Нидас Ундровинас
Ундровинас Как живёт Америка 7
Видео http://poznavatelnoe.tv/undrovinas_usa_7
Собеседники:
Нидас Ундровинас
Артём Войтенков – Познавательное ТВ, http://poznavatelnoe.tv
Артём Войтенков: Нидас, вы долгое время жили в США. Просто вкратце расскажите, как вы туда попали, и сколько вы там прожили.
Нидас Ундровинас: Уехал я, можно сказать, ребёнком. Мне было семнадцать с половиной лет. Я успел закончить школу, медицинское училище. И мой папа, он занимался наукой, и занимается до сих пор, и постоянно ездил за границу, во Францию, в Германию, в США, и ему постоянно предлагали работу. Как бы, вербовали, приезжали даже в Москву, предлагали. Как и все наши специалисты, которые в девяностые годы просто, можно сказать, переехали, поменяли место жительства, продолжая делать то же самое, что и здесь. И вот, в 91-ом году мы уехали всей семьёй. Для меня, конечно, это был огромный культурный шок, потому что, совершенно другие люди, совершенно другая культура.
Культура совершенно просто другая. То есть, никто тебя не понимает. Ты когда плачешь, они смеются. И когда они смеются, ты плачешь. И для меня было, можно сказать, чёрные дни некой такой депрессии, которую в США я получил от этой псевдо культуры американской. Я там учился, приспосабливался, конечно, родителей просил постоянно оправить меня в Россию обратно. Но, так как они авторитеты родители, конечно, хотели как бы, лучшего, и я дальше там продолжал работать. Пошёл по стопам папы: так же биология, учился, работал. Как-то приспосабливался, и у меня такое ощущение все эти годы было, я там прожил девятнадцать лет, такое ощущение было, что ты там никому не нужен совершенно. И что вот ты не должен жить здесь, твоя Родина, она за океаном, твоя культура, твои люди, и они там, а не здесь, в США, я имею в виду. И что-то вот я думал, что каждый день что-то должно произойти, какое-то чудо, что-то такое к лучшему. А получалось всё даже наоборот: всё хуже, хуже.
И первый раз, когда я приехал в Россию, через десять лет от эмиграции в США, я был в таком культурном шоке: меня окружают люди, разговаривают на чистейшем языке. Мне все улыбаются, действительно от души улыбаются, а не лицемерно. Со мной разговаривают, как с человеком, действительно, а не просто, как с потребителем каким-то. И, вернувшись обратно, я себе поставил цель, что через какое-то время я просто обязан вернуться в Россию. Я привёз жену из России тоже, мы с ней пожили вместе семь лет, у нас родились дети, и мы решили, что… Мы испугались, что наши дети станут американцами, просто-напросто. Потому что, для нас это чужие люди, чужая культура.
Артём Войтенков: Основное, я так понимаю, почему люди в девяностые годы уезжали на Запад, и в Америку в частности, это деньги. В России денег нет, там хорошие зарплаты. Как дело обстоит с этой материальной частью? То есть, я даже может быть, не буду спрашивать каких-то цифр, конкретных. Вот, уровень доходов сопоставим с уровнем расходов американцев? Как живёт большинство людей там?
Нидас Ундровинас: Большинство, средняя прослойка — одна из самых больших в США, её там около восьмидесяти процентов, что ли, это средний человек, как я жил, можно сказать. Средний доход у человека позволяет что? Большие города — они очень дорогие. Даже имея большие цифры денежные, семь-десять тысяч долларов в месяц, ты можешь себе позволить в Нью-Йорке, в хорошем районе. Надо не забывать, что США очень делится на такие области и райончики, где ты можешь себе позволить, где не можешь позволить. То есть, где-то очень дорого, там будет тебе безопасней, это не будет какое-нибудь чёрное гетто, где ты вышел на улицу, и тебя просто по голове огрели, ограбили, или убили. В таких районах, это очень дёшево, снимать, но, в таких районах никто не будет снимать из-за безопасности. Поэтому люди стараются к лучшему стремиться. Естественно, они хотят заплатить больше денег за свой комфорт, за свою безопасность.
В частности возьмём там, как все расхваливают Нью-Йорк, или Вашингтон, например. Центр города и девяносто процентов это чёрное гетто, где живут африканцы, где просто невозможно жить. То есть, вот именно в этом пятачке, там небольшая комнатка, как вот эта комната, наверное, будет и спальня, и кухня, и всё вместе стоит в месяц где-то около трёх тысяч долларов. То есть, дальше ты платишь налог со своей зарплаты, тридцать процентов где-то. И дальше пошло-поехало, у тебя зарплата, всё, что ты получаешь, ты сразу же и отдаёшь, получается. Поэтому люди получают некое образование, нагуливают себе некие кредиты, делают покупки, переходят на лучшую работу, более оплачиваемую. Делают себе кредитную историю хорошую. После чего, около тридцати пяти, сорока лет ты можешь получить более-менее хороший кредит на тридцать, сорок лет.
Артём Войтенков: Поясните с кредитной историей. То есть, там надо покупать сначала что-то более дешёвое? Прийти сразу взять кредит на дом не получится?
Нидас Ундровинас: Нет, конечно, никто не даст. Во-первых, ты должен показать, сколько ты проработал на этом месте, какая у тебя была зарплата. Всё это делается, я сказал бы, десятилетиями. То есть, в течение пяти, тире, пятнадцати лет, ты должен показать, что ты хорошо зарабатываешь. Для того, чтобы хорошо зарабатывать, ты же не можешь приехать и сказать: «Дайте мне хорошую работу». Для хорошей работы ты должен получить образование. Образование, чтобы получить хорошее, нужно тоже взять кредит, потому что, у тебя не будет денег. То есть, получается, кредит на кредите, и около тридцати пяти — сорока лет ты, возможно, получишь хороший кредит.
Берёшь кредит на дом, или на квартиру. Дальше ты выплачиваешь его от тридцати пяти до сорока лет, плюс тридцать — сорок лет кредит. То есть, до пенсии ты платишь кредит. Дальше ты перепродаёшь эти дома, переезжаешь в другие места, если ты получил лучшую работу. И, в конце концов, выйдя на пенсию, если ты выплатил этот дом, ты его продаёшь, так как ты совершенно не в силе, будучи на пенсии, его обслуживать: платить налог, платить за отопление, за электричество. В основном, пенсионеры продают дома, и переезжают в очень малогабаритные квартиры. Если у них нет такой возможности, кто-то из супругов умирает, их дети продают, помогают продать дом, и их перевозят в дом престарелых. В основном, все американцы, девяносто девять процентов, проводят свою жизнь в богадельнях. Вот такая вот формула.
А дальше, хватает ли на жизнь? Всё зависит от зарплаты: какая у тебя специальность, какая у тебя должность, сколько ты зарабатываешь. Сколько ты зарабатываешь, примерно в этом диапазоне ты попадаешь именно в этот район таких же, как и ты. То есть, если доктора, доктора живут с адвокатами, они живут с учителями, с интеллигенцией. Если ты рабочий класс, средний, ты живёшь в таких вот районах, как и ты. Если там не тянешь, ты скатываешься ещё ниже, чуть ли не в помойку. Вот такая формула жизни. То есть, формула, по сути дела одинакова для всех американцев: для среднего человека, для богатого человека. Всё это начинается с детства, ты начинаешь думать о хорошей специальности, чтобы хорошо зарабатывать. И если твои родители не тянут получить образование, ты берёшь кредит на образование, на пятнадцать-двадцать лет. Ты заканчиваешь институт, академию, училище, ты начинаешь выплачивать кредит. Когда ты начинаешь выплачивать кредит, ты делаешь вот эту себе кредитную историю для ипотеки. В общем, такая вот жизнь в Америке: всю жизнь, пожизненный кредит платишь, и на него работаешь.
Артём Войтенков: А деньги-то остаются свободные?
Нидас Ундровинас: Свободные деньги остаются. Почти их не остаётся, если на починку машины, или ты копишь съездить отдохнуть. Большинство американцев и не ездит отдыхать. Я вот, работая в биологии, в науке, пол Америки объездил за свой счёт вместе с женой, так там моей жене, учительнице говорили: «Ты вообще, только приехала, всю Америку объездила, пол Америки. Я вообще в этих штатах-то не была ни разу». То есть, по сути дела накоплений каких-то у людей почти и нет. Всё расходится на жизнь.
