Это было ночью. Самый страшный обстрел, под который я попадал. Страшный еще и потому, что кроме как в длинном кирпичном коридоре не где было укрыться. Я ни когда не позволял себе спать на передовой. Ночью, как правило, всегда стреляли. Практически везде, где бы я не был. И уснув, можно было, мягко говоря, все пропустить. Не снять материал, который потом будет в сети. И сотни тысяч людей из разных стран увидят, что такое война. Я не мог себе позволить филонить. Поэтому, не спал.

 

Но тогда, в середине августа, выдался действительно сложный денек. С группой «Самум» мы приехали в аэропорт на позиции Востока. Трехэтажка. Возле взлетки, на против которой стоят войска «Свободной Украины». Вся в дырах. Вокруг — следы боев. Воронки, мины и снаряды градов, торчащие из асфальта. Неразорвавшиеся ВОГи. Кстати — самая подлая граната. Разлет осколков небольшой, но благодаря «гению советского мышления» они приобретают такую форму, что вынуть их из раны очень сложно. Цепляются за все, ткань, сосуды. А если не разорвался: вот он, лежит, вроде бы что такого. Ан нет. Тронешь — взведется и рванет. От малейшего прикосновения.

 

Жара. Как всегда — броник, шлем. Мокрые потные ладони, мокрое лицо, мокрое опять все. Я облизываю соленые губы и думаю о том, что как на зло забыл взять флягу. Следующая мысль — зато аптечка на ремне.
Шагаем к Иверскому монастырю. Сейчас тишина. День. Все сидят, ждут. Вечера и ночи. Когда одни откроют огонь по жилому кварталу, а другие начнут подавлять. Как можно быстрее.

 

Потому что иначе погибнет еще один ребенок, еще один старик, еще одна Мама или Отец.
Или все сразу.

 

Группа боевого охранения меряет шагами изрешеченное асфальтовое покрытие. Показывают мне, как определить — откуда прилетел тот или иной «подарочек».
«Смотри, Фидель! Вот, видишь — вот так он вошел, осколки туда пошли. А вот здесь входное. Тут земля под углом. Смотрим, ага — воооот от туда. Из-за взлетки».

 

Тревожно. Мы идем по открытой местности, и меня пугает это.
Я снимаю разговоры ополченцев, а у самого руки ходуном. Потому что прошлый раз, когда мы сюда ехали на БТРе, нас обстреляли 82 минами. Именно эту дорогу.
Кладбище возле монастыря разнесено в хлам. Место жуткое. Я смотрю, снимаю, смотрю, снимаю. В этот момент я даже не знаю, что мне нужно больше — запечатлеть в памяти, или на флеш-карте.
Церковь — решето. Каким-то чудом сохранился купол, один из. Другой на земле. В арочных старинных окнах — бойницы. Мешки с песком, арматура. Когда-то оборонялись то ли правосеки, то ли ВСУ. Внутри — фрески, лики, иконы. Изрешеченные пулями, осколками. Свет солнца пробивается сквозь дыры в сводах, и видно, как в этих полосках светлого клубится пыль, поднятая нашими ботинками.
Ставим свечку, найденную здесь же. Много ребят из ополчения полегло здесь, освобождая святыни, так не к месту оказавшиеся на линии фронта.

 

Заходим в здание монастыря. Здесь бойцы Востока держали оборону. Против 300 человек. 8 бмп и 9 танков. И 30 наших. Тридцать. И они смогли их остановить. В кельях — кровати, матрасы, старый заплесневелый хлеб, пачки макарон. Ящики из под боеприпасов. Спальники. Личные вещи. Нахожу фотографии. Смотрю на парней, ставлю в угол, на тумбочку. Дыры в стенах. Кажется, дыры теперь и в нас.

Везде россыпи гильз. Отработанные тубусы противотанковых. Молча выходим из здания и идем обратно к трехэтажке.

 

Остаток вечера смотрим телевизор. Разговариваем, травим анекдоты, кушаем. Ждем. Ближе к вечеру бойцы рассредотачиваются по позициям. Дневная смена уходит спать. В 04:45 вырубает и меня.
Сутки в бронике и шлеме дают о себе знать.

 

В 5:00 прилетает. Я вскакиваю, и вижу, что бойцы, которые сидели рядом, убегают, кричат мне, чтобы я делал тоже самое. Хватаю камеру и ходу.
Сидим в коридоре. Это стреляют по нам танки. Есть одно гнусное свойство у него — сначала прилетает снаряд, потом слышишь звук выстрела. Вот и сейчас так произошло. Следующий снаряд падает совсем недалеко от входа в помещение, и осколки летят в то место, где я только что спал. Я слышу, как они пробивают все, что находят на своем пути. Железный звон. Тук-тук-тук. Дзынь-дзынь.

 

Я хватаю воздух как рыба. Меня трясет. Меня сильно. Трясет. Я стесняюсь этого. Мужаюсь поднять взгляд и посмотреть на тех, кто рядом. Но они тоже напуганы. Потому что это танк.

 

Потому что только что мы могли погибнуть. Вот так просто. Банально.
«Сегодня, в 5 утра, два бойца ополчения и российский журналист погибли в результате танкового обстрела в районе Аэропорта. По информации от командования ДНР — от взрыва танкового снаряда, и последующего поражения жизненно-важных осколками».

 

Сижу, думаю. А если он сейчас выстрелит вот в эту самую стену, за которой укрываюсь я? Что тогда? Куда мне убегать? Да и не успею ведь. Лишь бы сразу. Лишь бы раз — и все.

К танку присоединяется 152 калибр. Эта зараза залетает во двор трехэтажки, щедро осыпает стены осколками. Грохот. Маты. Запах вонючих носок, помойки, пороха, кирпичной пыли.

 

Сидим, закуриваем. Привыкаем. Слушаем.
Свистит, свистит, свистит — разрыв.
Разрыв — бабах — ага, вот и танк.
Они били по нам три часа. Странно было — разрывы, крики, беготня, а кто-то из ополченцев спит, не обращая внимания на суету и обстановку. Привыкли. А я сижу, и в секунды между — слушаю, как при вдохе сигареты хрустит сгорающий табак. Кто бы знал, что значат для меня эти сигареты.

 

В 8.15 нас запихивают в «Ситечко» — буханку Уазик, на котором мы со скоростью ветра уезжаем с позиций. В расположении пересаживаемся в свою машину. Сидим, молчим. Я начинаю вырубаться. Но краем уха слышу, как подходит к моим ребятам ополченец с рацией, а из нее: «…лять, они опять начали. Да, танчик херачит, сука»

 

Обстрел позиций Востока продолжался практически без перерывов двое суток.

 

Жара. Август. Аэропорт. Донбасс 2015.

 

 

Вадим Канделинский, специально для News Front