Елена Рычкова Как живёт Франция 5

0:04:37 — что хорошего во Франции

0:07:06 — скучные французы

0:08:50 — как работают французские банки

0:13:03 — ипотечное рабство

0:17:57 — как отбирают квартиры

0:21:10 — прелести французского ЖКХ

0:26:31 — банковская бестолковщина

0:34:21 — банковский беспорядок

0:36:42 — страшная наличность

0:41:11 — банковские гномы

0:43:18 — неторопливые деньги

0:45:41 — карательная медицина

0:50:15 — французские роддома

0:56:33 — француженки не хотят кормить младенцев молоком

0:59:19 — французские продукты

1:01:23 — стандартная европища

1:03:36 — противоположность политических взглядов

1:04:55 — насколько они тупые?

1:07:09 — завоевание Голливудом

1:09:48 — самоубийство западных стран

1:14:18 — смертоносные причёски

1:16:42 — залы ожидания в учреждениях

1:18:47 — бюрократия и бумажная волокита

1:21:10 — кто управляет вашим счётом в банке?

1:25:33 — французские жулики, воры и разгильдяи

1:40:00 — чёрное уничтожение Франции

1:04:46 — налоги во Франции

1:49:36 — принудительный разврат детей

1:51:46 — отсутствие детского воспитания

Елена Рычкова

Как живёт Франция 5

Видео http://poznavatelnoe.tv/richkova_france_5

Собеседники:

Елена Рычкова

Артём Войтенков — Познавательное ТВ, http://poznavatelnoe.tv

 

Артём Войтенков: Мы с тобой в прошлый раз разговаривали про Францию, о твоей жизни там. Рассказ про это европейское государство, что там на самом деле внутри происходит, и как выглядит обычная человеческая жизнь даже без политики. Но в прошлый раз ты рассказала далеко не всё, и у тебя появилось желание рассказать ещё другие подробности о жизни во Франции. Я думаю, что нашим зрителям это будет интересно, потому что первый ролик посмотрело достаточно много людей. Многие обвиняли, что

— «Вот она там сидит, во Франции всё плохо говорит, а сама работала какой-нибудь уборщицей, ей не повезло».

 

Елена Рычкова: На самом деле всё было совсем не так. Я работала во Франции по профессии, я компьютерный художник и работала там главным компьютерным художником, и креативным директором. То есть я отнюдь не уборщица, как это пытались некоторые меня обвинить.

 

Артём Войтенков: Если мы возьмём твою профессию — она была среднего уровня, высшего уровня?

 

Елена Рычкова: Я могу сказать, что это было выше среднего, то есть это редкая профессия, она в принципе в мире очень редкая. Не просто компьютерный художник, а главный компьютерный художник, ведущий, который ведет целую группу людей и занимается исключительно компьютерными играми.

К тому же, когда я приехала во Францию, я решила поменять своё направление, чтобы мне было интересно.

 

Артём Войтенков: А в России ты чем занималась?

 

Елена Рычкова: Я была главный компьютерный художник в крупной фирме. Могу назвать.

 

Артём Войтенков: Да, интересно.

 

Елена Рычкова: В Нивале (Nival).

 

Артём Войтенков: О, в Нивале. Это там «Аллоды» все?

 

Елена Рычкова: Да, «Аллоды», «Аллоды II». Я главных художник этих проектов. «Блицкриг», который очень хорошо прошёл в мире. Был лучшей стратегией в Германии на первом месте, в мировом рейтинге доходил до третьего места, насколько я знаю. Игра продавалась миллионными тиражами. Я встречала много людей, которые в неё играют. И когда я приехала во Францию, устраиваться на работу у меня вообще не было проблем. В смысле, просто я могла на стол выложить журнал со своими интервью и стопки дисков со своими играми, люди, которые меня принимали, имели опыт гораздо меньше меня, и они ещё детьми играли в мои игры, и их все знают. Даже в «Демиурге», которая там как «Etherlords» кто-то и в них играл.

 

А когда я приехала во Францию, мне не захотелось заниматься тем же самым, потому что мне это порядком надоело в Москве. Я решила поменять специализацию, так как в этот момент начался бунт смартфонов, и очень много игр появилось именно на телефонах. То я конкретно себя перепозиционировала, я сказала, что хочу быть главным компьютерным художником, но уже в играх на мобильных телефонах.

 

И я нашла такие фирмы, и я смогла туда устроиться. Я прошла интервью в две разные фирмы, они меня обе брали. И я пошла в ту, которая меня брала раньше. С тех пор я работала по этой специальности, в частности, как креативный директор.

 

Артём Войтенков: То есть, ты получаешься даже там повыше среднего уровня. Не просто рядовой работник.

 

Елена Рычкова: Да. Повыше: и по зарплате повыше и по всему, по отношению. Из проектов, которые я там делала, было много всяких мелких проектов, но из известных я была главный художник в проекте, который назывался «Tomb Raider Legend», но не на все платформы, у нас была какая-то группа платформ, несколько типов смартфонов под которые конкретно наша фирма делала проект. Я была руководитель проекта, главный художник и дизайнер уровней, что я только не делала.

 

Ещё могу сказать, что там вышел мой проект «Робинзон спасение» называется. Полностью мой проект, это по моему сюжету, по моему сценарию, по моему дизайну, моя графика, единственное там был программист – другой человек. А так полностью эта игра была мной сделана, поддержана моим начальником, который продвинул и, в конце концов, она вышла на рынок. Так что я являюсь ещё автором одной из игр.

 

Артём Войтенков: Ну и ещё в чём тебя обвиняли это в том, что ты хочешь про Францию только плохое рассказать.

 

Елена Рычкова: Просто так получилось, может быть, так вопросы задавались. Или в тот момент я только-только приехала, и у меня были какие-то там накопившиеся проблемы. Конечно, я бы хотела и позитивные стороны отметить, чтобы как-то всё это уравновесить.

 

Во Франции очень много хороших вещей, безусловно. Но я не много путешествовала по всей Франции, была на разных побережьях. Я была в центре, я была в Пиренеях. Природа очень красивая, то есть Франция богата природой, там действительно есть, что посмотреть, там есть практически всё: и горы, и три моря, и пляжи, и болотистые местности, и равнины, и снежные вершины. Поехать во Францию туристом – это очень здорово, это интересно, это богато, это красиво.

 

Очень красивая местность вокруг Луары, замка Луары. Те, кто никогда не видел, я очень рекомендую съездить, это посмотреть. Конечно, когда ты видишь уже пятый, десятый замок, они начинают уже быть друг на друга похожими, но самые красивые замки там Шамбор (фр. Château de Chambord). Очень красивая сама местность, то есть река, правда я думала, что река будет очень полноводная типа Волги, а она оказалась очень маленькая, и очень мелкая именно в тот период, когда я там была.

 

Я побывала в уникальных местах, я очень благодарна судьбе. Например, я была на могиле Леонардо да Винчи, в том замке, где он жил последние годы. Когда я была беременна, в течение последнего девятого месяца, я совершенно случайно побывала в доме Александра Дюма, мне очень там понравилось. То есть его дом в огромном саду и в центре этого сада рядом с таким маленьким прудиком среди зелени находится беседка, отдельный павильон, совсем не большой, буквально размером с эту кухню, где помещался только стол и кресло и по стенам полки с книгами. Огромное окно, которое раскрывается в этот сад, и он писал там свои произведения, находясь буквально в центре природы, отдельно от всех в этой прекрасной беседке.

 

Артём Войтенков: Писать в беседке легко. Ты попробуй попиши, когда у тебя жизнь бьёт ключом по голове.

 

Елена Рычкова: Нет, но он, наверное, мог себе это позволить, он такой был вообще, как говорят — бонвиван. То есть это переводится дословно, как хорошо пожить, то есть любитель жизни, любитель покушать. Он такой с животиком, всякие застолья устраивали. Весёлый, жизнерадостный человек и в доме это видно по его вещам, по его фотографиям.

 

Артём Войтенков: Говорят, что французы, они такие вот, если немцы более мрачные, то французы более весёлые что ли, жизнерадостные, как ты говоришь. Это действительно так?

 

Елена Рычкова: Я думаю, что сейчас это не так. На мой взгляд — это не так. По крайней мере, в данный момент времени я их вижу, как очень скучных людей. Не знаю, другое слово не могу подобрать. Мне с ними скучно, откровенно. Скучные какие-то, занудные. Я не могу сказать, что весёлые. Я уже много раз это говорю всегда — это моё личное мнение. Я общалась не со всеми французами, только с какой-то небольшой частью. Очень закомплексованы. И в силу этих комплексов, они зажатые по жизни. Они даже если смеются, то это как-то не естественно. У них нет нашей раскованности — это точно. Зажатые где-то, притухшие.

 

Я тратила огромные усилия, чтобы людей раскрыть и чтобы они стали наоборот радостными и весёлыми. Я им там устраивала праздники, среди родственников даже до дискотек дошло. Но мне пришлось хорошо с ними поработать, потому что обычное дело, они сидят, едят, тихая-тихая, очень тихая музыка, фоновая такая, которая не напряжённая совершенно, типа джазика какого-нибудь и разговоры.

 

Через годик мои родственники танцевали, включали громко музыку, плясами прямо вокруг стола, хороводы водили.

 

Артём Войтенков: Я помню, ты хотела рассказать про банковскую систему, прошлый раз мы не поговорили.

 

Елена Рычкова: Про банковскую систему. У меня было несколько пересечений с разными банками, вплоть того, что из первого банка мне пришлось уходить со скандалом, закрывая счёт, чуть ли не швыряя карточки им в лицо. Потому что они очень много всяких нехороших делали, довели меня до белого коленья в какой-то момент. Могу даже назвать этот банк, наверное, самый ужасный с которым я сталкивалась, Креди Мютюэль (Crédit Mutuel de Bretagne). Он находится в Бретани (фр. Bretagne) , в регионе.

 

Артём Войтенков: То есть в Бретани во Франции.

 

Елена Рычкова: В Бретани, во французской Бретани. И я потратила на него столько нервов, сколько никогда в жизни даже не думала потратить на один единственный банк. Когда я стала выяснять со своим мужем, что происходит со счетами, выяснилось, что банк просто банально ворует деньги. Причём ворует он постоянно, регулярно и вероятно на протяжении уже многих лет.

 

Когда мы стали сверять счета, и я стала спрашивать, это называется штраф банка: 13 евро, 15, 8, 25, несколько раз в месяц. То есть это могло набраться и 50 евро в месяц и больше. И в сумме в год, я посчитала, что это может быть 500 евро. И когда я стала спрашивать: «А вот это, что это за штрафы?».

Он говорит: «Не знаю».

— «Ну, звони в банк выясняй».

Он туда звонит, говорит, вот такого-то числа минус 12 евро куда? Ошибка банка, мы вам вернём. А вот это? Ошибка банка.

 

И вот этих ошибок было за несколько месяцев. Они всё это вернули.

Но я говорю: «Но ты же годами так жил?»

— «Ну, да».

Я говорю: «Ты, что вообще не следил?»

— «Ну вот, не следил».

С тех пор, как я появилась, он стал следить, и через несколько месяцев они перестали воровать. То есть, они пытались ещё некоторое время это делать, поняли, что это уже не проходит. И у меня есть предположение, что они это делают со многими людьми. Потому что, когда много счетов, они между всеми засовывают свои какие-то якобы штрафы за не пойми что. Если человек не заметил, значит, он сам дурак.

 

Артём Войтенков: Слушай, ну это — воровство не прикрытое.

 

Елена Рычкова: Это самое настоящее не прикрытое, причём официально от банка, то есть это вероятно не идёт в карман лично кассиру. Хотя я не знаю, может с этого он процент имеет. Я не знаю, что там у них внутри происходит, но то, что я там много ругалась – это я помню.

 

Они перестали, наконец, воровать. Вообще там устроена такая система: почему называется «кредитная карта», потому что можешь уходить в минус. И каждому человеку определяют какой-то минус. Допустим, у меня всю жизнь был минус 100 евро, то есть очень маленький минус. Я старалась вообще в минус не уходить. А среди французов я поняла, что это распространено иметь гораздо больший минус. Допустим, у моего бывшего мужа был минус и полторы тысячи и две тысячи. Причём он мог позвонить в банк и сказать: «Сделайте мне минус ещё больше». Допустим, с полутора до минус двух. И дело в том, что он потом всё время и жил в районе где-то минус две.