Там же как? Везде что-то ты захочешь купить, какую-то веешь, телевизор там. Вот они делают рекламу, что ты должен покупать машину, через каждые пять лет её менять. То есть, ты должен копить на следующую машину, чтобы сделать взнос, поменять её. То есть, десятилетняя машина считается как бы хламом. По сути дела, она, если как они рекламируют, пожизненная гарантия на двигатели. Ты чини какие-то насосы там, колёса меняют, но ты можешь вполне как бы пользоваться этой машиной. Нет. Там обязательно ты должен поменять, обязательно, чтобы у тебя не было проблем, обязательно ты должен платить огромную страховку, чтобы от и до было всё покрытие, себя обезопасить, и пошло, поехало. И там материальные блага хочется: плазменный телевизор менять каждые два года, какую-нибудь систему. И накоплений у людей почти нет, всё в основном в кредит.
Вся жизнь в кредит у них. То есть, там у людей, кого не спросишь, у всех там, сто пятьдесят тысяч долларов заём, двести тысяч. То есть, ни разу я не видел такого человека, чтобы он там… Один раз может быть, я встретил, у него там по наследству от мамы достался дом, и он решил в нём как бы жить продолжать. Это один человек за все девятнадцать лет я видел такого. В основном они продают родительские дома, и как бы делают вклад в свои новые дома. Берут вот этот кредит, как бы идут на улучшение. Никаких накоплений у людей почти нет. Вот этот взгляд наш, накопить что-то заранее, где-то поджаться, в чём-то себя ограничить, — такого нет. Они не хотят себя ограничивать, они хотят жить на широкую ногу, как все. Как по телевизору говорят, значит, так и надо. А говорят, что надо менять машины, надо всё время ездить по распродажам, покупать шмотьё в страшном количестве, потом тюками сдавать в секонд-хэнд вторсырьё это.
Артём Войтенков: А сами американцы, они это как воспринимают? Что это так и должно быть?
Нидас Ундровинас: Должно быть. Это норма. Этот просто норма. Так же, как американская жизнь, Америка с чего вообще начиналась? Америка начиналась с того, что принцип какой?
— «У тебя есть пистолет?»
— «Нет».
Это твои проблемы. Раз, нажал, обобрал — всё. Вот этот принцип, он не изменился, только изменились инструменты владения: вместо пистолета там закон, например, или реклама. Ничего не изменилось с того момента, кроме того, что вот инструмент совершенно другой. Ты должен знать обо всём: о медицине, о машинах, о еде, обо всём. Если человек с тобой начинает разговаривать, какой-нибудь агент, он начинает понимать, что ты не понимаешь, так всё — тебя просто там оберут по полной программе. Ты побежишь кредит возьмёшь для него, чтобы там, тебе навешали, каких-то материальных благ, которые ты обязан сейчас прямо купить. Всё так вот…
Поэтому, жизнь в Америке, она очень, я бы сказал, не то, что жестокая, выживает как бы, лучший, выживает сильнейший. У тебя же нет пистолета, у тебя он должен быть, ты должен стремиться, чтобы он у тебя был. Ты должен быть лучшим из лучших.
Скажем, такой принцип: человек идёт, упал в лужу. У нас подошли, руку протянули: «Давайте, мы вам поможем». А там сказали: «Вот лежи в грязи, и думай в следующий раз, куда ты идёшь». Вот так вот: «Обходить надо, надо значит, смотреть. В следующий раз тебе будет урок».
Совершенно другая культура, совершенно другие взгляды.
Артём Войтенков: А что происходит с людьми, которые не могут по ряду причин выплачивать кредит? То есть, он взял кредит на дом, потом там кризис, уволили с работы. Что в этом случае? Отбирают дом?
Нидас Ундровинас: Да, в этом случае отбирают дом. Я сам в такую ситуацию попал. Когда уезжал, и у нас был дом в кредит на тридцать лет (я не помню), и мы взяли этот дом, когда был пик дороговизны. А во время кризиса как раз в 2008-ой год, когда мы собрались уезжать, дом просто обесценился. То есть, он стоил, грубо говоря, сто пятьдесят тысяч, а агент нам сказал: «Вы можете за семьдесят поставить, и за пятьдесят продать». То есть, я продаю дом за пятьдесят, какой-то взнос я сделал, не знаю, двадцать тысяч долларов. Они, конечно же, этот взнос забирают себе, и тебе говорят: «С вас сто тысяч, оплатите».
Я говорю, например: «Я не знаю, как платить, что мне делать?»
— «Хорошо, мы тебе дадим некую отсрочку, не знаю, в течение, скажем, сорока лет выплачивайте пятьдесят, сто долларов в месяц, сколько вы можете, тридцать долларов в месяц, выплачивайте, и всё. И мы тогда с вами разойдёмся по-мирному».
И вот мне пришлось делать вот это банкротство, чтобы уехать. Я ходил, там, по-моему, два каких-то цикла было, доказывал, что у меня нет денег просто. Я теперь семьёй вынужден арендовать какие-то квартиры. Я должен платить детям за еду, и к моему большому счастью я попал на такую планку, что мы являемся как бы ниже планки среднестатистического дохода. То есть, у меня был доход, мы жили, пятьдесят тысяч долларов в год. А для семьи, в которой у меня все нахлебники были, там я должен был семьдесят тысяч долларов. И благодаря вот этой разнице, мне как бы они списали, в конце концов, весь этот долг. И вот только после этого жуткого разбирательства, то есть, у тебя забрали дом, тебе жить негде, ты снимаешь, какие-то квартиры низкосортные, ты ущемляешь себя в комфорте, можно сказать, и ты ещё должен платить за то, что ты подписался когда-то.
Ну вот, Америка, конечно, вот этот закон, я бы сказал, машина насилия, которой все боятся в Америке. Не то, что они боятся. Ты приезжаешь и тебя заманивают, ты сам подписался, ты сам захотел.
Тебе говорят, например: «Если ты хочешь снимать вот такой дом, это тебе будет стоить, скажем, три тысячи долларов в месяц. Ты можешь снимать спокойно. Но, если ты хочешь его купить, тебе будет стоить, скажем, семьсот долларов«.
Ты думаешь, ну это же вообще красота: три тысячи, и семьсот. Так это я только и хочу, я буду стремиться только, чтобы взять эту кредитную историю, чтобы не три тысячи платить, а чтобы моя семья жила в шикарных условиях, и я платил в три раза меньше.
А дальше действие начинается.
— Ты должен там триста долларов в месяц заплатить налог.
— Ты должен заплатить за отопление неимоверное количество долларов, потому что дома картонные. И если там какое-то похолодание до минус пяти — стёкла трещат, это всё инеем покрывается, печка твоя просто гудит, и в месяц получается триста долларов, четыреста только за газ ты платишь.
Артём Войтенков: А если вы снимаете.
Нидас Ундровинас: Там по договорённости. Есть такие, что там всё входит в цену. Это уже зависит от хозяина. Там нет такого государственного ничего. В основном всё принадлежит частным или компаниям, или какому-то человеку. И поэтому люди, они стремятся к этому, и наши когда приезжают люди после наших квартир вот этих хрущёвских в девяностые годы. Там же не было такого — коттедж или дом в то время пока ещё.
Артём Войтенков: Тогда только-только начали.
Нидас Ундровинас: Да, и тогда они приезжают, тебе предлагают ту же самую квартиру сто двадцать квадратных метров, например. Там у людей просто, они не могут поверить, что они могут тянуть всё это. Они готовы подписаться, они готовы всё. А если им покажут дом с участком, с шикарным каким-то ландшафтом, с кустиками, так это куда там – «да это просто, я только и хочу это«. А когда они входят, они почему-то думают, что эта жизнь как здесь, только в сто раз лучше.
И получается что? Вот тот ландшафт они получают, они получают эти кустики, они получают разноцветные трусы за пятьдесят центов, а само общение, самой культуры её просто нет. Всё. Ты вот всю жизнь работаешь на эти кустики и на трусы и кроме этого у тебя больше ничего нет. Не о чем ни поговорить, потому что, там просто не принято поговорить.
Артём Войтенков: А как это? Ты же общаешься на работе, с соседями.
Нидас Ундровинас: Хорошо, на работе ты не общаешься почти. На работе ты общаешься только исключительно по своей специальности. Если ты будешь обсуждать какие-то свои персональные дела, этот же человек о тебе расскажет шефу, что ты на работе обсуждаешь, какие-то кастрюли, обсуждаешь какие-то персональные дела.
