мы это здание обстреливали, крыша рухнула, поэтому на последний этаж забрались. Местные нам до этого объяснили, что «укропы» там-то и там-то. И вот мы заходим туда, такие уже расслабленные, что без боя все сделали, под впечатлением от «встречи победителей», и тут по нам снайперы работать начинают. Попрятались, постреляли куда-то в ответ.

Здание управления станции Дебальцево-Сортировочное

Фотография предоставлена интервьюируемым

Спустились вниз, все стихло. Где остальные наши, не совсем понятно. Что-то в течение дня по рации говорили, но мы особо не вслушивались. Связались с командованием, нам сказали, чтобы мы искали место для ночлега. Нашли дом какой-то, забились в него, сидим. Непонятно, где мы находимся, что вокруг, где наши, где противник. Я еще более-менее себя чувствовал, потому что в тепловизор нет-нет выходил посмотреть: вроде никого не было.

Что тут делать было? Решили спать. Печку опасались растапливать, поэтому укрылись какими-то одеялами, одеждой, просто горой навалили на себя. На всякий случай на дверь я поставил гранату, чтоб если кто полезет, то она сработала. И завалились спать, если уж убьют, так хоть выспимся.

Так в то время выглядел поселок «8-е марта»

Фотография предоставлена интервьюируемым

Утром, часа в 4, где-то рядом с нами начинается бой. Причем серьезный такой. Связались по рации с командованием, чтобы понять, что происходит. Те тоже не знают, предложили разведать. Выдвинулись. На рассвете появилась информация, что в таком-то здании якобы снайпер. Мы засели в противоположном, постреляли, по нам в ответ постреляли. Потом, когда уже совсем рассвело, нас начали плотно прикладывать минометы. Часа два непрерывно били. Весь день вот так вот просидели в трехэтажном здании, время от времени перестреливаясь. Их минометчики раздолбали все создания вокруг, осталось только одно целое, напротив нас. Вечером мы туда и переселились. Забили окна, плюнули на все и растопили печку.

Погода была такая, что минус 17 мороза, снег повалил, промерзли хорошо. Я потом в темноте выходил с тепловизором, осматривал окрестности, посмотрел на наше убежище метров с 70 и видно было, что труба от печки светится как лампочка Ильича. Местные объяснили нам, что «укропы» метрах в 400 от нас сидят. Но там они были или нет, неизвестно. Может уже ушли. Поэтому я решил, что посты на улице выставлять не будем. Посадил двоих внутри на караул, а остальные решил, что спать будут. Начнется замес – будем отстреливаться из дома. Это лучше, чем замерзнуть. В этом доме мы и провели несколько ночей.

На следующее утро после переселения в него, приехали «элэнэровцы». Прямо у нашего дома выгрузили из «Уралов» людей. По ним было видно, что экипированы они очень плохо. Я бы сказал, как обсосы одеты. Построили их: «На первый-второй рассчитайсь! Нале-во! Шагом марш!» Я у них спрашиваю: «Ребята, вы куда? – Вон туда. – А зачем? – На зачистку. – А вы знаете, что там, где противник? – Ну, где-то там, далеко.» Ушли. Начинается в том направлении бой, длится несколько часов. Мы тоже постреляли. Закончился бой, узнаем у соседей, что там случилось. «Да вот побили ваших.» Узнаем, как и что, выясняется, что пошли они мимо какого-то здания, а их там как в тире и расстреляли. Спрашиваем, кто стрелял, говорят, что не знают, наверно, «укропы».

Командир роты 25-го мотопехотного батальона, которая там сидела у украинцев, как-то там подал знак, чтобы вступить в переговоры. Пришли к нам «элэнэровцы», мол, сходите на переговоры. Ну, мы выдвинулись вдвоем. Подходим к зданию банно-прачечного комбината, где украинцы сидели, напротив него общежитие какое-то, а между ними что-то типа скверика, засаженного деревьями. Был засажен, потому что деревья осколками посрубало. И лежит там куча народу убитого.

Вышел к нам украинский командир. Говорит, мол, так и так давайте вы нас отпустите, а мы стрелять не будем. Мы говорим, что не можем его отпустить. Он предложил тогда: «Ну хоть трупы своих заберите.» Лежало там человек 15, может больше, не считал. Начали мы вдвоем трупы таскать. Когда донесли одного до «элэнэровцев», то его кто-то узнал и говорит: «Эх, Витька, Витька… Что ж ты туда полез…» Я еще удивился, говорю, мол, война ж ведь, чего спрашивать. А он в ответ: «Так он ж водителем был.»