 

Артём Войтенков: Тысячи.

 

Елена Рычкова: Тысячи евро. Этот минус – это страшная вещь. То есть этот человек плохо контролирует финансы и плохо ими управляет, он туда и свалится в самые нижние платформы этого минуса. И, конечно, он живёт постоянно в долг. Но если в этом минусе тебе приходит счёт со стороны, то банк оплачивает эти деньги, но при этом берёт с тебя штраф, и штрафы могут быть уже 18%, то есть очень крупные проценты берут.

 

Артём Войтенков: Подожди, не понял. То есть больше чем минус, чем твой порог?

 

Елена Рычкова: Например, если ты прошёл ноль, то ты имеешь право ещё, допустим, на полторы тысячи. Но тебе пришёл счёт из магазина, они тебе его оплатят, но с тебя за это возьмут штраф.

 

Артём Войтенков: У нас это овердрафт называется, в нашей банковской системе.

 

Елена Рычкова: Я думаю, что здесь всё то же самое. Я просто видела, что там, а здесь, слава богу, стараюсь обходиться без кредитов и по возможности без банков. Уже имею опыт всех этих кредитных долгов.

 

Вообще я хочу коротко сказать, что всякие красивые слова типа «ипотека», «кредит» — это всё ерунда. Главное слово, которое за ними кроется это – долг. Человек становится должником. Причём если это связано с недвижимостью, то это должник, это раб на много лет вперёд. И человек сам осознанно идёт в это рабство, понимая, что он раб с этого момента, раб этого банка.

 

Надо ещё обратить внимание, что недвижимость, которую ты покупаешь, якобы по ипотеке (по крайней мере, так во Франции, здесь, скорее всего, так же) она принадлежит банку. Она условно на тебя записана, то есть ты являешься условным владельцем этой недвижимости. По бумагам она вроде бы твоя, но если ты в течение всего лишь трёх месяцев не оплачиваешь кредит, то автоматически наступает ситуация, когда банк у тебя блокирует твою недвижимость и он имеет право в этот момент её продать на специальном аукционе. А эти специальные аукционы, где продают подобную недвижимость, они явно организованы таким образом, что там покупают свои люди, в основном агентства, по очень низких ценам. Потому что цель банка, в данном случае, это не продать квартиру как можно дороже или дом или другую недвижимость, а всего лишь вернуть себе остаток кредита. Соответственно, цена может быть очень сильно занижена.

 

В данном случае хозяин квартиры, он теряет всё: он теряет все те деньги, что он уже вложил в квартиру.

 

Артём Войтенков: Не возвращают разве?

 

Елена Рычкова: Нет. Вернут деньги, если продадут квартиру. Если продадут её дороже, то банк заберёт свою часть – остаток кредита, а что дороже отдадут тебе. Но банк в этом не заинтересован и все эти торги, они специальные, там все не заинтересованы в высоких ценах, там все свои люди. Поэтому там цена, скорее всего, будет приближена к стоимости кредита, плюс, минус. К тому же этим будешь заниматься не ты, а банк.

 

Артём Войтенков: Если там порука и у нас, я тоже знаю, такая система работает — там тоже все свои.

 

Елена Рычкова: Все свои, да. И агентства они между собой заплатят банку какой-то ещё процентик, чтобы цена за квартиру была низкая, потому что уже не ты решаешь эту цену. Ты — условный хозяин, ты хозяин не квартиры, ты хозяин долга в первую очередь. Поэтому, конечно, лучше вообще, если есть хоть какая-то возможность не влезать в банковские все эти кредиты, не брать ипотеку, лучше этого не делать. Лучше много лет копить, потом один раз купить, но или, по крайней мере, чтобы этот процент был какой-то минимальный, не на всю сумму. Потому что это очень тяжёлая вещь.

 

Я вообще это прочувствовала на себе, потому что мы с мужем купили квартиру по ипотеке на всю сумму, кредит на 25 лет. И только через год я на себе прочувствовала насколько это тяжко и насколько это рабство. И узнала все детали, что если вдруг мы не заплатим, что будет, как это происходит.

 

Артём Войтенков: Вы же читали контракт или не читали?

 

Елена Рычкова: В контракте, там, во-первых, много-много страниц мелким шрифтом, там такие вещи особо не подчёркнуты. Во-первых, ты полностью привязан к месту, ты не имеешь возможности поменять работу, куда-то переехать. Потому что три месяца паузы, когда ты меняешь работу, там может быть и больше.

 

Артём Войтенков: Ты может раньше работу найдёшь. Почему три месяца без работы? С одной уволился, перешёл на другую.

 

Елена Рычкова: Это если ты заранее нашёл, то всё хорошо. Там в любом случае, скорее всего, будут 3 месяца испытательного срока, если ты их не пройдёшь, они тебя выгонят. Ты останешься без новой работы.

 

Артём Войтенков: Три месяца испытательного срока.

 

Елена Рычкова: Как правило, да. В некоторых редких случаях два месяца, если ты очень крутой работник. Но в принципе, они имеют право через 3 месяца сказать: «Извините, вы нам не подходите». И никаких проблем, и никакого пособия после этого не дадут. Просто вы им не подошли и это в контракте описано.

 

Надо как гигантская машина, кредит, допустим, тысячу евро или тысячу двести евро каждый месяц, вынь да положь. Хочешь, не хочешь, не ешь, не пей ничего, но кредит должен такого-то числа лежать на счету, они его забирают. Ты понимаешь, что ты попадаешь в гигантскую машину, ты вообще не свободен, то есть тебе никуда не дёрнуться, не отпуск уже. Всё начинает уже сдвигаться, всё вокруг того, чтобы платить этот кредит.

 

Я думаю, что здесь тоже люди с этим столкнулись. Просто здесь кредиты не так на долго и не такие, наверное, может быть, крупные.

 

Артём Войтенков: Нет, почему, в Москве квартиры стоят дорого. Даже дороже, наверное, чем в Париже.

 

Елена Рычкова: Скажем, кто-то, может быть, очень хорошо зарабатывает. Нам было тяжко вдвоём, очень тяжко. Ещё второй момент, связанный с недвижимостью, который стоит рассказать.

Там такие клещи с двух сторон:

— С одной стороны ты должен постоянно платить за кредит.

— А с другой стороны есть такая вещь, как квартплата, то есть электричество, вода, обогрев, охрана, камеры, чистка, уборка подъезда и всё такое прочее.

 

Сначала это было в нашей квартире конкретно 360 евро в месяц, потом это постепенно поднялось до 550. Там ещё всякие ремонты могут быть. Но на ремонт, как правило, там очень крупные ремонты, здания достаточно старые и ремонты были несколько тысяч в год ещё дополнительно. Причём это всё решается на общем собрании жильцов. У меня был многоэтажный большой комплекс из нескольких зданий и там было, примерно, тысяча квартир. И общее собрание жильцов, кстати, очень красочное, то есть гвалт с руганью, чуть не с битьём морд под конец. Это нечто, я один раз побывала. И там надо обсуждать очень много вопросов, там всё специально так сделано, что сначала всякую ерунду, а всякие важные вещи откладываются где-то к 11, 12 ночи. То есть люди собираются, допустим, с семи вечера и до двенадцати они там могут заседать.

 

Соответственно, многие вопросы решаются узкой группой лиц всего этого многоквартирного сооружения. То есть там управляющая компания, эта управляющая компания, в принципе, делает так, как это ей выгодно. Если ты в течение года не оплатил какую-то сумму, именно квартплаты, то вот это общее собрание жильцов, которое собирается, по-моему, два раза в год (минимум один раз в год обязательно), тебе к этому собранию присылают вот такую книгу. Толстенькую книжечку, где описаны всякие вопросы, что за год сделано, что будете обсуждать. И в конце там обязательно будет список на одну-две страницы, на 10-20 квартир, где будет написано ниже следующее:

— Что вот этот человек, мадам такая-то, такой-то квартиры, должник за год на две тысячи евро, на пять тысяч евро. И предлагается проголосовать за то, чтобы эту квартиру отбирать и продавать. Короче людей выгоняют из их квартир, собственников, квартиру забирают, надо вернуть долг.

 

Артём Войтенков: А выгоняет управляющая компания?

 

Елена Рычкова: Да.

 

Артём Войтенков: Даже, несмотря на то, что ты собственник этой недвижимости.

 

Елена Рычкова: Да. И всё. Все собрания всегда голосуют «за», потому что не хотят платить за этих противных людей, которые там копят долги.

 

Артём Войтенков: Слушай, как странно. А нам же говорили, что частная собственность на Западе священна, неприкосновенна. А тут тебя из твоей же частной собственности…

 

Елена Рычкова: Ну, там, как правило, фамилии были арабские, африканские, там мадам Булелия, Кубулелия и так далее. У нас такой дом был, там много выходцев из разных стран. Да, голосовали за то, что человека выгоняют. Я не знаю до конца этот механизм, потому что я с ним не сталкивалась, но голосование проходило именно по каждой квартире. То есть ты обязан платить и кредит и все квартплаты, иначе это всё очень плохо кончится.

 

Артём Войтенков: Вплоть до изнания.

 

Елена Рычкова: Вплоть до изнания.

 

Артём Войтенков: Так ты сказала, примерно, 550 евро квартплата, чисто коммунальные услуги.

 

Елена Рычкова: Под конец это уже пришло. Это без ремонта, они мне как-то на этом собрании, на котором я не присутствовала, потому что присутствовать каждый раз было тяжко, и без меня решили. Вдруг мне приходит счёт на 4 000 евро, причём так написано, что типа: «Вы можете это заплатить не за один раз, а за три раза поквартально». У меня и так ничего не сходится, ещё на голову падают 4 000 евро, которые без меня решили — смена лифтов. Потому что во Франции придумывают всякие интересные законы, в частности связанные с безопасностью, с качеством. Вот они приняли, что лифты должны соответствовать определённому стандарту, с такой-то даты это самый крайний срок.

 

И в нашем доме были вынуждены лифты, которые все прекрасно работали, тем не менее, все их закрыли и шесть лифтов в двух башнях по три лифта, огромные лифты у дорогой компании всё это меняли. И всё это стоит очень дорого, потому что башни были 19 этажей и 25. То же самое потом, когда я уже уезжала из этого дома сделали по поводу уровень безопасности связанный с электричеством, с электрощитками. Они должны были всю систему электричества в здании менять, это ещё тысяч 5 евро с каждой квартиры, это огромная сумма. Там один ремонт в этой книжечке, что присылают, — миллион евро, семьсот тысяч евро. Вот такие счета. Это всё раскидывается на всех жильцов, но сами суммы огромные, потому что туда входит и страховка, и все вот эти фирмы.

 

Причём там ещё, что интересно? Что есть капитализм? Это чтобы дельцам было выгодно. Соответственно, управляющая компания подбирала контракты на выбор. Допустим, два, три контракта на ремонт чего-нибудь, но цены были высокие и очень высокие. И та фирма, которая, как правило, голосовали за наименьшую цену, она была как-то связана с управляющей компанией. Или, например, у нас в доме во всех башнях Франции (такой тоже закон) должны круглые сутки дежурить пожарники на случай пожара.

 

Артём Войтенков: В каждом доме?

 

Елена Рычкова: В каждой башне выше скольких-то этажей. У нас было 19 этажей. Они должны дежурить круглосуточно, причём их должно быть не 2, не 3, а их было аж 8 человек. Восемь пожарников, которые оплачивались нами, которые жили в нашем доме за наш счёт, у каждого была семья, квартира трёх, четырёх комнатная — всё полностью за наш счёт. Плюс они ещё получали за это зарплату, причем, когда мы выяснили какие зарплаты, — там были очень не плохие зарплаты. Плюс они ещё, грубо говоря, ничего не делали, ещё и хамили, ещё и там, что хотели.

 

У главного охранника, как потом выяснилось, сын работал в компании, занимающейся электричеством, которая обслуживала наш дом. Потом выяснилось, что там и приписки были, потому что в какой-то момент, все жильцы уже совсем взорвались, был большой скандал и удалось поменять управляющую компанию одну на другую, и вторая компания стала делать аудит, проверку всего предыдущего. Нашла кучу денег, нам потом немножко возвращала по чуть-чуть. И явно эти фирмы, которые чинили электричество, которые чинили очень плохо, просто — папа в этом доме охранник, соответственно, эта фирма обслуживает наш дом.