Артём Войтенков: Слушайте, работа разная бывает. Бывает работа, где ты работаешь руками, и у тебя язык, условно говоря, свободен. Ты же можешь обсуждать, например, копаешь что-нибудь.
Нидас Ундровинас: Копаешь, ну не знаю, может быть, ты копаешь, да хорошо, копаешь с кем-то. Там просто не принято. Тебе будут говорить: «Почему ты копаешь, и разговариваешь? Ты не концентрируешься на работе». Значит, тебе или меньше заплатят, или тебя выгонят просто. Вот и всё. Тебе скажут: «У тебя значит, что-то, свободное появилось какое-то время, что ты болтаешь?» Ты должен концентрироваться на копании, или перекладывании каких-то листовок, или книжечек. Ты должен концентрироваться, чтобы не сделать ошибку, чтобы не откопать там чуть-чуть, там чуть-чуть.
Так как в Америке почти никто не общается, этот социум, можно сказать, он отсутствует. Это совершенно другие. Там общинами люди не живут. Там живут, идея вот – «ты исключительно единоличник». Там говорят «its my privacy «, какая-то аура, в которую никто не имеет права зайти, например, обсудить это даже. И я не хочу это обсуждать, потому что, это просто не принято. Поэтому, там какие-то бытовые дела обсуждать на работе, это вообще не обсуждают. Может быть, во время ланча, обеда, ты можешь пойти и обсудить. А на работе ты должен делать только то, что тебе надо по специальности.
Дальше, например, соседи, вы говорите. Соседи — там не принято общаться. Например, чтобы к тебе пришли в гости, ты должен сделать назначение, договариваться, сделать приглашение, посылать открытку «Приходите в такое-то время, в такой-то день, на столько-то часов, будет там чаепитие, или будет что-то такое«. А потом ещё тебе позвонят и скажут: «Ой, у нас планы поменялись, извините, нет«. Тогда да. А так, чтобы прийти: ты просто зашёл к человеку, например, на задний двор, и начал с ним болтать.
Он что-то подумает.
— Во-первых, ты пришёл на мою территорию, тебе что-то надо. Что тебе надо?
— Тебе надо что? Поболтать? О чём? О бытовых делах.
Ну, раз — ты можешь, тебя не поймут, потому что, ты из России.
Второй раз – тебе могут сказать: «Ты знаешь, если ты хочешь обсудить какие-то дела, давай тогда по телефону, когда у меня будет возможность, тогда мы разрешим зайти тебе.
Соседи. Так как Америка, страна, я бы сказал, доносчиков-стукачей, там с детства приучают в школах делать доносы на всех. То есть, если ты видишь что-то не то, на твой взгляд, ты сразу звонишь в полицию, или пишешь в администрацию. Например, приехали к тебе какие-то друзья. Сначала они увидят, там стоит машина.
Они тебя спросят: «А что это такое?»
Ты можешь сказать: «Какое твоё дело вообще?»
Например, бизнес там. Но это уже будет считаться хамством. Они уже могут переписать номера этой машины, и послать в администрацию, сказать: «Проверьте, кто это такие, почему они здесь ставят свою машину?» На твоей же территории.
Артём Войтенков: А ко мне может друг приехал на машине?
Нидас Ундровинас: Хорошо, ты скажешь, что это мой друг на машине. Но они всё время спрашивают «кто это и что это?» Это мой друг. Ты значит, проходит неделя две, спрашивают: «А почему твой друг так долго? У него нет работы? Почему он так долго здесь стоит?» Ты начинаешь уже оправдываться: «Мой друг, он значит, это…» А они уже смотрят на тебя: «Что-то здесь не то».
Артём Войтенков: А как же its my privacy?
Нидас Ундровинас: Вот, я и говорю, что это твоё privacy, они не имеют права к тебе. Но они имеют право, они должны донести на тебя в администрацию, что здесь…
Например, к нам приезжала женщина одна, русская. У нас получилась такая ситуация, что она на улице просто оказалась там. Приехала в Америку, и она стала нелегал, какой-то шизик муж американец не сделал ей документы, она просто осталась на улице. И вот, она к нам приехала, живёт у нас.
Они спрашивают: «А у вашей русской подруги, что там за визы какие? Почему, что такое?»
Мы говорим: «У неё всё в порядке, не волнуйся. Всё отлично»
Она у нас жила полгода.
Они каждый месяц спрашивали: «Почему она у тебя так живёт? Почему, что происходит?» У неё нет дома, она не работает? Почему так долго у неё отпуск? Она должна работать сейчас».
И дальше вот такие дела, я бы сказал, стукаческие, по-нашему. Все — стукачи поголовно.
Артём Войтенков: Короче, настучали на вас, да?
Нидас Ундровинас: Не настучали, как бы, на нас за другие вещи там настучали. Там же, например, если трава переросла на два сантиметра, на тебя могут донос написать, что неряшливый вид у ландшафта. Или, например, у тебя одуванчики на участке выросли, и разлетаются по их участкам. Получается, что ты разносчик сорняков.
Тебе из администрации придёт письмо:
— «Уберите одуванчики, а то оштрафуем»
— Или: «Постригите траву, вид неопрятный у вашего ландшафта».
То есть, получается, что ты живёшь под такой огромной лупой, которой тебя со всех сторон разглядывают, но при этом privacy, при этом, свобода передвижения, свобода слова. Всё, всё только одна свобода. Но, свободы, по сути дела никакой нет. Все со всех сторон тебя контролируют. У нас сосед был, он просто через дорогу, какой-то психически ненормальный. Ему, наверное, лет под пятьдесят, семьи не было, мама только. То ли у него инвалидность была, то ли что, он не работал, и целыми днями, как посмотришь на его дом, у него шторки шевелятся. То есть, он целыми днями сидел, смотрел, что происходит, и писал доносы на всех. Постоянно приходили какие-то, что у нас что-то не то, забор не так поставлен, это не так. Крышу мы крыли, перекрывал я крышу, он пришёл ко мне, сразу, причём: «А сколько стоит работа?»
Я говорю: «Я сам, значит, у меня муж моей сестры, я ему заплачу. Всё замечательно, не волнуйся».
— «Сколько материала? А в администрацию сколько ты заплатил, чтобы купить разрешение на смену крыши?»
Артём Войтенков: Какое разрешение?
Нидас Ундровинас: А такое. Там, если ты меняешь что-то в доме, ты обязательно должен пойти в администрацию, и сделать запрос на разрешение. Например, унитаз меняешь, ты должен заплатить сто долларов.
Артём Войтенков: Чего? Налог, что ли?
Нидас Ундровинас: Нет,это разрешение на техническую смену твоей сантехники.
Артём Войтенков: Это мой дом, это моя сантехника. Почему я должен у кого-то спрашивать разрешения?
Нидас Ундронавис: Это закон. В том-то и дело. Я вам сейчас рассказываю некие подводные камни. Ты видишь антураж вот этого, некая бутафория: коттедж, шикарный ландшафт, кустики, травка, и ты вот это хочешь. Ты это берёшь, и в конце начинаются проблемы. Везде вокруг тебя стучат. Ну, так как американцы с детства все это получают, они воспринимают это за норму. Когда человек, который приехал, скажем, из России, я смотрю на этого, говорю: «Сколько стоит? Сто пятьдесят долларов». Просто уже наврал.
Он: «Что-то повысилось уже в этом году. В прошлом году было сто тридцать пять».
Я так отошёл, просто: «Да, да, всё мне понятно».
Дальше была ситуация. У нас соседи меняли забор между нами.
И подошёл этот сосед, и спросил: «Я вот буду менять забор, но по всем правилам, лицевой стороной красивой, я должен к тебе».
А забор сам стоил то ли тридцать тысяч долларов, то ли двадцать — очень дорого.
Я ему говорю: «Вот я тебе чисто душевно, по-человечески хочу сказать — ставь лицевой стороной к себе».
Он сначала не мог поверить вообще счастью.
Я говорю: «Давай, подпишусь тебе, где хочешь. Ставь ты, ты платишь, спасибо, что этот забор вообще будет». Там такая рабица, по пояс. А он захотел глухой поставить, деревянный. Там красиво всё, замечательно, резное.
Я говорю: «Ты платишь, я вообще на всё готов».