Я еще тогда сам подумал, что странно как-то, водитель, а в бой пошел. А потом уже у kenigtiger почитал, что туда набирали людей, которые вообще опыта никакого не имели, стрелять даже не умели. Тогда и понял, чего этот «элэнэровец» по Витьку так сокрушался.

Видеосъемка украинского военнослужащего 25 омпб «Киевская Русь» с крыши банно-прачечного комбината. Февраль 2015 года

После обеда опять переговорили с командиром роты 25-го батальона, он попросил время на раздумье до утра. Человек, который со мной был, решил им разрешить подумать. Лучше бы, конечно, этого не делал, там часа на раздумья вполне бы хватило. В 6 утра я заметил на улице троих местных с авоськами, которые шли в тот разрушенный магазин, спросил у них, как и что. Они и сказали, что, мол, «укропы» то еще ночью бежали, с которыми мы договаривались. Я не поверил поначалу, стали потихоньку к их позициям подбираться, подвоха ждали. В итоге зашли в это здание, а там пусто. Они бросили боеприпасы, вещи, только оружие забрали и ушли.

Далее у нас были некоторые боестолкновения только под Новогригоровкой, но противник избегал боя, не оказывал организованного сопротивления и стремился уйти.

Примерно после 17 февраля стало понятно, что в Дебальцево никого не осталось, и тогда началась трофейная лихорадка. Все начали бегать по полям и собирать трофеи. Время от времени возникали спорадические перестрелки, причем даже не было понятно с кем перестреливаемся-то. Открыли там по мне огонь с посадки в 300 метрах, ну и я туда стреляю. В общем, начался какой-то бардак, неразбериха. Я потом разговаривал с людьми из других подразделений и оказалось, что у них тоже было такое же впечатление.

— Что трофеили с убитого противника, на захваченных позициях?

— Я с убитых ничего не снимал, вообще считаю это неприемлемым. А на брошенных позициях было всё. Вообще всё, что можно представить: оружие, боекомплект, экипировка, вещи. Всё это было в изобилии, поэтому что-нибудь простенькое типа РГД-5, которые валялись как желуди, даже и не собирали. Из патронов собирали только 5.45 ПП и 7.62 БЗТ.

Было очень много техники, но она вся была в ужасающем техническом состоянии, некрашеная, ободранная. Единственное, что на них было нового, так это наклейки «ПТН – ПНХ», жовто-блакитные полоски и белые опознавашки АТО. Процентов 60 техники было на ходу, сама доехала до Комиссаровки, остальные пришлось вытягивать или разбирать на месте.

Большинство техники украинцы бросали как есть, где придется, часть пытались повредить. Например, могли включить массу у танка, чтобы разрядить аккумулятор.

Трофейный КрАЗ в Комиссаровке, начало марта 2015 года

Фотография предоставлена интервьюируемым

Трофейная техника. Комиссаровка, начало марта 2015 года

Видео предоставлено интервьюируемым

— Стрелковое оружие тоже бросали?

— Автоматы, пулеметы, ручные гранатометы и огнеметы, много чего. Нашли как-то прицеп от грузовика полный «калашей». Не в ящиках, а навалом лежали.

— В окопах оружие валялось?

— Да.

— Не боялись того, что оставленное оружие и вещи могут быть заминированы?

— Были такие опасения, но потом прошли, так как с минированием не сталкивались.

— Каковы были потери вашего подразделения?