 

То есть это по знакомству, всё это там откаты, всё это там нормально, всё это там работает и не надо сказки про честный бизнес рассказывать.

 

Артём Войтенков: Французский. Слушай, а меня сумма немножко поразила, вы квартплату платили, если 500 евро – это на наши деньги, сейчас евро порядка 50 рублей одно стоит, это порядка 25 тысяч рублей. У нас за такие деньги можно просто квартиру снять даже в Подмосковье.

 

Елена Рычкова: Это была квартира не в Париже, это было в подпарижье, это пригород с видом на Париж, дорогой, но так получилось, да. В Париже это намного дороже, в принципе.

 

Артём Войтенков: А ещё и дороже.

 

Елена Рычкова: Ну, да. Там зависит ещё знаешь от чего? Старый дом. Если бы у нас был новый дом, это могло быть меньше. Но так как там всё время всё сыпется, а также не соответствует каким-то нормам, правилам и стандартам, дом построен был где-то в 72-ом, 73-ем году. Соответственно, дому было около пятидесяти лет и очень крупный комплекс, всякие парковки, какие-то этажи дополнительные, дополнительные пристройки, сад, который сначала мне нравился, потом не очень нравился. Садовники, которые приезжали, мы всё это оплачивали, фирма. А в результате что-то там чуть подстригут и, в общем-то, так было не очень красиво. Можно было и лучше сделать.

 

Артём Войтенков: Но в Москве основной жилой фонд он и построен в 70-ые года, в 60-ые, 70-ые. Если у нас такое будут вводить.

 

Елена Рычкова: Там много зданий построено уже в 90-ые и в двухтысячные, там уже новые стандарты.

 

Елена Рычкова: Про банк у меня куча историй. Я как-то рассказывала подруге историю на целый час, наверное, только про банки. Например, конкретно, это тем, кто говорит, что это — кремлёвский проект, и всё это придумано, и написано по сценарию. Это придумать невозможно.

 

Мне приходит счёт. Там такая система, что если у тебя есть кредитная карточка, то есть счёт открыт бесплатно, он у тебя есть бесплатно, но если ты заводишь кредитную карточку, она стоит примерно 5 евро в месяц.

 

В одном банке брали плату каждый месяц по 5 евро, а в другом банке брали раз в год. Там получалось 60 евро раз в год. И вдруг я проверяю свой счёт за месяц, вдруг нахожу, что у меня взяли счёт за карточку два раза по 60 евро. Думаю, что-то не то, они ошиблись, опять ошибка банка. Я такая звоню, как обычно, в банк. А дозвониться в банк — вообще не простая история. То есть ты дозваниваешься, потом тебе говорят, что твой агент занят: «Он на рандеву, позвоните позже». Звонишь позже — твой агент занят: «Он на рандеву, позвоните позже, оставьте свой номер». Ты оставляешь свой номер — они тебе никогда не перезванивают.

 

Ты звонишь на следующий день.

— «Ваш агент на рандеву, позвоните позже».

День на третий ты взрываешься, говоришь, что вы никогда не перезваниваете, что мне надо наконец-то выяснить этот вопрос, что я не могу приехать, потому что мой банк в другом регионе, и мне абсолютно надо этот вопрос провентилировать. Тогда они говорят:

— «Ну, может быть тогда ваш агент может вам назначить телефонное рандеву, но это будет не сегодня, а ещё через три дня».

Ты уже на всё готова, говоришь: «Хорошо, давайте, в такой-то час он мне позвонит». Вот таким образом мне удавалось связываться.

 

Таких ситуаций было очень много. То есть не то, что ты клиент в банке, который какие-то права имеет. Нет, ты — приложение к банку, и ты пытаешься как-то что-то решить, исходя из возможностей. Точно так же ты приходишь на рандеву в банк очное, и ты там можешь и час прождать. То есть даже ты приходишь вовремя, а там ещё другие клиенты. Ты просто тупо сидишь и ждёшь в коридорчике. Это нормально, такая практика, никто там с тобой не носится, то есть ты — обычный клиент.

 

Звоню я в этот банк, наконец, добираюсь до кого-то, говорю: «Почему с меня взяли плату два раза?». Они там что-то проверяют и говорят: «А у вас две карты».

Я говорю: «Как две карты? У меня одна карта, уже много лет у меня одна карта«. Потом я задумываюсь. Я нахожу счета за предыдущие годы и нахожу, что в этот месяц, раз в год, они с меня уже три раза брали по два раза.

 

Потом вспоминается начало этой истории, что когда мы пришли в банк очень давно с моим мужем и хотели открыть счёт. Дело было примерно в июле месяце, и мы должны были в августе ехать с ним в отпуск. Я хотела, чтобы у меня была своя карта. Мы приходим, там молодой человек. Мы говорим: «Я хочу открыть счёт». Куча бумажек нужно, где я живу. Там, кстати, собирают полное досье, все распечатки, всё про тебя знает банк, от моего мужа всё тоже. То есть, просто, если бы я пришла с улицы, даже выйдя замуж за француза официально, я не могла бы открыть счёт, это только с моим мужем можно было сделать. И он забирает у нас всё досье, всё это собирает, говорит: «Хорошо, через 2 недели у вас будет карта». Хорошо. Как раз через, примерно, две с половиной недели мы должны уехать, всё замечательно. Мы уходим.

 

Проходит время (две недели) — карты нет.

Мы приходим в банк за картой, говорим: «Где наша карта?».

Они говорят: «Какая карта?».

Говорим: «Мы же вот приходили, у нас было рандеву, мы всё сдали, всё досье».

Они что-то там смотрят у себя, говорят: «Ничего нет».

Мы говорим: «Как ничего нет?».

— «Ну, нет ничего просто».

Мы говорим: «А тот молодой человек, который всё это принимал, он где?».

— «Он сейчас в отпуске».

— «А с ним связаться можно?»

— «Нельзя, он в отпуске».

 

Что делать? Они умыли руки и всё. Говорю: «Что делать? Давай заново открывать». «Давай заново». И мы опять притаскиваем все эти бумажки, все эти ксерокопии моих документов, его документов, его выписки с работы, где он работает. Всё это опять сдаём. Заказываем карту, уже к отпуску мы не успеваем, говорю: «Что делать? Ладно, после отпуска получу карту». После отпуска я получаю карту. Но, вероятно, во всей их системе мою карту всё-таки кто-то как-то запустил.

 

Артём Войтенков: Первую.

 

Елена Рычкова: Да, первую. Это единственное объяснение. Вот тот охламон (это был его последний вечер перед уходом в отпуск), он был, наверное, так перевозбуждён, что он всё как-то неправильно сделал и, вероятно, моя карта где-то там виртуально у них существовала.

 

Пришлось придти в этот банк, банк называется «Креди Лионе» (Crédit Lyonnais), очень известный французский банк. Он мне очень понравился по своей картинке сначала. Мы стали всё это выяснять уже на месте. Принесли все эти бумаги за три года, вот такую стопку выписок за каждый месяц, с претензией: «Во-первых, верните деньги, во-вторых, извинитесь и, в-третьих, ту карту заблокируйте, и вообще, что это за безобразие». После чего наш агент стал тоже возмущаться, что мы тут пришли, вообще безобразничаем.

 

Мы попросили начальника отделения. Пришёл начальник отделения и стал на нас орать. Сказал, что если мы тут будем возмущаться, то он сейчас вызовет вообще полицию. После чего мой муж, который такой взрывообразный человек, который мог взорваться, он реально взорвался. Он сказал, что сейчас он сам вызовет полицию, что они виноваты и что они должны нам вернуть деньги – раз, вернуть ещё за моральный ущерб – два. Что эти бумажки, что он копил все эти годы (выписки из банка, что приходили по почте), он их не выкинул, он их собрал. Сейчас мы пришли, он не пошёл на работу, мы тратим время, мы это всё принесли. Он говорит: «Если бы сейчас я с вас потребовал эти выписки, вы должны были бы запросить центральный архив, за каждую бы банк должен заплатить 10 евро за 3 года, двенадцать штук на три. Ваш банк бы заплатил гораздо большую сумму. Поэтому сейчас это всё нам вернёте, и штраф вы нам тоже заплатите».

 

После чего этот владыка банка побагровел весь, сказал, что «ладно, так и быть», и ушёл весь в гневе, хлопнув дверью, что «мы такие сволочи подлые» и всё такое. Если бы мой муж не накричал тогда… Он даже не накричал, он просто возмутился уже, в конце концов, сказал: «Что же такое вы делаете!». Они мне 50 евро компенсации даже прислали, правда, не сразу, через ещё пару месяцев, но деньги эти они вернули и даже 50 евро компенсация. Но там было очень жарко. Они нас выставили, как будто мы такие вредные, злобные, пришли в их банк и ещё тут какие-то права качаем. Было очень неприятно, противно и как-то так странно, мягко говоря. Я ещё думаю, если бы мой муж так не возмутился, то это могло ещё как-нибудь по-другому произойти.

 

Артём Войтенков: По-другому как? Просто выставили бы вас и всё, ничего не возвращая.

 

Елена Рычкова: Да. Там такие вещи… Ну, уже очевидно, что произошла какая-то лажа, извинитесь, верните деньги, всё нормально. Нет, они будут ещё на тебя наезжать. То есть ты там кругом виноват.

 

Другой момент. Это из банка «Crédit Mutuel de Bretagne», откуда я в какой-то момент просто ушла, потребовав вернуть остаток денег. Как-то мне приходит по почте счёт… Сначала (много лет назад) они присылали все счета на бумаге, и потом они уже постепенно перешли чисто в компьютерную область. Сначала они приходили на бумаге. И вот мне письмом приходит счёт, я его открываю (по имени мужа). Тоже, кстати, в банках требовали, чтобы писали мою фамилию (когда вышла замуж, я не меняла фамилию), тем не менее, они мне вписали фамилию мужа, и мне пришлось потом с этим жить. Мне приходит счёт, вроде бы на меня, мадам такая-то, только цифры там совсем другие. Там какие-то сотни тысяч евро лежат на счету. Я сильно удивляюсь, всё это разворачиваю. Мой муж через плечо смотрит, видит всё, выхватывает всё это у меня из рук, убегает со страшными криками. Они мне прислали чужой счёт, счёт моего родственника, у которого такая же фамилия и который в этом же банке.

 

Артём Войтенков: То есть родственника мужа?

 

Елена Рычкова: Да. Но эта фамилия, она очень распространена вообще в регионе. То есть они мне могли прислать счёт любого человека. Они просто перепутали счёт. Они мне прислали счёт мужчины, я — женщина, другие цифры, всё. Мне прислали полную распечатку, что у него делается, что у него было за месяц, какие-то коды, пароли тоже там частично.

 

Артём Войтенков: Как смешно, насколько я знаю, в банках же система идентификации по номеру, а не по фамилии, то есть, если у тебя личный номер твой.

 

Елена Рычкова: Это страшная ошибка. Мой агент был просто ужасный охламон. Мы потом с ним ещё сталкивались. Он, по-моему, перепутал всё, что только можно было перепутать. Действительно вроде бы по номеру, действительно должна быть компьютерная система. Как можно это перепутать? Это страшная, скандальная ситуация, потому что как медицинская ошибка, так и банковская ошибка. Мне могли прислать номер любого человека, и я могла бы, может быть, этим как-то воспользоваться.

 

Артём Войтенков: По крайней мере, зная уже, сколько денег на счету.

 

Елена Рычкова: Например, да. К тому же там частично какие-то номера счёта есть, ещё что-то. То есть, если бы я была злоумышленником, я могла что-то из этого поиметь.

 

Потом ещё интересная у меня была история, когда я только приехала во Францию из России, я, конечно, поменяла деньги, у меня были две купюры по 500 евро, чтобы много не иметь. Я потом с этими 500 евро носилась сначала по всему Парижу, потом по всему региону Бретани. И никуда не могла их пристроить, у меня никто их не брал. Я говорю: «Это же ваши деньги, это евро». У них была такая реакция, они видят эти 500 евро такие: «Нет, нет, мы их не возьмём».