Поставил он забор. Приходит письмо из администрации вот этому соседу, что вы поставили забор не той стороной к соседу. Номер один. И номер два, снести весь забор, и переставить лицевой стороной к нему. И так как столбы стоят уже, получается, по середине нас, и если он лицевую сторону поставит ко мне, получается, что пять сантиметров плюс, умножим на семьдесят метров переходит, как бы мою территорию он забирает себе. И поэтому, все столбы надо передвинуть на эти пять сантиметров. Выкопать, и передвинуть.
Этот наш сосед, на нём лица нет: «Ты представляешь, я заплатил тридцать тысяч долларов, я вообще не знаю, что мне делать теперь». Я ему говорю: «Давай, я пойду, и напишу, что я ставлю забор. Просто, я ставлю забор».
Он говорит: «А как это так вообще?»
Я говорю: «Так, а что такого? Ты платил сейчас за разрешение?»
Он говорит: «Нет, забор бесплатно было. Ты просто берёшь разрешение».
Я говорю: «Ты не волнуйся».
И он не мог поверить. Он приехал за мной, приехал в администрацию, и до последней подписи стоял за мной, смотрел, что я пишу разрешение. Я написал, что мне не нравится этот забор, я хочу его снести за свой счёт. И поставить новый, лицевой стороной, там даже вписали, как полагается. И когда я поставил свою подпись, он вышел, он не мог вообще поверить, что такое может быть вообще на свете.
Оказывается, на него написал докладную вот этот сосед через дорогу. То есть, ему какое дело? Он живёт через дорогу, этот забор вообще к нему не принадлежит. Я потом подошёл, и спрашиваю этого стукачка: «Вот тебе какое дело до этого забора?»
Он: «Всё должно быть по закону. Всё должно быть только, как написано, усмотрено законом».
Вот такая вот жизнь, если не нравится, уезжай. Нравится? Ты должен не то, что прогибаться, а ты должен получать тогда то, что там есть на самом деле.
Вот, пожалуйста, всё общение исключительно только через стукачество, доносы, и в основном выходишь на задний двор, лицемерная улыбка, всё, значит, хай-хай. И всё, и ты эту улыбку убрал. Как дела? В порядке. И уходишь. Всё. На этом заканчивается полностью всё общение. Это жизнь такая, да.
Потом ты начинаешь осознавать, в чём твой смысл жизни: выплачивание вот этого кредита, налогов, и жить среди стукачей, которыми станут твои же дети, потому что сами вот эти все ценности в кавычках, их же прививают сразу же в школе. В школе с первого класса начинают детям говорить, входить в панибратство: «Что папа, кем работает? Мама?»
Артём Войтенков: То есть, узнавать уже.
Нидас Ундровинас: Да. И учитель начинает после уроков проводить собеседование с каждым ребёнком. Дальше начинается некое панибратсво. То есть, они все, как психологи, я бы сказал. Они проникают к ребёнку в доверие. То есть, ребёнок начинает доверять уже больше учителю, чем тебе. Он становится другом.
Дальше начинается: «Что там, папа курит? Принеси сигареты, нечаянно, бычок какой-нибудь».
На проверку, курит ли он какую-нибудь, анашу, например. Или волосы мамины принеси, чтобы узнать, наркоманка она или нет. И дальше начинается полностью всё, что ты обсуждаешь в семье вечером, всё это, в основном, потом, на следующий день, или через какое-то время, выносится на повестку дня в школе. То есть, школа выращивает (система) детей в том духе, который её нужен, то, что ей нужно, тех детей выращивают. Получается: ты ребёнка родил, и ты дальше его спонсируешь. А дальше что там? Если ты, например, раздетый торс, ты не имеешь права выйти перед ребёнком, например, после ванны.
Артём Войтенков: Дома?
Нидас Ундровинас: Дома, да. Это называется уже насилие, что ребёнок должен видеть твоё голое тело, это считается неким насилием.
Артём Войтенков: А как же пляж?
Нидас Ундровинас: Нет, дома. Вот именно — дома. Пляж, это пляж. Там все раздеты. А здесь все одеты, а ты выходишь с голым торсом. Это уже считается насилие над ребёнком. Ты его заставляешь осматривать своё голое тело.
Дальше. Про крик я уже не говорю. А ремнём если стукнуть, то это сразу тебя родительских прав лишат.
Дальше, если ты что-то не понимаешь, например, крикнул ребёнку, что он не хочет что-то делать. Он рассказывает учителю. К тебе тут же, в этот же день, вечером приходит администрация, несколько человек, комиссия с двумя полицейскими, и принудительно тебя посылают на курсы повышения твоей родительской квалификации, что ты например, что-то не понимаешь. Почему ты на него орёшь? Ты не понимаешь, как его надо воспитывать. Тебе надо ходить. Если ты отказываешься, тебя лишают родительских прав. И не именно вот этого ребёнка, а всех вообще. Если ты не пойдёшь на эти курсы.
Так что, знаете, потом, когда люди начинают сталкиваться с этим… Один такой случай я там слышал. Довели там папу до того, что, по-моему, какой-то десятилетний мальчик ставил папу в угол, то есть, его наказывал, наоборот. Это ситуация вообще что-то такое, что у нас хотят ввести, вот эта ювенальная юстиция…
Артём Войтенков: Уже вводят вовсю.
Нидас Ундровинас: Да, это вот плоды именно вот этой псевдодемократии какой-то. Как будто, ты должен ребёнку не причинять насилия, а рассказывать, что, например, вот есть гнилое яблоко, а есть свежее яблоко, вот какое яблоко ты будешь есть? Позвольте, есть какие-то уровни, которые ребёнок не понимает. Ему надо жёстко сказать, что можно, что нельзя. Нет, ты не имеешь права. И с этим сталкиваются, море моих знакомых столкнулись с такими проблемами в Америке.
Нидас Ундровинас: Чтобы эту депрессию убрать, я начал ходить в церковь. Церковь это культурное общество, которое собирает русских людей.
Артём Войтенков: То есть в русскую церковь?
Нидас Ундровинас: Исключительно в русскую нашу православную, там эту церковь построили белогвардейцы, которые уехали до гражданской войны. Общался с иммигрантами, которые и в пятидесятые годы приехали, в общем, со всеми кто туда ходит. Постоянно они об этом говорят, постоянно у них это на языке, что те, которые новоприбывшие сталкиваются с этими делами, они там в шоке. Те, которые уже пробыли, они плачут, как всё ужасно, те, которые белогвардейцы, они уже американцы и еле по-русски разговаривают.
Артём Войтенков: В смысле дети уже.
Нидас Ундровинас: Да, дети, их внуки. Они блюстят русскую культуру, они стараются поддержать русский язык, по-русски они разговаривают с жутчайшим акцентом. Снимаю шляпу, что они поддерживают русскую культуру, потому что, например, второе там поколение, которое приехало в Америку, дети, например, если родились, они уже почти никто не разговаривают по-русски, они не хотят, это очень тяжёлый язык по сравнению с английским. Зачем им общаться на тяжёлом языке, если можно на легком? Все вокруг разговаривают на английском, а не на русском. Этот язык легче, потом эти же дети тебя начинают стесняться, что ты с акцентом разговариваешь. Они тебе говорят: «Мама, папа, куда-нибудь уйдите, ко мне друзья сейчас придут, не выходите из комнаты».
Они начинают стесняться, что родители разговаривают не в совершенстве на английском. С такими проблемами я там столкнулся, посмотрел, но опять-таки я мечтал вернуться в Россию и для меня это были галочки такие, что хорошо, что плохо. Шмотьё там, разноцветные трусы, в этом, что ли хорошо? Да и здесь их можно купить эти трусы.
Формула коттеджа у нас это очень всё просто, можно организовать просто и достаточно дёшево. Мы купили кусок земли в Подмосковье, вернулись и я буквально за миллион рублей построил себе дом в 300 квадратных метров.
Сам фундамент копал, никто ко мне даже не подходил и не спрашивал: «Есть ли у тебя разрешение на копание фундамента».
Даже говорили: «Какой же ты национальности, целый день капаешь».
Я говорю: «Да вы поймите, я из Америки приехал, я тут отдыхаю, живу в сарае, капаю себе фундамент».
Артём Войтенков: Это вы научный работник.
