По итогам второго тура президентских выборов в Польше Анджей Дуда победил действующего руководителя государства Бронислава Коморовского. Это событие является глубоко внутренним делом Польши — поскольку на её внешней политике, скорее всего, не скажется.

 

 

Коморовский представляет партию «Гражданская платформа» (Platforma obywatelska), осуществляющую патентованный восточноевропейский центризм. Дуда (краковский юрист, фамилию которого за несколько месяцев до кампании никто толком не знал) представляет «Право и Справедливость», правую партию. Комментаторы пишут о «разделении на Польшу больших городов и Польшу провинциальную», имея в виду базовый электорат «платформы» и «ПиС». У них несколько различны взгляды на социальную политику и вопросы экономики («Платформа» более рыночна и хочет ввести евро поскорей, «ПиС» за контроль государства над стратегическими предприятиями и желает удержать злотый подольше. Кстати, на заре своей деятельности партии были вообще союзницами, и их звали — по первым буквам — «ПОПИС»). При этом на многие вопросы и на этих выборах кандидат Дуда в начале кампании просто не мог ответить — потому что не имел чёткого представления о том, в чём его взгляды расходятся со взглядами противника.

 

Главным мотивом смены президента, как и вообще принято в современной Европе, называют «усталость от нынешней власти». Это популярный и считающийся признаком стабильного государства мотив — голосовать не потому, что какой-то кандидат предлагает радикальные улучшения или решение назревших проблем, а потому, что действующая власть своих обещаний не выполнила. Значит, настало время не выполнить свои обещания сертифицированной и допущенной до выборов оппозиции. Наиболее показателен в этом смысле пример Греции, которая при своём глубоко провинциальном, «туристическом» и буржуазном образе жизни проголосовала за ультралевых. Не из желания построить социализм и снова стать судостроительным монстром глобального масштаба, а просто потому, что «прежние достали».

 

В Польше ультралевые не положены — коммунизм вообще запрещён, идеологическая «правая» накачка проводится четверть века с детских садов по взрослые СМИ, поэтому там классический европейский маятник «левоцентристы-правоцентристы», как и почти во всей остальной Восточной Европе, несколько куцый: «центристы-правые». Там, как мы помним, правого Валенсу сменил центрист Квасьневский, его сменил правый Качиньский, его сменил центрист Коморовский, его вот теперь сменил правый Дуда.

 

Что касается внешней политики, то никаких серьёзных изменений ждать не придётся. Точно так же, как нынешняя политика Коморовского явилась продолжением политики Качиньского — и политика Дуды будет преемственной по отношению к политике Коморовского. Столпы, на которых стоит внешнеполитическая Польша — проамериканизм и антироссийскость — не поколеблются. Несмотря на то, что Дуда считается кандидатом от провинциалов и вообще «простых людей», — сам идеологический коридор возможностей, созданный для польской политики, слишком узок, чтобы из него вырваться. Даже перед лицом глобальных геополитических изменений польским руководством будет производиться в промышленных масштабах антироссийская риторика, размещение западных военных баз на своей территории и национальная память про Катынь.

 

Кстати, стоит отметить и главный внешнеполитический проект польской элиты — «Восточное партнёрство». Как констатирует на этой неделе польская же пресса — саммит в Риге завершился «катастрофой», а само партнёрство «существует только на бумаге». Мало того, что странам-участницам со стороны постсоветских «партнёров» «не дали ни тени надежды на вступление в ЕС», так ещё и их не удалось склонить к осуждению воссоединения России с Крымом (обвинили в этой неудаче, кстати, саму же Россию. Как выразился комиссар по внешней политике ЕС Элмар Брок, «Азербайджан и Белоруссия просто затерроризированы Кремлём»). Но факт остаётся фактом: даже совершенно бесполезное, но зато антироссийское по своей направленности «восточное партнёрство» будет продолжать пользоваться упорной поддержкой со стороны польских функционеров.

 

Для реального же изменения внешней политики у государств Восточной Европы пока нет ни мотивации, ни возможностей.

 

«Однако»