 

Артём Войтенков: Почему?

 

Елена Рычкова: Потому что для них это страшные, огромные деньги, которые, не дай Боже, вдруг это подделка или что-то. Они их никогда в жизни не видели. Некоторые у меня брали вот так вот: «Можно я их потрогаю, посмотрю?» Они никогда в жизни не видели 500 евро, и они не хотели брать нигде: ни в ресторане, ни в магазине — нигде. Для них даже 100 евро — большие деньги, а если вдруг двести, они будут идти в банк и проверять, как однажды делали: «Сейчас мы пойдём в банк соседний, мы проверим, не поддельные ли они».

 

Артём Войтенков: Сто евро?

 

Елена Рычкова: По-моему, двести они проверяли.

 

Артём Войтенков: Это с чем связано? Что они в основном карточками расплачиваются, безналом?

 

Елена Рычкова: Да. У них нала почти нет, и они страшно боятся нала. Всё, что больше 100 евро, для них это — подделка и вообще страшное дело. Я не знаю. Мне было смешно, я приехала с Москвы: «Деньги берите. Нет? Не хотите?». Не хотят. Но ситуация такая, что у меня других денег нет. То есть я пришла, как нищая, у меня тысяча евро, но их нет. Что делать?

 

Мы приехали как раз в Бретань, со мной мой свёкр, я хотела для его жены купить букет цветов. Опять эта ситуация. Приходим в цветочный магазин, я выбираю букет, даю 500 евро, она делает квадратные глаза, говорит:

— «Никогда в жизни я такие деньги не возьму».

— «Что делать?»

— «Идите в банк. Там вам поменяют деньги на более мелкие».

Как раз первый банк «Crédit Mutuel de Bretagne» был именно на этой площади, прямо рядом, в соседнем доме.

Говорю: «Замечательно. Сейчас я пойду в свой банк, в своё отделение».

А там очень жёсткая идёт привязка к своему отделению банка. То есть ты думаешь, что это система общефранцузская, а на самом деле это марка, как франшиза. На самом деле чуть что — тебя отправляют в твоё отделение, где ты открыл счёт. Очень многие вещи в других отделениях в принципе нельзя делать, к сожалению. Это очень неудобно.

 

Я такая радостная. Мы приходим в банк, говорю: «Поменяйте мне 500 евро». Банковская служащая смотрит на меня точно такими же квадратными глазами, говорит: «У нас нала нет. Мы не можем вам поменять деньги».

Я говорю: «Ну, отлично. Я в вашей Франции. Что мне делать? У меня 500 евро. Мне жить как-то надо. Я тут приехала вообще в гости. Я что тут, бедной родственницей буду? Меняйте мне деньги уже наконец!»

 

Она сильно думает, потом говорит: «Вы знаете, вы можете. У вас есть счёт?»

— «Да, как раз у меня есть счёт в вашем банке. Вот у меня карточка есть. Что-нибудь сделайте. Вот у меня 500 евро, карточка. Мне деньги надо.»

Она говорит: «Вы знаете, вы можете положить эти деньги на ваш счёт».

Я говорю: «Прекрасно. Я карточкой буду расплачиваться. Чудесно, замечательно! Я очень рада».

Она говорит: «Вы через банкомат можете туда вложить их».

Я говорю: «Я ничего это не умею делать. Помогите».

 

Там какой-то конверт надо взять, бумажку заполнить, что-то куда-то вкладывать. Всё это куда-то в машину вставлять. Потом туда уезжают мои 500 евро. Коды, все дела. Всё. Операция прошла.

Я говорю: «Ну, что? Я теперь могу расплачиваться?»

— «Да, вы можете. Через трое суток».

Я говорю: «Как трое суток? Вы что? У меня там цветы в магазине. Мне надо платить. Я тут жить должна». Это даже, по-моему, были не родственники, а ещё только будущие родственники, это ещё до свадьбы было.

Я говорю: «Как я буду трое суток жить?»

Она так губки бантиком, говорит: «У нас такие правила. У нас до трёх суток деньги попадают на счёт».

Я говорю: «Это же ваш банк, ваш банкомат. Вот моя карта, мои деньги».

Это же уму непостижимо. Но вот я перед фактом: я без денег. Деньги мои ушли последние. Мне что пришлось делать? Мне пришлось у будущего свёкра одалживать деньги на это время, сказать: «Они потом придут. Я сниму, вам отдам», потому что просто невозможно ничего сделать».

 

Я потом с этим постоянно сталкивалась. То есть это первый раз я столкнулась, мне это было очень странно. Компьютерные системы, всё такое крутое вроде бы должно быть. Но если ты переводишь деньги со счёта на счёт, например, внутри одного банка, то в одном из банков у тебя сразу видно, что деньги отсюда ушли, туда пришли, моментально. В другом банке та же самая операция с одного счёта на счёт внутри одного банка — эти изменения не видны, потому что обновляются примерно раз в трое суток. И все твои операции, которые прошли в последние двое, трое суток, тебе просто пишут, что «есть операции, которые вы сейчас не видите». А что там произошло? Всё, что угодно. Может, тебе гигантские счета пришли, какие-то расходы, может, ты уже давно в минусе. Очень неудобная система. Вообще, сайты банковские, которые они ещё постоянно как-то переделывают, там просто очень неудобно что-то найти, что-то понять. Всё, что тебе нужно, где-то там заныкано, надо искать — это ужасно. Если это между банками, то пересылки и все операции со счёта на счёт занимают трое суток (до трёх суток).

 

Я это объясняю только одним единственным образом, что есть маленькие гномики, которые в одном банке берут мешочек, собирают монетки, туда медленно кладут монетки. Потом кладут это всё на тележечку. Потом едут из одного банка в другой. Потом открывают мешочек, потом кладут эти монетки в другой банк. Потому что по-другому, при компьютерной системе все деньги компьютерные должны приходить в долю секунды.

 

Зачем делать вот такую гигантскую систему? Там постоянно упор на то, что у них супебезопасность, всё такое. Они постоянно тебя заставляют менять коды. Ты эти коды теряешь, забываешь, куда-то надо это всё записывать. Там коды на коды. Потом они ещё какую-то систему придумывают, какую-то тебе карточку присылают, там какие-то шифры, пароли. Тебе это ничего не надо. Тебе надо, чтобы простые операции происходили просто и быстро, а вот этого нет. Там очень сложная и ненужная тебе совершенно система безопасности, которая там как-то навинчена, которая, наверное, очень много денег стоит, а элементарные вещи… Чужой счёт мне прислали или перевод денег, который занимает столько времени. Это же невероятно.

 

Ещё могу сказать по поводу недвижимости. У меня была такая ситуация. В конце концов квартиру пришлось продать, и момент, связанный с недвижимостью и с нотариусами.

 

Артём Войтенков: Вы продавали, уже выплатили за неё кредит или это было что-то другое?

 

Елена Рычкова: Нет. Только часть выплатили, но надо было банку возвращать кредит. Дело в том, что сначала сумма покупки должна была прийти на мой счёт. А уже оттуда мой банк должен был снять, соответственно, всю причитающуюся ему долю.

 

Просто такая ситуация, картинка из жизни: предо мной сидят покупатели, их нотариус, мой нотариус. Куча бумажек, мы всё подписываем. На каждой страничке подписи: я, нотариус, нотариус, они. Всё это подписано. Я отдаю ключи от квартиры. Квартира уже чистая, приготовленная, вся их ждёт. Они её забирают. У них все бумаги, что они собственники. У них ключи. У них всё.

 

Они мне выписывают счёт на всю сумму, бумажечку. Этот счёт мне показывают, отдают нотариусу.

Я говорю: «Когда деньги придут на счёт?» Не счёт, а чек, выписывают чек.

Мой нотариус забирает чек, говорит: «Ой, сегодня уже наш бухгалтер ушёл. Завтра воскресенье, в понедельник мы не работаем. Во вторник он появится, во вторник я ему отдам чек, он отправит и тогда в течение трёх дней деньги попадут на ваш счёт».

То есть это в сумме получается неделя. И вот эту всю неделю, ты можешь представить, как я немножко всё-таки нервничала, что квартиру продала, а денег-то на счёту у меня нет. Если они куда-то денут этот чек или, не знаю, всё, что угодно там произойдёт. Ну, мало ли, откуда я знаю.

 

Конечно, деньги через неделю пришли на мой счёт, но я немножко подёргалась. Мне это всё не очень понравилось, что не очень всё это серьёзно: такая огромная сделка, огромная сумма, а у них «ушёл бухгалтер». Всё как-то так происходит. Хотя, конечно, нотариус выполнил свою работу: недвижимость они полностью проверяют по главной базе, чтобы она была чистая, вся её история. Это они выполняют свою работу, берут за это процент с покупателя (3% от стоимости).

 

Артём Войтенков: Хорошо.

 

Елена Рычкова: Хорошо они берут, да.

В тот раз я немножко касалась этого вопроса про медицину, но некоторые моменты тогда упустила. Я столкнулась в полной мере, когда я была беременна, роды с этим связаны. Я рожала в частной клинике, то есть она была платная, частная дорогая клиника. Казалось бы хорошая, но в результате возникла ситуация, что они чуть не убили ребёнка, а потом ещё проблемы со мной были.

 

Сразу после родов они кое-что сделали не правильно, и потом они нам сказали, что нам очень повезло. На самом деле это была их ошибка. В принципе можно было из-за этого с ними судиться, но я, конечно, не стала связываться, потому что я была у них, в их руках и сил у меня никаких не было. Они ничего по этому поводу не записали. То есть ребёнок чуть не умер, они её откачивали. На самом деле я потом немножко провентилировала этот вопрос, это была действительно врачебная ошибка, связанная с тем, что они перерезают пуповину сразу же.

 

Артём Войтенков: Так часто делают. Это официально.

 

Елена Рычкова: Это официально, так и принято. Но дело в том, что это везде ошибка, это и здесь и везде во всём мире это ошибка, потому что питание продолжает поступать, дыхание продолжает поступать. Если ребёнок не дышит, сначала ему надо наладить дыхание, потом перерезать пуповину. Они делают наоборот: она не дышала, у неё был забит рот, они сначала перерезали, потом всё это выяснили, потом пытались её откачивать. В результате откачали, но если бы они не перерезали пуповину, просто этой ситуации бы не возникло – это, во-первых. Во-вторых, во всех клиниках (сейчас я уже поняла, и здесь и везде) принято, что перерезают пуповину сразу, ребёнка сразу забирают.

 

Артём Войтенков: Это давно так.

 

Елена Рычкова: А ребёнок должен находиться на пуповине минимум полчаса, а то и час. Потому что (это такая техническая вещь), когда ребёнок рождается, у него кровь оттекает через пуповину, потом постепенно должна вернуться в него. Это полезная его кровь, то есть он как губка сжимается, потом он разжимается и он должен всё это получить обратно. А если это отрезают, то соответственно он всё это не получает. А там его кровь, полезные вещества, — он теряет.

 

Почему так делают? Потому что в мире, по сути, существует карательная медицина, связанная с бизнесом и с выгодой. Потому что все эти вещества, они потом используют куда-то там.

 

Артём Войтенков: Ну, да, вот эти пуповины, их берут и куда-то отвозят, замораживают, стволовые клетки там.

 

Елена Рычкова: Да, эти все вещества самые полезные, самые лучшие вещества, которые организм выработал для младенца, они их, собственно, и воруют. Они их берут и куда-то, потом используют.

 

Артём Войтенков: На дорогие лекарства.

 

Елена Рычкова: Да, якобы. А если оставить ребёнка на пуповине ещё какое-то время, то всё это к нему вернётся, он получит все эти полезные вещества. По сути, это некая форма преступления, которое признано во всём мире, как норма, хотя это вообще не норма.

 

Пуповина должна перестать пульсировать, она должна поменять цвет, она должна затвердеть, только тогда её можно перерезать. Пока она мягкая и гибкая, через неё идут полезные вещества.

 

Артём Войтенков: По инструкции её надо резать сразу, причём везде.