Нидас Ундровинас: Да. И для меня такое счастье было, ты приехал в какую-то деревню, тебя никто не знает, ты никому не нужен. Не нужен, я имею в виду системы. Никто на тебя не стучит, к тебе приходят и говорят: «Чем тебе помочь? Может тебе покушать принести? Давай я тебе арматуру, у меня старая есть, принесу». Для меня это так шокирующее было после Америки.
Построил дом, пожалуйста, это формула американская, которая там мечта, она же называется «американская мечта». Американская мечта это в Америке не то, что взять дом в ипотеку, а выплатить её, а она никого у людей там не совершается эта мечта.
Артём Войтенков: Что прям никто не может выплатить?
Нидас Ундровинас: Представляете, вы в 35 лет взяли хороший кредит на 30 лет. Пенсия в 65, вы выходите на пенсию, выплачиваете этот дом и по сути дела…
Артём Войтенков: Мечта сбылась.
Нидас Ундровинас: Мечта, да. Может быть, о на сбылась, но у большинства людей она не сбывается, потому что ты этот дом взял, и ты в этом доме особенно долго не живёшь, примерно 5 лет. Через 5 лет ты идёшь на улучшение ты находишь лучшую работу, ты продаёшь этот дом. Но так как недвижимость растёт в цене, ты продаёшь дом, эту разницу берёшь, вкладываешь в следующий дом. И так, как ты идёшь на повышение, у тебя дом ещё больше и больше кредит и деньги.
Всё, все твои деньги, все доходы и ты так растёшь, растёшь, растёшь и, в конце концов, ты доходишь до этого пика и ты уже просто не тянешь, ты его выплачиваешь, и ты просто вынужден его продать этот дом. Вынужден его продать, потому что ты его просто не тянешь, или квартиру. То есть таких людей, которые, например, берут кредит и живут в этом доме 30 лет таких людей там просто единицы. В основном все американцы колесят по всей Америке, как дом на колёсах, там даже ощущения, что это твой дом, нет совершено. Ты знаешь и через 5 лет ты всегда ищешь работу, чтобы иметь для себя некую, я бы сказал, подстилку что ли, что если тебя сейчас уволят, у тебя всегда будет, в смысле работу ты найдёшь.
Ты растёшь, растёшь в этот дом переезжаешь всё больших размеров и вот твоя мечта осуществляется, которая сразу же, если ты её выплатил, а может быть ты её и не выплатил до пенсии, значит, ты продаёшь этот дом. Ты уже готовишь себя к другой жизни более компактной, потому что по своим доходом ты не потянешь просто такого размера вообще всё. И работы у тебя не будет и будет пенсия. Пенсия там федеральная где-то 700-800 долларов на человека и какие-то накопленные вклады, если они у тебя есть вообще.
Люди стараются ещё параллельно делать в банковские счета там есть некий пенсионный фонд, скажем, доллар ты кладёшь, доллар тебе доплачивают. Очень интересно, у меня папа копил эти деньги, эта война в Ираке, затяжная в Афганистане, пришло письмо: «Вы знаете, нам не хватает на нужды, мы у вас забираем половину пенсии».
Артём Войтенков: Частной этой, своей собственной накопленной?
Нидас Ундровинас: Да, в банке, которая. Потом приходит через полгода: «Извините, у нас ещё хуже стало, солдатикам нужно бомбить людей, расстреливать нечем, нужны деньги». И забрали всю пенсию.
Артём Войтенков: Как это так? Это же моя, я же откладывал, это мои деньги, это не государственная пенсия.
Нидас Ундровинас: Понимаете, есть в государстве какие-то дела, война началась, всё — всех на фронт: все счета аннулируют, всё, нет больше рублей, только тушёнка, телогрейка, ты работаешь, тебе тушёнку дают и всё забирают. Тебе говорят: «У нас сейчас жуткая депрессия, коллапс, война, террористы нас хотят убить, давайте всё». И тебя просто информируют, не то, что они говорят «давайте», тебя информируют: «Мы забрали на нужды».
Пожалуйста, одна такая сторона: человек копил, что-то думал. Я просто это когда увидел, мне так смешно стало. А в чём вообще смысл? Ты работаешь, ты пашешь, ты отдаёшь на эту ипотеку, этот картонный дом, сделанный из папье-маше и всё. И ты не знаешь, что будет завтра, завтра у тебя могут забрать этот дом, потому что, например, ты придёшь на работу, а тебе скажут, те же стукачи на тебя настучат, что ты во время работы много разговариваешь про Россию или про Америку. Или бытовые дела и тебя увольняют — у тебя сразу забирают дом, машину, всё, потому что всё в кредит. Накоплений у тебя нет, всё — ты просто остаёшься на улице. Причём в Америке 80% населения принимают антидепрессанты, потому что они знают, что завтра может быть конец, и поэтому принимают антидепрессанты.
Опять-таки, такая райская страна, всё замечательно, а почему антидепрессанты принимают? Потому что боятся, что будет завтра. А завтра может быть с тобой, это может быть совершенно непредвиденно, например, какие-то большие консервные компании, они переводят свои заводы в Китай или в Европу ту же самую. Ты там какой-то инженер, всё преуспеваешь, тебе говорят: «Ты нам не нужен, потому что в мы тебе платим 40 долларов в час, а в Китае платим 4 доллара в час и результат будет тот же самый. Ты нам не нужен, спасибо за внимание, просто сам пойми, ты нам не нужен«. На этом заканчивается твоя карьера, не то что карьера, а заканчивается пирамида, дальше у тебя всё отнимают и уже ставят на тебе жирную галочку, что ты не способный, как будто там, в кредитной истории и тебе уже могут дать под больший процент или уже со скрипом тебе следующий кредит дадут. Вот такие там взгляды.
Ты постоянно живёшь на какой-то соковыжималке, ты должен быть лучшим из лучших, сверхчеловек ты должен быть, стараться везде себя, энтузиазм проявлять, показывать активно, что-то делать, доносить на всех, вот тогда ты может быть, выживешь. И это знаете, оно как-то до такой степени, какой-то поезд в никуда, до такой степени устаёшь от всего. А для чего? Ради чего? Для того, что тебя твои дети в дом престарелых сдадут? Они будут тебя стесняться, что ты разговариваешь по-английски с акцентом?
Знаете, как-то я так подумал, что совершенно это не для меня. Американцам хорошо, пусть они живут там, они выросли там, это их страна. Замечательно. Это опять-таки даже не их страна.
Артём Войтенков: Ну да.
Нидас Ундровинас: Как вы знаете, там все коренные жители, они живут просто в резервациях, их обокрали, обобрали и всех расстреляли, перерезали. И теперь, я не знаю, есть ли у них паспорт, можно ли получать паспорт США? По-моему, у них просто бляшки висят — кто ты есть кто. И из одного зоопарка в другой можешь передвигаться, это коренные жители, а так говорят: «Демократия, демократия».
Да, здесь у нас вся земля полита моими предками кровью, защищая, а там полита просто невинными людьми. И жить на той земле, не знаю, я углубился в историю, почитал, по сути дела, истории там вообще никакой и нет. Почему у них всякие герои создаются, потому что у них нет настоящих героев.
Там же сначала приехали бандиты, которые разборки делали, высылали вместо тюрьмы, дальше приехали колонизаторы англичане, французы, испанцы. Потом у них началась грызня между собой. Дальше они вырезали полностью всё местное население, между собой перегрызлись, французов турнули в Канаду, испанцев на юг и, в конце концов, навезли себе рабов. И вся страна была построена исключительно на рабах, на бедных африканцах, которых только в трюмах поумирало при перевозке, а уж там не знаю сколько.
На этих рабах построили себе комфортную жизнь, и теперь все эти белые люди, благо там произошла некая революция, что чёрные сказали: «Мы тоже люди». Теперь всё повернулось совершенно по-другому, планета перевернулась. Теперь белые официально платят чёрным, чёрные теперь никто не хочет работать. Они теперь наоборот все сидят и говорят: «Мы же работали, наши предки погибали, работали, рабы были, почему мы должны работать теперь, мы не должны работать». Но в чём-то они, конечно, правы чёрные. Но с другой стороны, конечно, они из-за этой системы, то, что ты можешь не работать, а получать шикарные дотации, льготы с правительства, рожают детей с 13 лет от разных мужиков каких-то и получают себе шикарные льготы. 5-7 тысяч долларов в месяц — тётка двадцатипятилетняя просто сидит и ничего не делает, только получает эти деньги. Когда дети вырастают, всех просто выпихивают на улицу. Образования, ничего у них нет, и никто не хочет учиться и работать. Дальше начинается криминал, погромы всякие, в смысле кланы какие-то междоусобные.