— Когда мы готовились к проведению наступления, то нам говорили, что в Дебальцево сидит серьезная группировка в пять-семь тысяч человек, которая занимает оборону в укрепленных опорных пунктах, где есть железобетонные доты, дзоты, какие-то вагоны закопанные и прочая. Мол, туда просто так не попадешь. Нас предупреждали, что сопротивление будет сильным, ждал, что несладко нам придется, но в итоге все было гораздо легче. Я бы не сказал, что у противника в том районе Дебальцево, где мы действовали, были сконцентрированы какие-то значительные силы. Все, что у них было, они сосредоточили в зданиях банно-прачечного комбината, депо и ж/д больницы, в самом частном секторе поселка «8-е марта» их не было. Никаких дотов, дзотов, бронетехники я там не видел. Сами бои, с применением стрелковки, были только первые 2-3 суток.
Во всем «Призраке» потери составляли примерно 24 или 27 убитых. А вот у «элэнэровцев» потери были большие. Наш медик, «Куница», потом рассказывала, что раненых было очень много, причем тяжелых.
Мой отряд ДКО потерял убитыми 4 человека, причем трое погибли в ходе одного эпизода. 8 февраля наша разведка пошла от Борзеевки в Дебальцево и попала под раздачу. У них появились раненые. За ранеными пошла другая группа, в том числе, мой напарник по снайперской паре, который выполнял функции санитара. Вот их там минами и накрыло. Общие потери: 3 «двухсотых» и 14 «трехсотых». Причем, украинские минометчики сделали всего 6 выстрелов. А может даже и не минометчики, а из СПГ били, так точно мы и не поняли. Я еще писал в свое время докладные записки, что в то место, куда эти группы пошли, ходить не надо, так как место пристреляно противником.
— (Вопрос был задан несколько дней назад, уже после интервью, когда другой ополченец сообщил о потерях своей группы в том бою.) Естьописание боя от другого ополченца, где указана иная цифра потерь. Вы не ошиблись: 14 раненых?

— Я имел в виду общее количество пострадавших. Наши убитые: 1 — осколочное в грудь, 1 — на спине сдетонировал портплед с выстрелами РПГ, 1 — оторвало ногу. Наши раненые: 1 — осколочное в шею плюс контузия, 1 — осколочное в область сердца, 1 — осколочное руки, 2 — контузия. Плюс потери той группы.
Еще один «двухсотый», первый самый в нашем отряде, у нас был, когда поехали кошмарить блокпост под Чернухино. (Видео, где можно посмотреть этот эпизод http://vk.com/video24858875_171239250. Дата: 29 января 2015 года. Примерное место съемки — ссылка. — прим.)
В самом Дебальцево потери были, но только ранеными. Пара тяжелых, а остальные все легкие. В основном, осколочные ранения от той непонятной «шрапнели» и от ВОГов. Мы поначалу-то и не понимали, что нас ВОГами закидывают. Сидишь спокойно во дворе, вдруг шлепает что-то. Бах, еще что-то шлепает. И некому было сказать нам: «Эй, парни, да вас с подствольников обстреливают!»

— Вы до этого не имели дел с подствольными гранатометами? Звук взрыва у ВОГа достаточно специфический.

— Нет. У нас в отряде вообще подствольников не было, и я даже не знал, как он работает. Был похожий случай и с СПГ-9. Мы как-то заступили на дежурство на позициях перед Дебалью, а там предыдущая смена из батальона «Александра Невского» нам СПГ оставила и ящики с БК. Два часа не могли понять, как из него стрелять, и как вообще пороховой заряд присоединить к боевой части. Просто мы все СПГ видели первый раз в жизни.

— Как выглядели случаи пленения украинских военнослужащих?

— На нас — под «нами» я подразумеваю подразделения, находившиеся в том месте, — как-то ночью вышла колонна, драпавшая откуда-то из-под Чернухино: два грузовика, полностью забитых БК, «буханка» с людьми и еще какая-то машина. Ехали по дороге, заблудились, наткнулись на нас. Остановились. Офицер вышел из машины и подошел спросить, кто мы такие. Говорим: «Призрак». Он бежать пытался, поймали. По остальным открыли огонь, они разбежались, всё побросали. Нескольких из них убили, двоих взяли в плен.

Потом на БТР к нам пытался кто-то заехать, пострелять. БТР сожгли, часть убили, одного, что ли, взяли в плен. Среди них, вроде бы, был какой-то журналист «укропский».
Все пленные были молодыми пацанами до 30 лет, все представлялись рядовыми. Из забавного: как-то товарищам в плен попался боец, переодевшийся в женскую одежду.

— С пленными доводилось общаться?

— Лично мне доводилось брать в плен только одного. Это был капитан ВСУ, лет сорока, выглядел как какой-то бомж. Тот самый, что спрашивал кто мы такие. Пока его вел до штаба метров 300-400 пытался поговорить, но он был то ли в состоянии шока, то ли под воздействием каких-то веществ, поэтому ничего внятного сказать не мог. Просто говорил: «Я не хочу воевать. Меня заставили.»
А так, когда наше подразделение брало в плен солдат украинской армии после того, как фронт посыпался, то они все в один голос говорили, что их бросило командование. Не командиры среднего звена, а те, что повыше. Они просто бросили своих солдат и уехали. А мы, солдаты, мол, воевать не хотим. Выглядели они довольно жалко, если честно.
*****

twower в Я служил в «Призраке». Часть третья