 

Елена Рычкова: Эта инструкция, она преступная везде, потому что во всём мире признана карательная медицина, где люди должны рождаться рабами, жить не долго, болеть и вовремя умирать. Это связано и с не человеческим питанием, которое во всё мире внедрено, причём давно и очень серьёзно, вся медицина на этом построена. Медики, которые якобы что-то лечат, на самом деле занимаются медленным убийством, не зная об этом, их так обучают, они думают, что всё делают правильно. И люди, которые в роддомах, тоже думают, что делают правильно.

 

Ещё было связано с тем, что моя врач (это всё коммерческое дело), у неё одновременно ещё кто-то рожал, и она всё пыталась от меня убежать ещё куда-то ещё, потому что тут деньги, там деньги. В результате какой-то период я рожала вообще без них, целый час, совершенно спокойно. При мне не было никого абсолютно, мне было очень неудобно лежать. Мне сказали: «Нажмите кнопку» — я не могла до неё достать. И в результате я была одна, всеми покинута. Такая ситуация, может быть у меня такая дурацкая ситуация.

 

Ещё надо сказать, что роддом во Франции это проходной двор. Туда постоянно приходят люди, уходят, приходят, уходят.

 

Артём Войтенков: Без права, без всякого? У нас так просто не пускают.

 

Елена Рычкова: Нет, во-первых, можно прийти в роддом с улицы и прийти в палату к роженице любой. Если ты идёшь уверенно, знаешь куда пройдёшь, тебя никто не остановит. Поэтому как-то мы пришли к одной родственнице, прошли туда сразу с улицы, мы прошли в холл, там большой холл, кто-то там, секретарша какая-то стоит. Мы мимо неё прошли даже не поздоровавшись, ушли и на какой-то этаж, знали какая палата, пришли в верхней одежде — вот женщина и грудной ребёнок, вчера родившийся.

 

Меня это саму так шокировало, я говорю: «А может быть мы одежду хотя бы снимем?» Потом говорю: «Может мы руки сначала помоем, прежде чем ребёнка трогать?». Все это всё сделали, но в принципе, это было не обязательно и никто вообще не заморачивался: ни эти родственники, вообще никому это было не надо, только я, это был мой родственник тоже, ребёнок родился.

 

А потом уже, когда я в роддоме, я в сумме посчитала, что через мою палату проходило обслуживающего персонала всякого: и врачей, и медсестёр и уборщиц, кто еду принесёт и ещё что-то — человек 50, наверное, много. При этом это были всё время разные люди, включая врачей и даже тот врач, который меня вёл, она пару раз может, появилась, а так это каждый день были новые лица, и я не понимала, кто ко мне пришёл, зачем, чего, почему. Это всё с одной стороны было вежливо.

 

А с другой стороны там были, в том числе и коммерсанты, которые приходят к роженицам и предлагают всякие услуги. А роженица в таком состоянии, она не понимает, что хорошо, что плохо. Мне пытались кремы какие-то дорогие продать на 200, 300 евро, я им какой-то чек выписала. Потом мы всё-таки спросили у врача из больницы, говорим: «А что это у вас услуга такая?» А она говорит: «А кто это приходил? А мы таких не знаем, а мы вообще не знаем кто это, а вы нам координаты их дайте, мы будем с ними разбираться».

 

Артём Войтенков: Забавно.

 

Елена Рычкова: А почему они приходят и продают тут какие-то кремы?

 

Артём Войтенков: Может медсестру поставить у входа для начала?

 

Елена Рычкова: Нет, там вообще никакой проверки нет. Приходил врач, который проверял якобы слух у моего ребёнка, причём так интересно, что одно ухо нормально, а другое нет, «вам надо будет ко мне, потом прийти, потому что что-то у него с другим ухом, но завтра придёт ещё мой ассистент, он ещё раз проверит». И опять ассистент проверяет, одно ухо слышит, а второе не слышит, «Ой, вам надо обязательно к нашему доктору прийти». То есть это на будущее, чтобы клиент был у доктора. И ты не понимаешь, что это полезно, не полезно, надо, не надо, это от клиники, это частные лица.

 

Там частная практика заодно какая-то идёт. Приходили фотографы, конечно, это ладно, но с этим кремом они очень грузанулись, потому что говорят, во-первых, меня убеждали, что этот крем мне абсолютно необходимый просто, абсолютно, рекомендован. А врач сказал, что, во-первых, он не необходим, не рекомендован и вообще про них никто ничего не знает. То есть я до определённого момента верила врачам, следовала абсолютно всем их рекомендациям, все ела их лекарства, витамины, следовала всем их предписаниям. Но когда ребёнок чуть не умер, нам сказали, что нам повезло. А потом мне, где-то около полуночи, опять открываются очередной раз двери, опять кто-то заходит, говорит: «Вот, ваша таблетка». Приходит какая-то очередная медсестра, и я совершенно была обессиленная, трое суток вообще не спала, тем не менее, у меня хватило разума не выпить эту таблетку, потому что я решила, что доктор ничего мне про это не говорил. Лучше я подожду до утра, до утреннего обхода и всё-таки у неё спрошу. Несколько часов ничего не решит.

 

Когда утром пришёл доктор, я говорю: «А что это вы мне тут дали?»

А она сразу: «А то это вам принёс?»

Я говорю: «Вчера, около полуночи».

— «А как она выглядела?»

Я пытаюсь вспомнить, столько людей, кажется негритянка, кажется пожилая такая женщина, но я плохо помню, с трудом вообще, как в тумане, не гарантирую, что так выглядела. Она очень напряглась.

Я говорю: «А что это вы мне принесли?»

Она говорит: «Это таблетка, от которой лактация пропадает сразу»

То есть молоко пропадает. То есть принесли чужую таблетку мне.

 

Так как там многие в роддоме начинают кормить из бутылочки, они выписывают себе таблетку, чтобы молоко пропало и не было с этим, как они думают, проблем.

 

Артём Войтенков: Подожди, то есть они нарочно это делают? Осмысленно?

 

Елена Рычкова: Многие матери осмысленно прерывают лактацию, чтобы кормить из бутылочки, потому что это удобно. Я вам говорю о том, что мне принесли чужую таблетку, значит, кому-то не принесли, мне принесли. Это была ошибка, лицо у доктора побелело, она явно была удивлена, напряглась. Я тоже там больше не поднимала вопрос, я сказала мужу. Мы решили просто тихо отсюда уехать, с этого роддома без всяких скандалов.

 

Артём Войтенков: Судя по тому, как ты говоришь, что кругом один бардак, не те таблетки, не те бумажки, не то ещё чего-нибудь.

 

Елена Рычкова: Да, это реально две врачебных ошибки. Если первая это врачебная ошибка, которая в любом роддоме так же наверняка произошла бы, то есть раннее перерезание пуповины до того, как ребёнок не задышал.

 

Артём Войтенков: Это инструкция.

 

Елена Рычкова: Инструкция, да, хотя всё-таки это безобразие. Ребёнок сначала должен дышать, потом всё остальное. Второе – типичная ошибка: мне принесли чужое лекарство. Просто я не к тому, что там только так происходит. Со мной так произошло, значит, в принципе, там такие вещи происходят. Они происходят и у нас, они происходят и там — чисто человеческий фактор, ну, перепутали, а могли какую-нибудь опасную мне принести.

 

В принципе я долго кормила ребёнка молоком и если бы я в том день лишилась бы молока, это была бы для меня страшная трагедия. Это был бы серьёзный вред, который они мне нанесли бы.

 

Артём Войтенков: Слушай, а меня даже больше напрягло, то, что они осмысленно, отказываются от собственного молока. По-моему, это глупость вообще.

 

Елена Рычкова: Это глупость ужасная, но там настолько это уже внедрено в общество, что кормить из бутылочки это удобно. Например, как они аргументируют: мой муж может встать, я могу спать ночь, а мой муж может встать, разогреть бутылочку, покормить ребёнка, а мне не надо будет. Через раз: то он встаёт, то я, это так удобно. Любой человек: родственник, няня может покормить.

 

Артём Войтенков: Когда с ребёнком спишь, можно вообще не вставать и кормить.

 

Елена Рычкова: Дело в том, что там принято, что ребёнок должен сразу спать в отдельной кроватке и я, к сожалению, повелась на это изначально. Пока до меня не дошло, что это абсолютно неудобно, не нужно, это глупость полная. Что ребёнок должен спать рядом с тобой, он сразу присасывается.

 

Артём Войтенков: Без барьеров, без всяких.

 

Елена Рычкова: А каждый раз ждать, пока она проснётся, она расплачется, она одна, ей там страшно. Потом, пока ты проснёшься через этот плач, потом ты встанешь, её оттуда вытаскиваешь, перетаскиваешь, потом обратно, в общем, это ужас был.

 

Спустя пару месяцев до меня дошло, что что-то не так. Мне говорили: «Ты когда спишь рядом, ты можешь ребёнка задушить, ты можешь на него упасть, раздавить».

 

Артём Войтенков: Росказни.

 

Елена Рычкова: Причём мне говорила медик – русская моя подруга.

 

Артём Войтенков: Наши вам тоже такое говорили.

 

Елена Рычкова: Да. Короче это полная ерунда. Мамочки, кладите детей рядом, ты никогда не раздавишь ребёнка. Ребёнок всегда найдёт выход, ребёнок – это существо, рассчитанное на выживаемость. К тому же, когда ты спишь рядом с ребёнком очень чутко, ты просыпаешься от его шороха, от его первого хныка. Ты не крутишься и ты спишь так, что никогда в жизни ты его не раздавишь.

 

Ребёнок прекрасно может присосаться и к одной и к другой груди, он будет по тебе ползать, ему будет хорошо, он будет тебя чувствовать всю ночь и спокойно спать, тебя почти не будить и всё замечательно. С этого момента всё было замечательно.

 

Артём Войтенков: По крайней мере, в этой области.

 

Елена Рычкова: Да.

 

Артём Войтенков: Слушай, получается так, что всё как-то шиворот на выворот, собственно, и у нас тоже так же.

 

Елена Рычкова: Мы в эту область сейчас идём на всех парах, я так понимаю. Я понимаю, что это называется мировая тенденция. То есть, кто-то во всё мире устраивает определённые правила. На Западе они уже внедрены по некоторому плану уже на 100%.

 

Артём Войтенков: С них просто раньше начали.

 

 

Елена Рычкова: А у нас где-то на 60%, где-то на 50%, где-то на 80% в разных областях. Это касается и ЕГЭ, общего оболванивания, разврат, карательная медицина, которая связана с тем, чтобы люди не жили слишком долго.

 

Артём Войтенков: Слушай, а про продукты. Мне, кстати, многие люди говорят про Америку, что а Америке плохие продукты по сравнению с Россией. А во Франции?

 

Елена Рычкова: Скажем так, есть дорогие биомагазины, но обычный человек, например я, я не могла себе это позволить или очень редко. А обычные магазины, супермаркеты – это пластиковые, безвкусные, без запаха элементы, которые внешне похожи на помидор или огурец, но таковыми, по сути, не являются. Там, наверное, нет никакой пользы, просто тебе надо что-то есть, ты это покупаешь.

 

Дошло до того, что я из России в чемоданах возила огурцы. И когда их там ела, эти огурцы, которые с пупырышками, с запахом, со вкусом и французы тоже ели, цокали языком. Там, в принципе, огурцов давно нет, так каковых. Там есть разновидность огурцов, которые они называют «корнишоны», которые вместо того, чтобы есть сырыми, они их срывают очень маленькими и засаливают в баночке, маринуют корнишоны. А огурцы (их огурцы), это такие длинные штуки в пластиковой упаковке, которые по вкусу тоже пластиковые, которые без пупырышек, без вкуса, цвета и запаха.

 

Так практически со всем дело обстоит. По поводу пестицидов, я в какой-то момент купила эко-тестер, там можно было проверять пестициды. Это стандартно, что в России, Москве, допустим, что в Париже: дыни есть нельзя, там повышение нормы нитратов многократное, что здесь, что там. Арбузы, достаточно сильное загрязнение, ещё персики выделялись и там и там.

 

Дошло до того, что я там как-то дыню вернула, они очень возмущались, что это первый раз в их истории, кто-то вернул дыню. Её есть нельзя, мой прибор пишет, что опасное превышение нитратов, опасно для жизни вообще.

 

Артём Войтенков: У нас тоже всё к этому идёт. У нас тоже уже и огурцы не вкусные в магазинах.