Артём Войтенков: А это только негров касается, что они могут сидеть на пособии или это всем?
Нидас Ундровинас: Нет. Там есть, меньшинство называется или как там, в общем, это негры, потом, по-моему, льготы получают евреи у них. Там какие-то свои огромные общины, которые доказали геноцид фашистов, Америка им платит почти всем, в общем, у них там друг другу помогают и по-моему ты можешь очень хорошо устроиться, если ты приедешь евреем в виде беженца. Что в России их унижают, как будто бы. Они приезжают в Америку, им платят льготы сразу, им дают работы.
Артём Войтенков: Подождите, я что-то не понял. Америка платит потомкам евреев за то, что их предков убивали немцы.
Нидас Ундровинас: Да.
Артём Войтенков: А платит Америка?
Нидас Ундровинас: Нет, они так себя поставили просто. Они приехали туда в какое-то время и себя поставили, что теперь если у тебя статут беженца, тебя притесняют, государство платит тебе дотацию.
Артём Войтенков: А если я русский, скажу: «Я русский, я беженец, кровавый режим Путина меня притесняет». Мне будут платить?
Нидас Ундровинас: Пожалуйста, скажите, если это пройдёт. Давайте вы будете первый, если это пройдёт. Я думаю, что не проходит, потому что за этим должно стоять ещё некое общество, община, которая в какое-то время внесла деньги в это враньё, можно сказать. Поэтому почти все, которые приезжают русскоязычные евреи из бывшего Советского Союза и из России, они сразу получают себе. Ты можешь приехать и сказать: «Я еврей». И всё — и ты будешь такой, как мы с вами. Ты будешь так же находить работы, пытаться что-то делать, но ты можешь придти в общину и сказать: «Дайте мне статус беженца, что меня притесняют в России, что меня зажимают на работе, везде». Ты просто расписываешься и тебе сразу пакет льгот огромный. Тебе находят работу, тебе находят жилье, чуть ли не бесплатно на какое-то время. Работу по специальности причём, которую ты работал здесь и всё, это знаете, как община. Община, которая она помогает друг другу. С одной стороны они, конечно, молодцы, потому что, например, русские, которые приезжают, они как волки друг друга ненавидят, все разбегаются друг от друга. Потом сплачиваются обратно в каких-то церквях, в каких-то подвалах, спортзалах, они начинают плакать, как же так вроде бы культура была, а тут ничего нет, когда они осознают это всё.
По сути дела общины там нет русскоязычной, её не существует, получается каждый за себя. А евреи они сплочённые, они везде сплочённые, они везде где можно такие штучки, они получают всё. Но дальше это меньшинство, я не знаю, мексиканцы многодетные, по-моему, им тоже какие-то огромные скидки дают.
Мы не входим, ты платишь, плати налог как раз на содержание их. Поэтому белые люди в последнее время стали очень недовольны, что мы платим налоги, а ты выходишь после работы или во время ланча отдохнуть, выходишь и там сидят чёрные, которые ничего не делают, сидят просто пьют пиво. И они говорят: «Как же так, мы работает».
А мне, например, мы жили около города Детройт, работал я в городе Детройт, там это стопроцентно чёрные районы. Работа моя была почти в центре города Детройт, под колючей проволокой, кованым забором обнесён этот медицинский центр. И вокруг просто разваленные дома полусожжённые (частный сектор), и сидят все чёрные с чулками на голове, со спущенными штанами, они там якобы в шахматы играют, на самом деле просто пункт сдачи наркоты. Прямо ты видишь это всё. Приезжают эти же полицейские машины, те же чёрные, никто ничто не видит, конечно, и они все-все тридцатилетние сидят на улице, играют в шахматы, пьют пиво. И ты работаешь, ты выходишь, но это я не знаю, дураком надо быть, чтобы не понимать, что происходит. Конечно же люди начинают быть недовольные, как же так, а у тех своя община.
— «Ну а как же, вот так, потому что мы там, посмотрите, сколько 200 лет нас насиловали, убивали, а почему мы должны? Давайте платите теперь».
Закон говорит: «Да, это демократия теперь, они имеют право, всё тихо, всем молчать». Хочешь судиться, иди судись, что-нибудь доказывай, если докажешь. Нет проблем — плати адвокату 5-7 тысяч долларов, что тебя ущемляют.
Мы просто даже не знаем, что это такое, вот в чём дело. Мы не знаем, что такое, например, район Гетто, где ты на машине въезжаешь и перед тобой кто-нибудь падает, ты останавливаешься, «что происходит», тебе по башке подбежали сзади стукнули, машину разобрали, тебя убили и в контейнер засунули. Никто тебя в жизни там не найдёт, вообще никогда.
Мы даже не представляем, что такое может быть. А это норма, это американская жизнь. Нам это не показывает никто.
Артём Войтенков: Да, не рассказывают.
Нидас Ундровинас: У нас просто люди потому что, в сравнении, посмотрят и скажут: «Да вы что, мы просто в сравнении вообще шикарно живём. Безопасно, выходишь, идёшь в метро, никто тебя не убивает, никто тебя не насилует, в смысле по цвету кожи. Какая-то толерантность. Какая толерантность? Мы все тут, страна многонациональная, 150 национальностей».
Артём Войтенков: Ещё больше.
Нидас Ундровинас: Да, ещё больше. Все всё понимают. Но как там, некая ненависть, чёрные ненавидят белых, белые чёрных. Эту границу убрали в шестидесятые годы, по-моему, в конце шестидесятых, но эта граница осталась, она даже ещё хуже стала.
Недавно события были, где белый полицейский убил какого-то чёрного.
Какие-то жуткие волнения. А от чего эти волнения? Да потому что это граница, это ненависть и она никуда не делась, она как была, так и осталась. И она сейчас просто перерастает всё больше и больше, потому что эти чёрные они там плодятся. Вы хотите для своего ребёнка образования, у нас один, два ребёнка в семьи, а у них там у каждого по пять, по семь. Конечно там прирост, приплод такой, что ой. Конечно, всех содержать надо.
И этот процент чёрных становится всё больше и больше, всё больше надо содержать. Уже просто будет оголтелая толпа, которая снесёт всё и всё.
Артём Войтенков: Неприученные работать, без образования какого-то, без понимания, которая только привыкла жить на пособия.
Нидас Ундровинас: Да, а им с детства, не то, что с детства, у них есть как церкви какие-то, храмы лютеранские, где они во время поют как-то. Им же сами рассказывают пасторы или как священники, по-нашему, сами же рассказывают, как надо в жизни устроиться, чтобы белый человек на тебя работал. Потому что мы работали, сколько миллионов нас полегло, чтобы этот белый себе рыло наел, себе дом построил, и газоны ему подстригали. Так давай теперь мы будем так жить. У них это в храмах даже идёт пропаганда вся.
И дальше начинается, если ты получил некую льготу, например, чёрный получает какую-то скидку на ипотеку 50%. Ты получаешь образование, вкладываешь деньги, берёшь, как я говорил, кредиты, один за другим. Ты взял дом, ты доволен, всё замечательно, твои дети ходят в школу. И около тебя покупает какой-то чёрный, который он никто, полотёр, у него нет образования, вообще никто, уборщик, можно сказать, а ему, там, по-моему, Буш это сделал, младший. Он сделал, что меньшинство должно получать 50% скидку на ипотеку. То есть ты получаешь образование, ты рвёшь на себе всё, ты купил и около тебя покупает чёрный, он работает, например, в той же системе, что и ты, только ты сидишь и делаешь высокоинтеллектуальную работу, а он полы моет. Он твой сосед, его дети 15 штук бегают каким-то криминалом занимаются уже, в школу он ходит в ту же, что и твои дети, и ты уже не знаешь, что делать, куда ехать. Это всё продавать надо, ехать куда-то дальше, какие-то районы искать, потому что всё это заканчивается очень плачевно. Когда дети, особенно подростки, одного возраста и они очень, я бы сказал, горячие парни, эти чёрные ребята сразу могут быть проблемы у твоих детей.
Я не то, что хочу сказать, что белые хорошие, а чёрные плохие. Это сама культура, сама система создала эти проблемы. Кто их вёз, кто их трогал из Африки? Кто-то на этом сделал деньги, а расхлёбываешь ты теперь. Если ты приехал в эту страну, расхлёбывай со всеми, пожалуйста. Вот эти проблемы — это одно из миллионных проблем, то, что я сейчас рассказываю, существует в США.
Артём Войтенков: Смотрите, как интересно получается, у нас я помню, в 90-ые очень хорошо ругались на Павлика Морозова, который в советское время был героем, он своего папу кулака заложил красным. И в 90-ые годы его так грязью поливали, а тут получается в Америке, из того, что вы рассказали, этих Павликов воспитывают массово со школы всех.
Нидас Ундровинас: Да. Так я вам про это говорю, что то, что мы должны смеяться, они плачут, то, что плачут мы смеяться. То, что для нас плохо, там хорошо. Я про это и говорю, что нормативы совершенно перевёрнутые, на наш взгляд с ног на голову и это считается норма. Это считается, так же как и американцы, например, тебе говорят, военный какой-то генерал мне говорил, что они победили вторую мировую войну, что если бы не американцы, вы бы там сгнили в окопах.
Артём Войтенков: Мы бы завоевали всю Европу, если бы не американцы.
Нидас Ундровинас: Он уверен, этот человек с военным образованием мне говорит, не то, что шиз американский, которые почти все там шизофреники большинство, они психически немного странненькие все. А это говорит человек, который обучался этому, истории этой, и он мне говорит.
Я говорю: «Хорошо, какие самые лучшие самолёты, подводные лодки? Кто в космос летал, американцы? В космос летали, на какой программе? На UNIX что ли? Или на Microsoftе или на Windows что ли? Нет, это была наша программа, почему то это забываете что ли?»
Артём Войтенков: В смысле, вы имеете в виду программное обеспечение?
Нидас Ундровинас: Конечно. В космос Юрий Гагарин полетел, центр управления на какой программе был? На UNIX какой-то американской? Нет, конечно, но они говорят, что они компьютер создали, всё это их. А в космос сейчас выводят, оказывается, все двигатели наши.
Артём Войтенков: На американских ракетах стоят.
Нидас Ундровинас: Да. Все военные их спутники на наших ракетах вынесены, я вообще просто поражаюсь до какой степени надо перевернуть всё.
А про ядерную, то, что бомбу они на Хиросиму сбросили, они сказали: «Так, это же вы нас попросили».
Я говорю: «Как это?»
— «Так, вы же тоже там воевали, все вместе воевали, и сказали всех японцев надо уничтожить, надоели, что-то такое. Мы сбросили».
Так это говорят не средне статистические американцы, говорят профессора биологии, физики говорят мне, что мы попросили сбросить ядерную бомбу. Представляете? А сами американцы они вообще ни в чём не разбираются. Я бы сказал, 99.9% населения не политизированы полностью, они не разбираются ни в чём, и не хотят разбираться, потому что они говорят: «У меня политического образования нет, я в политике не понимаю, пусть этим политики занимаются. Я шарики гоняю, я буду их гонять». Или врач говорит: «Зачем мне это знать, этим пусть политики занимаются, они знают как, а я буду делать операции».
И с ними, если даже тебя приглашают в гости, разговор только исключительно про шарики или про операции, и каждый раз одно и то же всё повторяется. То есть там о космосе разговаривать невозможно, потому что никто не понимает, что это такое, я образно говорю. Да, видите, стандарты совершенно другие, просто совершенно другие.
Артём Войтенков: Но, а мы плавно подошли в американскому образованию, если с нашим сравнить.
Нидас Ундровинас: Во-первых, советское образование самое лучшее в мире было. Это уже доказано, конечно, сейчас американцы хотят 90-ые годы продвинуть какие-то свои программы, как я понимаю, которые гораздо хуже.
Артём Войтенков: Вы же сами учились в американском университете и дети ваши, как я понимаю, в школе американской учились.
Нидас Ундровинас: Нет, дети у меня в школе, мы уехали, Денису было 3 года, а Даше год. Мы решили, что мы даже не хотим, чтобы дети туда пошли и быстренько, быстренько уехали.
Я в научной лаборатории работал и в сравнении, какому интеллекту у нас люди работают в лаборатории, в основном не из-за денег, а из-за призвания. То есть люди, им нравится этим заниматься. В Америке всё исключительно из-за денег. Там выбирается специальность по деньгам. То есть можете представить, человек получает образование ради денег или человек получает образование ради интереса. На низком уровне американцы, может быть, как бизнес какой-то, как правильно брать деньги, как обсосать человека, что-нибудь обдурить. Может быть эти институты работают на высоком уровне. Я бы сказал бы у нас, образование лучше.
Артём Войтенков: Нет, ну это сейчас многие уже говорят, но это не признаётся до сих пор официально.
Нидас Ундровинас: Опять-таки, почему тогда наши все специалисты скуплены полностью Америкой, почему? Потому что образование у нас плохое? Нет, потому что образование шикарное, идей море и из-за того, что людям давали, мой папа работал в основном, у тебя появилась идея и тебе говорят: «Давай, интересная тема, мы воплотим её, Советский Союз заплатит за всё, сделай только». И люди делают это, оказывается единичный случай, кто может это всё сделать и воплотить, потому что там получить гранд и сделать это очень-очень сложно.
У нас оказывается, почему сюда приезжали все эти американские «специалисты» в кавычках, которые всех наших отсюда вывозили. Они ещё воровали идеи, которых у них просто нет. Когда человек думает только о деньгах у него нет идеи как усовершенствовать космический аппарат. Он думает как бы чего такого сделать, чтобы побольше наварить на нём. И получается, что просто нет идей, просто нет.
Я был на биофизическом конгрессе в Калифорнии и что вы думаете, что там было? Там лица были Иванов, Петров, Сидоров — все знакомые люди, а почему? А потому что это и говорит о том, что образование на высшем уровне у нас, было, во всяком случае, но и сейчас продолжается, я так думаю.
Артём Войтенков: Сейчас его усиленно ломают.
Нидас Ундровинас: Ломают, но всё же остаётся как-то, можно найти. У нас ребёнок пошёл в школу, он вроде там, сказали, что программа новая, но мы будем по старой. Потому что если мы будем по новой, мы до 10 класса просто не уложимся. И мне это нравится.
Артём Войтенков: Это вам повезло, если вы с таким директором попали, потому что у нас сейчас в школах начинается то же самое, что и вы рассказываете про Америку.
Нидас Ундровинас: Да.
Артём Войтенков: Так что мы идём тем путём.
Нидас Ундровинас: Образование. У меня сестра пошла, когда приехала ей было 13 лет, она пошла в школу. Пришла и сидит какой-то дяденька, говорит, я сначала не поняла, 11 или 12 класс, у него борода выросшая, 18 лет ему или 20 уже, в школе в средней. Уже борода у него и он сидит и выпиливает из фанеры какую-то свинью.
У меня сестра говорит: «Да у меня брат в 4 классе выпиливал».
Он: «Да ты что, это же лобзиком, это шедевр только исключительные люди могут выпилить».
Эту свинью потом повесили на стену и говорили: «Майкл выпилил».
Сестра говорит: «Это вроде для родителей доска для резания хлеба, в 4 классе брат, а так он на токарных станках».
— «Ты, что токарных станков у нас даже такого нет вообще».
Это обычная средняя школа была. Я так просто говорю в сравнении даже по урокам труда.
Артём Войтенков: А вопрос о законопослушности американцев, я обычно задаю людям, улицу на красный свет переходят?
Нидас Ундровинас: В городе Детройт, например, они будут переходить на красный свет.
Артём Войтенков: Потому что это чёрные?
Нидас Ундровинас: Нет, даже белые. А у себя, например, где везде камеры, где везде полицейские, они боятся то, что на тебя кто-нибудь настучит или тебя заловят. Если этих нет механизмов, они тебе будут и мусор бросать, и переходить везде в таких районах.
Вон, американцы, я видел, приехали в метро, пиво пьют, орут, всех что-то хватают. Да в Америке их уже бы в тюрьму посадили за такие дела.
Артём Войтенков: В московском, здесь.
Нидас Ундровинас: А здесь можно, здесь же нет контроля, здесь же никто их не осекает, никто на них не стучит, никто их не сажает, здесь можно. И они себя ведут, что можно. А там где нельзя, там нельзя, они знают это прекрасно. Закон некий, не то, что джунглей. Поймали — да, не поймали, значит ты можешь делать, что хочешь.