 

Елена Рычкова: Всё, что связано с супермаркетами.

 

Артём Войтенков: Да, с большими сетями.

 

Елена Рычкова: Несколько таких крупных тенденций, в частности супермаркеты занимают пространство, парковки занимают пространство, стандартная еда, стандартная одежда, стандартные вещи, всё стандартизировано. В частности, супермаркеты, это одна из мэйнстримов (mainstream), одна из главных линий — вытеснение всего остального. Вытеснение так называемого биоразнообразия: маленьких магазинчиков, маленьких поставщиков, разнообразных продуктов. Оно постепенно приходит в некое такое нечто среднее — пища.

 

Артём Войтенков: Просто разного цвета и в разных упаковках, а вкус один.

 

Елена Рычкова: Да. На самом деле в супермаркете, когда я была на сыроедении год подряд, ты входишь, очередной раз в супермаркет и чувствуешь, что это морг — тут трупы еды, тут съедобного нет ничего, она вся мёртвая, там ещё и холодно, ты ходишь мимо этих охладителей. Там даже фрукты, овощи мёртвые, а всё остальное вообще просто мёртвое, это я называю «не человеческая еда». То есть человеческая еда только та, что живая, шоколад тоже, это фрукты, овощи, которые свежие, качественные, с рынка, орехи и злаки.

 

Артём Войтенков: Во Франции может с этим проще, потому что там всё-таки теплее, а у нас здесь зимой фрукты, овощи не растут полгода.

 

Елена Рычкова: Как проще? Если смотреть по супермаркетам, то я очень удивлялась, когда я покупала польскую картошку или какие-то яблоки из Новой Зеландии.

 

Артём Войтенков: Даже так.

 

Елена Рычкова: То есть дешевые супермаркеты, там есть супермаркеты разного уровня, чем дешевле, тем более странные там поставщики с других концов света. Просто по цене они смотрят, что им выгодно. Соответственно, и качество, я не знаю, сколько там лет это шло на прилавок, через какие дебри, через какие хладокомбинаты, я не знаю, какие-нибудь специальные условия хранения.

 

Артём Войтенков: Видишь, эти рассказы чем полезны, то, что сейчас уже в Европе работает, оно у нас внедряется, и мы можем на примере опыта.

 

Елена Рычкова: Это хорошо бы приостанавливать, лучше убирать.

 

Артём Войтенков: Как бы это не останавливается — полным ходом идёт.

 

Артём Войтенков: Вот ещё другой вопрос, который я задаю обычно людям, которые жили за границей (это с подачи, наверное, Михаила Задорнова): насколько они тупые? Действительно ли он такие, совсем «валенки» или нет?

 

Елена Рычкова: Нельзя сказать «тупые». Это очень большая разница менталитетов, то есть разное видение мира. Сейчас, например, связанное с политикой: Ливия, Сирия, Украина — у них не другой, у них противоположный взгляд на все эти вещи, прямо противоположный. То есть чёрное — это белое, белое — это чёрное. Фашисты — в Кремле для них, для нас фашисты — в Киеве. Всё так. Они поддерживают ливийскую оппозицию — мы поддерживали Каддафи. Они поддерживают оппозицию в Сирии — мы поддерживаем Асада.

 

Артём Войтенков: Собственно говоря, они и воевали в Ливии.

 

Елена Рычкова: Они воют с той стороны, да, они убивают там людей. Исходя из этого, у них просто противоположный взгляд на всё. А если смотреть тупость… Не знаю.

 

Артём Войтенков: Мне хотелось бы узнать. У нас тоже много людей, которые считают, что в Кремле сидят фашисты, и придерживаются таких же взглядов. Но тем не менее, когда ты с этими людьми общаешься в повседневной жизни, они достаточно умные. Мне интересен, может быть, даже где-то бытовой слой.

 

Елена Рычкова: Мне с ними было скучно разговаривать, это правда. Я постепенно из своего окружения убрала всех французов, потому что просто не о чем говорить. Я не могу сказать, что я сильно умная, но мне не интересно, мне не о чем. Я уже в прошлый раз это говорила: тема про еду, про деньги и про путешествия, связаны с тем, что хороший там был отель или плохой, хорошо кормили или плохо. Если где-то человек пропутешествовал, он тебе просто перечислит эти места и скажет, что ему понравилось. Объяснить почему, что именно, рассказать какой-то эпизод по истории этого места или что-то они там почерпнули дополнительно, какие-то ощущения, чувства, они пообщались с местными жителями, что-то их заинтересовало, какие-то сказания этих мест или ещё что-то — до этого уже не доходит.

 

Точно так же, как разговоры про культуру сводились, как правило, к разговорам о кино. Разговоры о кино стандартно такие:

— «Я был в кино».

— «Да? Что ты там посмотрел?»

— «Вот такой-то фильм. Там играл такой актёр».

— «А! Я знаю, который играл ещё в том фильме».

— «Да, да!»

— «И ещё в том вот фильме он играл!»

— «Точно, да. И что?»

— «А, ну, понравился фильм» — или — «Нет, не понравился».

— «А почему?»

А вот на «почему» уже не знают, что сказать. Ну, просто хороший, красивый.

 

В лучшем случае, мне начинают пересказывать сюжет. Причём человек напротив меня сидел – умный, взрослый. Но сюжет мне пересказывать… Мне сюжет не нужен. Мне нужно твоё отношение, что тебе понравилось. То есть никогда не обсуждают игру актёра, работу режиссёра, работу оператора, сценарий, что затронуло, какой вывод из этого фильма. То есть то, что обычно мы, допустим… Мы, скорее, вот эту зону обсуждаем.

 

Артём Войтенков: Кто как. Есть и такое, как ты описала ровно. Большинство, кстати.

 

Елена Рычкова: Есть сейчас много тупых везде. К сожалению, да, это уже начинает преобладать. Стоит телевизор включить – и в ужасе, что такое показывают. Что могу сказать? Плохо, да, человечество деградирует. Везде.

 

Артём Войтенков: Слушай, а фильмы в основном, какие? Доля французских фильмов в кинопрокате, родных?

 

Елена Рычкова: Там есть доля, да. Там есть лимиты. Они защищают свой рынок. Они и на радио, и на телевидении, и в кино устанавливают определённый минимальный процент. Я не могу сказать, какой, пусть 30%, но какой-то достаточно серьёзный процент, чтобы был именно французского производства. Много американских, конечно, но не больше 50%, думаю.

 

Артём Войтенков: Знаешь ли, 50% американских — это уже не мало.

 

Елена Рычкова: Но, мне кажется, в России это вообще чуть ли не 90%.

 

Артём Войтенков: Да. Много.

 

Елена Рычкова: Но там есть определённые правила. Это регламентировано законом. Это нельзя нарушать.

 

Артём Войтенков: Вот это, в принципе, неплохо. Это стоит учесть.

 

Елена Рычкова: Да, это правильный протекционизм, конечно, и его нужно сделать. Особенно, что касается американских фильмов, которые, по сути, являются внешней агрессией в любую культуру — это такие щупальца Голливуда, а также они завоевывают страны типа Индии через Болливуд. Вроде, хорошие вещи делают, качественные, но это способ завоевания молодёжи, завоевания общества и переделки его под себя, под свою матрицу. Через кино это делается, в том числе, и очень сильно. Голливуд переделывает страны под себя.

 

Артём Войтенков: В том числе и Голливуд. И финансовая система, и Голливуд, и НАТО.

 

Елена Рычкова: Да. Это один из инструментов, причём не самый слабый. Я в последнее время наблюдаю индийское кино, мне очень нравятся отдельные актёры там. Я вижу прогресс в качестве, в уровне фильмов, в том, как они их снимают, насколько это масштабно сделано, качественно. Нет вопросов — всё более качественно, но всё более-более Голливуд, всё более и более американизация.

 

Индия — страна очень высокой морали изначально. Там даже поцелуи на экране не снимали очень долго, это было запрещено, не обнажались и так далее. А сейчас всё более обнажённые, всё более эротичные. Всё больше девушки похожи на американских красавиц, отнюдь не на индийских, всё более обтянуто, ну и сюжеты всё ближе к разврату. В некоторых случаях уже опускается до разврата. К сожалению, Индия в это ныряет, в это же направление.

 

Артём Войтенков: Мы сейчас про Францию говорим. Но это, в общем-то, для всех стран, да.

 

Елена Рычкова: Это просто тенденция. Я хочу вот ещё какую вещь сказать. На моё предыдущее интервью пришло очень много отзывов, в том числе, и от людей, которые русские и живут в разных странах (от русских, живущих в разных странах). Практически все они говорили следующую фразу:

— «Это очень удивительно, но всё, что ты рассказываешь про Францию, то же самое и у нас».

Люди из Норвегии, Финляндии, Австралии, Америки, Канады, Швеции, Испании, Италии, Греции, Германии, даже Дании, Голландии.

 

Артём Войтенков: В общем, вся Европа, англосаксонские страны.

 

Елена Рычкова: Практически это всё, что я называю Западом, и другие люди из Франции. Даже некоторые местные жители со мной связывались и то же самое всё рассказывали, что так оно всё и есть. Какие-то мои выводы и типичные ситуации, которые, я думала, что относятся только ко Франции или, может быть, мне так не повезло и что-то у меня случилось, на самом деле это типичное для всего Запада.

 

То есть, когда начинаю сверять… Мне человек из Германии пишет:

— «А у нас такая фигня».

— «И у нас».

— А ещё другой человек пишет: «И у нас такая же фигня».

Это всё просто капитализм. Я не знаю, это можно по-разному называть. Я это называю просто Запад, победивший Запад, развитой капитализм и все его стороны.

 

Артём Войтенков: В итоге ничего хорошего, получается, к сожалению.

 

Елена Рычкова: Я считаю, что весь Запад, совершенно конкретно, на огромной скорости, пришёл в состояние сатанизма, именно сатанизма. То есть отрицание всего божественного, отрицание всех хороших сторон человека: доброты, сострадания, сочувствия, любви. Они пришли просто к культу смерти.

 

Причём культ смерти проявляется во всём. Это очень хорошо заметно в одежде, например. Мы наблюдаем уже и здесь и везде: одежда, в том числе и детская, это черепа, кости, это постоянные эти символы и все с этим покупают, это гордо носят. То есть это — символы смерти. Это можно наблюдать в изменении мультфильмов. Сейчас детские мультфильмы, западные, их вообще нельзя смотреть (более свежие). Там очень много мультфильмов связаны с сатанизмом напрямую, то есть со смертью: всякие ожившие скелеты, всякие такие вещи. Или мне, допустим, рассказывают подруги, уже в нашем, российском, магазине продают куколки в гробиках, такие персонажи какого-то очередного мультфильма.

 

Артём Войтенков: В гробиках не видел, но страшненьких куколок, таких полудохлых.

 

Елена Рычкова: И страшненьких очень много. Или, допустим, вот — пазлы привезли ребёнку.

 

Артём Войтенков: Это французские, да?

 

Елена Рычкова: Это привезли из Франции, но это фирма «Ravensburger». Это немецкая фирма. Какой-то, вероятно, мультик, который называется «Monster High» («Монстр Хай»), символом которого является череп с бантиком. Такая милая девочка-черепушечка, персонажа зовут Дракулаура. Всё это связано с такими, мёртвыми цветами, вот этот персонаж с черепушечкой. Всё это должно выглядеть мило.

 

То есть они делают привлекательным смерть, потому что смерть сейчас является символом Запада: они всюду сеют смерть, они всюду открывают войны, они распространяют смерть. Я не знаю, кто это делает. Я не говорю, что это жители — это те, кто руководят всей этой системой, кто стоит во главе Запада. Это очень маленькая кучка людей, их несколько сотен, наверное, тысяч, может быть — те, кто реально этим руководит и этой системой, против которой уже сами жители возмущаются.

 

Они сейчас пишут в Интернете письма, что

— «Мы не отвечаем за действия наших правительств, мы возмущены этим. Мы поддерживаем Россию. Мы против того, что делает наше государство».

Таких людей на Западе всё больше. Но, к сожалению, вот этот Спрут он держит пока всю эту систему, и возмущающихся там единицы всё ещё, может быть, сотни. Вот эта кучка злых, она всё ещё держит, и они постоянно внедряют в сознание вот эти символы смерти и сатанизма в любых формах.

 

Артём Войтенков: В подтверждение твоих слов: случайно недавно забрёл на французский сайт, который одежду делает, молодёжную одежду. Там действительно черепа, кости.

 

Елена Рычкова: Ещё со стразами. Черепа со стразами. И здесь ходят в этом уже вовсю.

 

Артём Войтенков: Да, там много-много всего.

 

Елена Рычкова: Обратите ещё внимание, дорогие зрители, на такую вещь, как причёски. Я когда полтора года назад приехала сюда и поехала на юг России, увидела, что там многие девушки подстрижены совершенно конкретным образом: у них выкрашены волосы в чёрный цвет, у них длинные прямые волосы, вот здесь такая чёлочка, как здесь. Я думаю: «Надо же! Значит, в этом регионе девушки так выглядят».

 

Артём Войтенков: В России?

 

Елена Рычкова: В России. На юге России, Краснодарский край. Думаю: «Надо же, местные так выглядят: все, как один». Причём когда женщина так пострижена, они все выглядит, как куклы, и все одинаковые: вот эта большая чёлка ровно подстрижена, здесь длинные волосы. Я удивилась, думаю: «Ну, ладно, в этом регионе так принято». Приезжаю в Москву — вижу то же самое. Потом я вижу это практически везде и у приезжих со всей страны.

 

То есть в России внедрили вот такую причёску. На Западе так не носят, но я догадываюсь, что корни растут из вот этой моды на готику: чёрные ногти, чёрные волосы и вот это кукольное личико. То есть кто-то где-то это внедрил, и в результате в России половина девушек так выглядит. Девушек и женщин — женщин в возрасте. При этом их кукольные лица похожи друг на друга.

 

Артём Войтенков: Согласен. А любая мода – это навязывание.

 

Елена Рычкова: Эта любая мода связана с определёнными символами и с определённым направлением. То есть вся мода, связанная с готами, с готикой — это мода, связанная со смертью. Там же внутри этого культа — смерть. То есть чёрные ногти — это мертвец. То есть вот эта кукла — это мертвец. И вот эта причёска омертвечивает женщину, она делает её мёртвой, страшной, такой ведьмой. Ничего хорошего в этом нет.

 

Сейчас весь мир поделился на два полюса:

— Запад — это культ смерти и сатанизм.

— И назовём это Восток — это люди, где всё еще живы традиционные культуры, связанные с жизнью.

Вот там смерть — тут жизнь. Россия является одной из таких стран, где жизнь всё ещё сильнее.

 

Артём Войтенков: Пока ещё.

 

Елена Рычкова: Пока ещё, да. Но, к сожалению, вот эти черные причёски и так далее делают своё дело.

 

Один хороший момент, который мне там нравится и который у нас хорошо бы внедрить, это так называемые залы ожидания. Например, наша французская мэрия выглядела так: ты туда заходишь, большой вход широкий и дальше огромный зал. В этом зале в центре есть кресла, есть столики, ты там можешь посидеть. Со всех сторон по периметру находится стойка. За этой стойкой сидят люди, работники, над ними написано какой отдел, кто чем занимается. Можно подойти. Никаких окошек. То есть, нет никаких вертикальных преград, просто стойка. Они там сзади сидят, там их письменные столы, они работают. Ты можешь к ним обратиться и решать какие-то вопросы, связанные с мэрией: с паспортами, с определением ребёнка в детский сад, ещё что-то — в общем, все такие вещи.

 

Всё это находится в одном месте, в одном зале. Огромный потолок, много воздуха, чувствуешь себя свободно, комфортно, очередей практически нет. Перед тобой один-два человека максимум или вообще никого. Это очень удобная система. Публичные места, по-хорошему, должны вот так выглядеть. То есть большой зал и по периметру вот эти стойки и там люди работают. Там чуть дальше стоят шкафы с какими-то картотеками. Они работают при тебе. Никаких взяток. Никаких кабинетиков. Никаких окошек. Вся работа видна.

 

Допустим, на паспорт фотографируют. Тут же ты заходишь за эту стоечку, ты видишь, как других фотографируют. То есть работа этих клерков очевидна, она перед тобой проходит. Она проходит на глазах других людей. Всё это спокойно, удобно. Это хороший момент. К сожалению, у нас традиционно это всё не так устроено. У нас коридоры, кабинеты, окошки в которые надо просовываться, что-то просить каждый раз.

 

Артём Войтенков: У нас просто количество бумажек и количество зданий административных не рассчитано на такое количество бумажной работы.

 

Елена Рычкова: Там тоже очень много бумажек. Нет, там огромные здания. Они там иногда уходят куда-то в недра, за какими-то очередными бумажками. Там очень большая бюрократия и бумажная волокита. По каждой ерунде тебе надо собирать целое досье: с работы, с места жительства, от банка.

 

Артём Войтенков: Слушай, может быть, это связано с тем, что ты приезжая, иностранка?

 

Елена Рычкова: Нет, местные жители то же самое. От этого не зависит.

 

Артём Войтенков: Меня удивило, что вы с мужем пришли в банк с трёхлетней пачкой листов. Не знаю, я как-то не храню это всё.

 

Елена Рычкова: Ой, там обязательно надо хранить. Там даже официально говорят, когда любые бумажки приходят: «Минимум три или два года хранить» (это они сами заявляют). Потому что могут потом приходить какие-то заявы типа: «Вы нам должны ещё вот это оплатить». А тебе надо доказать, что ты уже оплатил. Таких ситуаций было много.

 

Например, мне, как человеку, который сидел с ребёнком, поступала какая-то — 552 евро в месяц. Через два года мне пришёл счёт на четыре с чем-то тысячи евро: «Вы должны вернуть».

— «Как вернуть? Я же всё официально. Всё нормально. Вот».

— «Нет, должны вернуть».

Несколько месяцев нам пришлось разбираться с ними. Потом эта сумма почему-то постепенно уменьшилась с четырёх тысяч где-то до двух. То есть они там что-то пересчитали.

 

Артём Войтенков: После разбирательств.

 

Елена Рычкова: Причём разбирательства — это им звонить, им надо писать емейлы, они что-то отвечают. Какие-то письма приходят. Ты им пишешь письма официальные. Вот это всё — многомесячная разборка. Потом эта сумма постепенно уменьшалась. Наконец она уменьшилась до какого-то более-менее разумного предела, что я им должна вернуть какую-то сумму. Потом выяснилось — почему. Они никак не могли объяснить — почему такая сумма.

 

Артём Войтенков: Не понятно, если это государственное пособие тебе платили.

 

Елена Рычкова: Потом выяснилось, наконец, что потому, что я в этот промежуток (шесть месяцев) работала, вышла на работу, то вот эту сумму они мне платили лишнюю. Но они ничего этого не заметили. А потом они заметили, и потом хотя бы сумма стала меньше. Потом они с меня её стали сами снимать просто.

 

Ещё интересный такой случай был. Смотрю, счёт за месяц в банке. И вдруг у меня там по какому-то непонятному поводу снято, допустим, 27 евро в месяц. Для меня 27 евро большие деньги были.

Я звоню в банк: «Что такое?»

— «Какая-то фирма с вас сняла. Мы ничего не знаем. Мы — банк».

Ладно. Я пытаюсь выяснить, что это за фирма. Нормальным путём выяснить нельзя, там только какое-то название. Через Интернет пытаюсь выяснить, что такое.

 

Короче говоря, мне в почтовый ящик приходил я даже не могу сказать журнал — вот такой буклет, в половину странички, такой маленький-маленький. Он мне приходил. Я думала, что это реклама. Я его просто выбрасывала. Оказалось, что это журнал. Они мне его три раза прислали, и в третьем номере был вложен конвертик, в котором было сказано, что «если вы не хотите на него подписаться, вы должны нам написать письмо, иначе мы вас автоматически подписываем«. Поскольку я считала, что это — рекламный буклет и всё это выкинула… Я очень удивилась, позвонила.

 

Они говорят: «Вы сами виноваты, потому что вы же не прислали нам письмо, что вы отказываетесь от подписки. Соответственно, мы вам автоматически подписали. Так мы работаем. У нас такой журнал, очень нужный и полезный».

Я им говорю: «Вы мне должны денег. Вы у меня украли денег уже за 2, 3 месяца».

— Они говорят: «Ничего не знаем. Максимум, что можем сделать, это убрать с вас подписку».

Я говорю: «Уберите хотя бы подписку».

Но те деньги, что они уже украли, они уже украли.

 

Ещё очень интересно. Пыталась выяснить в банке: как вообще посторонняя фирма с моего счёта снимает деньги?

 

Артём Войтенков: Это кто угодно может, с какого угодно счёта.

 

Елена Рычкова: Как напрямую снимает? Не через чек, не через что-то — напрямую с моего счёта уходили деньги в эту фирму. Банк не смог мне объяснить, как. Я спрашиваю: «Откуда у них мои реквизиты, моего счёта? Как вообще это может быть?»

 

Артём Войтенков: Да, действительно.

 

Елена Рычкова: Мне никто это не смог объяснить. Когда такие неудобные вопросы задаёшь, они начинают с той стороны елозить, в общем, ничего не могут объяснить.

 

Артём Войтенков: Сам факт того, что тебя по умолчанию на что-то подписывают, на какие-то услуги.

 

Елена Рычкова: Это вообще нонсенс, да? Без моей подписки.

 

Артём Войтенков: Для того, чтобы заключить договор, у нас нужно сделать какое-то действие, поставить свою подпись.

 

Елена Рычкова: Короче, это разного вида мошенники. Это фирма — мошенник, которая эту штуку проворачивает.

 

Артём Войтенков: Да. Но, слушай, это же нельзя сделать, если государственной системой это невозможно. То есть можно машину продать, квартиру продать без твоего участия.

 

Елена Рычкова: Да, могут. Вот я с этим столкнулась. Вот конкретный факт. Я не знаю, как это объяснить. Мошенничество самое настоящее.

 

Другое мошенничество сейчас расскажу. Когда я лежала в роддоме, ко мне пришли с улицы некие фотографы, говорят: «Мы сделаем суперфотографии. У нас крутая фирма». Действительно, фирма раскрученная, известная. Если вы сделаете фотографии — одна бесплатная, если вы купите другую, и через два года вы сможете весь диск, что мы нафотографируем, бесплатно забрать.

 

Артём Войтенков: Через два года?

 

Елена Рычкова: Через два года. Я на это повелась. Думаю: «Ну, через два года заберу». Они мне сделали фотографии. Фотография одна стоила очень дорого (я сейчас не помню), то ли 25, то ли 50 евро. Для меня это было безумно, но тем не менее, я купила пару фотографий. Одну бесплатно получила и другие, которые были очень красивые, я думаю: «Через два года я дождусь. Я заберу диск».

 

Мы дождались, я помнила об этом. Через два года мы звоним в эту фирму.

Они нам говорят: «Вы знаете, дело в том, что для того, чтобы получить такую услугу, вы должны были в самом начале купить у нас продукции, минимум, на 250 евро. Так как вы этого не сделали, вы никакого диска не получите».

 

Мы говорим: «Почему вы нам про это не сказали?»

— «Ну, не знаем».

Всё. Тоже мошенничество. В принципе, это — мошенничество, такое мелкое мошенничество в крупной фирме. Эта фирма имеет отделения по всей Франции. Я сейчас не помню, как она называется.

 

Ещё о мошенничестве сейчас расскажу. Вернее, не мошенничество, а раздолбайство. Нам надо было поставить жалюзи. У нас высотный дом был и в этом высотном доме все стёкла одинарные были. Зимой было очень холодно. По проекту, изначально, в этом доме предусматривались одно стекло плюс толстые жалюзи, которые, если холодно, можно закрыть. Они немножко защищали. А у нас жалюзи были в очень плохом состоянии. У нас маленький ребёнок. У нас холодно. Летом, где-то в июне, мы начали этим заниматься, чтобы к зиме сделать жалюзи.

 

Мы спросили у охранников, какая фирма обычно меняет жалюзи в нашем доме, потому что мы видели, что другие соседи меняли. Нам сказали, что вот эта фирма, как-то она типа «Комильфо» называется, что они в нашем доме обычно меняют. Мы к ним обратились: «Вы меняли в нашем доме?»