Артём Войтенков: То есть получается не, потому что они такие хорошие?
Нидас Ундровинас: Нет.
Артём Войтенков: Потому что их наказывают за это.
Нидас Ундровинас: Да. Они знают, что им или деньгами их накажут или посадят куда-нибудь в клетку, во всяком случае, будут неприятности, из них никто не хочет неприятности. А здесь — свобода, пожалуйста, пей пиво в метро, ори.
Кто-нибудь тебе скажет: «Ты что?»
Все видят, что иностранцы какие-то, они и поорать могут, кого-нибудь схватить и ещё что-то сделать, и всё безнаказанно. Они отдыхают здесь душой и телом, вообще замечательно, то есть, перелетая сюда, это совершенно другие люди становятся.
Артём Войтенков: Законопослушность и улыбка слетает.
Нидас Ундровинас: Да, сразу же. Почему я сказал, что психически не нормальных людей много. Начинается всё с детства, где дети друг с другом особо не контактируют. Идёшь на детскую площадку — площадки пустые почти все детские. Приходишь с ребёнком, если ещё кто-то привёл, начинают дети общаться и их родители отворачивают и идут на другую сторону площадки.
Их спрашиваешь: «Почему?»
— «Мы хотим вот здесь»
То есть они хотят некой приватности.
Дальше эти дети, для них обустраивают у себя в доме где-нибудь в подвале игровую комнату, эти дети сами с собой занимаются. Включают им телевизор, дают кубики, как бы развивающие игры, но эти дети не развиваются. Дальше что получается, они начинают бояться общения, болезнь аутизм – это неспособность общения с другими детьми. Они приходят дальше в школу, и представляете, все дети уже с комплексом, они боятся общения, они не знают и не могут. У них у всех начинается некий пунктик, комплексы. Почему в Америке расстрелы постоянные в школах? Потому что у него, он сам в себе, он не может общаться ни с кем, дальше над ним взяли, посмеялись где-нибудь в школе, кто-нибудь. Он замыкается, у него некая месть, он берёт у папы пулемёт, приходит и всех расстреливает, вот в чём проблема там.
Дальше эти дети вырастают во взрослых, дальше вырастают в мужиков, у которых общение с женщинами очень сокращено. Если смотришь на женщину, тебя могут засудить за сексуальное домогательство сразу же.
Артём Войтенков: А если я просто посмотрел? Я же иду по улице, я же смотрю.
Нидас Ундровинас: Ты просто посмотрел, а ей показалось и тебя посадят, поэтому никто на них не смотрят, они так забиты.
Артём Войтенков: Подождите, я же, чтобы на человека не натолкнуться на улице, я же смотрю на него, хожу.
Нидас Ундровинас: Смотришь так, а если ты, например, сидишь, стоит девушка и ты на неё смотришь.
Артём Войтенков: Ну, в метро едешь, перед тобой стоит.
Нидас Ундровинас: Да, перед тобой стоит, и ты смотришь на лицо и рассматриваешь, просто посмотрел. Она себя чувствует не комфортно, она отходит в сторону, вызывает полицейского или дружинника, по-нашему и говорит: «Он на меня смотрит, он похоже что-то хочет от меня». Тебе там наручники или не знаю чего, она дальше пишет и тебя могут посадить за сексуальное домогательство. Она себя почувствовала, что ты хочешь домогаться до неё — вот в чём дело. Не то, что ты домогался, а ты на неё сидишь и смотришь, это не принято.
В Америке это не принято, ты должен сидеть, читать, смотреть, посмотрел так и дальше, но если ты будешь сидеть и смотреть в упор, это уже считается не нормально. А то, что всё не нормально, у тебя будут огромные неприятности. Да, ты можешь отговориться, когда на суд пойдёшь, адвоката нанять или отговориться как-то. Но у тебя могут быть неприятности. Поэтому все мужчины забиты, опущены куда-то под стол. Представляете, они приезжают в Россию, это вообще что-то: красивые женщины, куча милых, красивых, стройных, обаятельных, по сравнению с Америкой, там все полные, не красивые, всё наоборот, никто за собой не ухаживает. И тут они видят вот это, представляете, можно пить пиво, можно поцеловать девушку и тебе ничего не будет.
Артём Войтенков: А, то есть в США это сразу за решётку.
Нидас Ундровинас: Да, это всё, 15 лет или 20 лет будешь сидеть клеить марки или что там они делают. И представляете, когда они приезжают, они просто в шоке, что такое может быть и это можно. И эти дети, которые с комплексами, они растут, растут и дорастают до таких мужиков, до 50 лет у некоторых даже женщин нет. Они потом приезжают пятидесятилетние и увозят отсюда двадцатилетних, женятся.
Артём Войтенков: А потом разводятся обычно.
Нидас Ундровинас: Нет, они не разводятся, потому что наши женщины в основном зависят от них финансово. И получается так, что они потом рожают от них. И американцы, они себя же как ведут? Они себя ведут не то, что ты любимый человек, давай вместе строить что-то. А они себя ведут так: я же тебя из дерьма вывез, откуда-то, из какого-то Простоквашино, я видел, и посмотри где ты теперь живёшь, в моём доме. А дом ещё не его, а женщина не знает. Это мои машины – это не его, а это всё банковские. И они себя ставят так, что там все почти воют эти женщины: какой ужас, какое недопонимание, в основном какое-то потребительское общение. Вывозят исключительно из-за того, чтобы утешиться, себя физически и всё.
Одна говорила: «Я вообще повешусь, я не знаю, что с собой делать».
Я говорю: «Ну, что ты, покупай билет, уезжай, в чём проблема-то?»
— «Просто сейчас умру, кошмар, буду вешаться уже».
— «Приезжай к нам в гости, чай попьём, что происходит, расскажешь».
Приезжает вся в слезах: «Он меня не понимает, унижает и тому подобное».
А как может тебя вывезти нормальный человек, если уже с детства вырастает из него ком комплексов, немного с ненормальной психикой, и в конце это всё усугубляется. А наши думают, такое же будет и общение, по душам за круглым столом будут обсуждать, что мы будем покупать, как дом модернизировать.
Тебе скажут: «Какой дом? Ты хочешь себе что-то покупать? Иди, работай и трусы себе можешь купить тогда».
— «А как же, ты же вроде муж».
— «Ну и что? Я же плачу за это за это, за это и тебе за еду ещё. Откуда у меня деньги? У меня денег и нет особо. Мы сейчас машину будем тебе брать, чтобы ты передвигалась куда-нибудь, мне покупала покушать».
В общем, такие взгляды. А у нас люди, они совершенно по-другому. Для вас, наверное, тоже шокирующее это всё?
Артём Войтенков: Да. Как-то так, очень не по-человечески получается.
Нидас Ундровинас: Опять-таки, Америка — это исключительно потребительское отношение. Исключительно только потребительское отношение. Если есть возможность с родителей что-то получить или у родителей с детей что-то получить, это сразу применяется, тут же.
Там никто не стесняется тебе, потом скажут: «Ну, я тебя хотел проучить, да, я с тебя деньги слупил какие-то, ты учись, учись как надо себя вести«.
Не то, чтобы родители объяснят, как себя обезопасить, а наоборот, они скажут: «Ты должен идти работать, как я работал, подрабатывал, когда был студентом, я брал кредиты на образование. Давай проходи всё это, чтобы ты был человеком каким-то«.
Да и, в конце концов, какое сочувствие к родителям потом у этих детей? Они, естественно, их всех в дом престарелых потом сдают и всё, никто не стесняется, даже наоборот говорят: «Представляешь, деньги есть у меня. Продал дом, половину взял себе на ипотеку покрывать, а половину мамашу сдал в дом престарелых, ей там замечательно, она с котами там сидит, ей теперь памперсы меняют там во время, покушать дают».
А они в доме престарелых обкалывают антидепрессантами всякими, чтобы люди весёлые были, чтобы они не думали, как им плохо, включают телевизор и целыми днями смотрят. Памперсы иногда поменяют, в зависимости от того, какой дом престарелых. Вот и вся жизнь заканчивается так вот.
Типичная американская жизнь. Странно это, не странно, вот оно вот так.
Набор текста: Наталья Малыгина, Маргарита Надточиева
Редакция: Наталья Ризаева
http://poznavatelnoe.tv — образовательное интернет телевидение
Нет Комментариев