— «Меняли».

— «Вы знаете, как это делать?»

— «Знаем».

Хорошо. Вызываем их.

 

Они приходят. Всё меряют, меряют, уходят. Через какое-то время мы звоним:

— «Что, как?»

— «Ой, мы всё, что померяли, потеряли, мы ещё придём, померяем».

А прошло недели две. Мы ждём. Мы приличные люди, думаем, что там всё нормально, что там работают с той стороны. Приходит другой совершено человек, всё меряет, вежливо, всё культурно, всё хорошо. Я очень довольна. Уходит. Проходит ещё время.

— «Мы к вам приедем, с оборудованием, начнём устанавливать».

Хорошо.

 

Приезжает, как сейчас помню, такой толстый-толстый французский дядька, как шар, и при нём маленький-маленький чёрный мальчик, такой щупленький, такой весь несчастный, который тащит все эти гигантские сундуки с инструментами металлические, тяжёлые. Они притаскивают эти рейки для жалюзи.

Толстый дядя встаёт, смотрит, говорит:

— «А! Не так отрезали на фабрике, не тот размер».

Всё это обратно складывают, мальчик, инструменты, два сундука с инструментами и собираются уходить.

Я говорю: «Круто, конечно. Что делать-то будем?»

— «Я ничего не знаю. Я устанавливаю. Размер не тот, отрезали не так на фабрике, с ними разбирайтесь».

— «Подождите. Я сейчас при вас хотя бы позвоню».

Звоню в фирму. Они говорят: «Да, да, ой, надо же, не так отрезали. Но этот человек, он только устанавливает, он ни за что не отвечает. Пусть он уходит. Хорошо, мы тогда ещё раз пошлём заказ».

 

Я говорю: «Прошёл ещё месяц. Уже сентябрь. Уже скоро холода. Мне надо срочно. У меня маленький ребёнок. Вы что там?»

Всё очень прилично. Там ругаться нельзя. Потому что если начнёшь ругаться, тебе ничего не сделают. Объясняешь: «Пожалуйста, сделайте, я вас очень прошу, побыстрее. Вы уже не так померяли, теперь не так отрезали».

 

Артём Войтенков: А в другую фирму перейти просто?

 

Елена Рычкова: Мы уже с ними контракт подписали. Не знаю, мы как-то надеялись. Тоже по инерции идёшь. Вроде, они знают наш дом. У нас просто нестандартные жалюзи, которые встроены в дом и надо было, чтобы именно у них это всё было сделано.

 

Артём Войтенков: А, не так просто.

 

Елена Рычкова: Да. Ладно. Проходит ещё 2 недели. Наконец, всё так отрезали. Приходит этот иностранец с табуреткой, маленький мальчик, всё опять достают, начинают делать.

— «О, наши жалюзи к вашему окну не подойдут, потому что у нас нет материала, вот этих уплотнителей, которые у вас. Поэтому вот, я вам дам кусочек, может быть, вы сами найдёте».

И всё опять складывают, уносят, убирают.

Я говорю: «Вы что совсем что ли?» Я уже звоню мужу: «Ты с ними хоть поговори по-мужски. Что это такое? Теперь у них уплотнителя нет. Совсем с ума сошли? Уже скоро снег выпадет. Они ещё мне предлагают искать этот уплотнитель. Где я его буду искать?»

Я опять говорю: «Стойте, у вас нет уплотнителя. Может быть, вы его всё-таки найдёте?»

— «Он у нас был, но кончился».

Я говорю: «Но всё-таки, тем не менее…»

 

Таким маразмом надо было заниматься на полном серьёзе. Сколько я на это времени и нервов потратила. У меня грудной ребёнок, мне надо кормить, тут всё распахнуто, всё так и не сделано. Потом, наконец, ещё раз они приходят, уже с уплотнителем, но этот уплотнитель туда не лезет. Он пытается его воткнуть, этот толстый человек, этот шар, который вот на таком балкончике на 18-ом этаже на лестничке висит. Я в ужасе смотрю, как бы он не улетел. Он весь потеет, ему всё это неудобно. Я вообще не знаю, как таких огромных не спортивных людей для таких физических дел набирают. Он как будто вообще первый раз это делает (такое ощущение).

 

Он пытается туда воткнуть уплотнитель — он не лезет. Он пыхтит, орёт. Это был ужас. В конце концов, он как-то впихал. Уплотнитель не стандартный. Он как-то его приклеил, хотя он не должен был приклеиваться. Он вообще по-другому должен быть.

Я думаю: «Господи, Боже, лишь бы эту зиму пережить. Потом я квартиру продам, фиг с ним, но хоть несколько месяцев это продержится, потому что это всё не по правилам сделано, в принципе, на соплях».

Он как-то это сделал… Мы ещё какое-то время, помню, месяц, наверное, жили с жалюзи без уплотнителя вообще. Я говорю: «Вы мне хоть что-то поставьте». Вот эти жалюзи, там был очень сильный ветер, все время болтались, дребезжали, такой страшный грохот стоял. С ребёнком это было очень некомфортно, не комильфо. Когда это сделали, прошло где-то полгода, и именно к зиме, где-то к декабрю, наконец, у нас появились жалюзи.

 

Ещё была нами совершена одна ошибка огромная: в какой-то момент мы выписали чек и отдали до того, как они всё доделали, потому что они потребовали. Потребовали — я выписала, думаешь: «Сейчас уже вот-вот сделают». Глупость ужасная. Я потом столько сокрушалась. Это просто надо знать: пока последний гвоздик не прибили, нельзя ни за что никакие чеки отдавать. Потому что потом они ещё несколько месяцев нас мурыжили. А если бы мы им чек не отдали, возможно, они сделали всё гораздо быстрее.

 

Артём Войтенков: Возможно. Часто такое встречается или нет?

 

Елена Рычкова: Я не знаю. Мы делали жалюзи один раз. Вот у нас было так. Насколько часто, я не могу сказать.

 

Артём Войтенков: Нет. В других областях.

 

Елена Рычкова: Про другие области могу ещё такую историю рассказать. У меня был соседка. Она из Ирана, такая пожилая женщина. Однажды мы заходим с ней в лифт (с ней и ещё с какой-то женщиной). Та здоровается, я тоже здороваюсь, эта иранка вся прямо напряглась. На каком-то этаже та женщина выходит, и я начинаю разговаривать с моей соседкой.

Она говорит: «И она ещё со мной смеет здороваться!»

Я спрашиваю: «Что случилось?»

— «Вот эта женщина, она взялась делать ремонт в офисе моему сыну. Она взяла предоплату типа 18 тысяч евро, и не сделала ни ремонт, ни денег не вернула. Мы с ней несколько лет уже судимся и не можем ни вернуть денег, ничего сделать. Мой бедный сын вынужден был брать другой контракт». В судах уже выяснилось, что эта женщина, наглая, сделала строительную фирму по ремонту и уже много таких случаев, уже много денег украла. Много людей с ней судятся и ничего не могут сделать. Это всё тянется. Я говорю: «Но ведь есть же контракт?»

— «Да, есть контракт. Всё подписано. Всё официально, но вот такая фигня. Мы с ней судимся. Пытаемся отсудить обратно деньги».

 

Артём Войтенков: Но ремонта-то нет.

 

Елена Рычкова: Ремонта нет. Денег нет. Она прекрасно живёт в этом доме, здоровается с наглой мордой. Вот такая ситуация.

 

Артём Войтенков: Это, понимаешь, это не мошенничество. Это какая-то государственная система.

 

Елена Рычкова: Это попустительство такое. Да. Ещё могу насчёт воровства рассказать. В принципе, я с преступностью очень мало сталкивалась. В целом атмосфера в нашем районе, в нашем городке (там очень много полиции) достаточно спокойная. Тем не менее, у меня была подруга русская, у её мужа была фирма. Они переехали из одного офиса в другой, успели перевести туда некоторые компьютеры, столы, какую-то часть оборудования. Это находилось в нашем городке на первом этаже, такой маленький магазинчик. Они должны были делать там печать на майках. В эту же ночь их обокрали: все эти компьютеры, оборудование, всё украли. Она говорит: «Но это же они должны были знать, следить за нами, потому что мы ещё не успели застраховать. И мы должны были застраховать на следующий день».

Они потеряли оборудование и страховка им ничего не оплатила.

 

Артём Войтенков: То есть если бы застраховали, то выплатили бы.

 

Елена Рычкова: Да. Им что-то бы выплатили, а так они не успели, получилась вот такая глупость.

 

Артём Войтенков: Как у нас.

 

Елена Рычкова: Кто-то настучал, кто-то сообщил, что «вот переехали, можно обворовать». Как-то там всё это действует. Не то, что они кричали на весь город, что переезжают. Подъехали на машине, пару компов покидали. Но кто-то успел обратить внимание, и воры пробрались, всё вскрыли, украли.

 

Дальше. У нас под домом была гигантская охраняемая парковка. На этой парковке были камеры, был охранник, который с собакой там каждую ночью должен был проходить. Плюс круглые сутки сидят охранники, которые на экранах должны наблюдать всё, что происходит.

 

У нас была машина, причём несколько дней у нас была чужая машина. Ночью из неё выдрали все боковые осветители с мясом, с проводами. То есть кому-то на какой-то мотоцикл (подростку или какому-то придурку) понадобились эти лампочки, и выдрали все эти штуки. Было очень неприятно, потому что чужая машина, нам надо было извиниться, потом долго всё это чинить. А там электронная система, там большой ремонт из-за какой-то глупости. Никто за это не ответил. Когда мы пришли к охранникам: «Покажите камеры, покажите что-то» — они сделали голубые глаза, сказали, что «мы ничего не знаем, знать не знаем, ничего не можем».

 

Артём Войтенков: А зачем же вы тогда?

 

Елена Рычкова: «А зачем же вы тогда?» — они сразу двери закрывают. Ответа нет. В пустоту ты это будешь говорить.

 

Артём Войтенков: Так деньги же за это берут.

 

Елена Рычкова: Деньги берут, да. В другой раз мы переезжали с одного места на другое. Так получилось, что мы перевезли как раз телевизор, видео, какие-то такие, дорогие вещи. Было уже 2 или 3 часа ночи. У нас не было сил всё это тащить. Мы просто оставили на охраняемой парковке нашего дома. Пришли домой. Когда на следующий день мы пришли, наша машина и ещё три других были обворованы. Всё это было вскрыто, украдено.

 

То есть за этот короткий промежуток кто-то должен был узнать, что мы приехали, что в нашей машине есть ценное оборудование. Никто, кроме охранников или жителей дома, не мог бы это сделать. Скорее всего, это могли сделать сами охранники. Тут пришла полиция. Страховка сказала, что они не страхуют вещи, которые внутри. Стекло, которое было выбито, через месяц, может быть, они вернули деньги по страховке, но всё остальное — нет. Ходил мой муж в полицию. Там… ну, приняли заявление. То есть это полностью беспредел.

 

Когда мы пришли опять к охранникам сказать: «Ну, вы же должны были видеть, кто заходит, кто выходит. Это произошло в эту ночь. Пострадало несколько машин. Как вы ни за что вообще не отвечаете?»

— «Ой, надо ещё дополнительную камеру поставить».

И они ещё с нас сняли деньги, чтобы поставить дополнительную камеру. Толку от этого никакого. Я говорю: «Где был охранник, который с собакой тут ходит?» У меня было ощущение, что он же в этом и участвовал. Потому что кроме него кто может знать, что в эту ночь машина, в которой компьютер и телевизор перевезённые. Кто будет лазить в темноте, на тёмной этой парковке, где тысячи машин стоят одновременно, и именно в этой машине что-то разглядеть?

 

В принципе, во многих ситуациях сталкивалась с тем, что никто ни за что не отвечает. Допустим, другой совершенно момент. Моя подруга должна была делать гражданство для своего русского сына. Она тоже вышла замуж, русская, сын русский. Она спросила в своей мэрии в своём городке работницу мэрии, каким образом ей делать документы на его гражданство. Та её направила по совершенно неправильному пути, который был намного дольше. В результате, ребенку так и не сделали гражданство, потому что ему наступило 18 лет. А когда ему наступило 18 лет, они сказали: «Всё по новой. Мы ничего не знаем, ничего не ведаем». Ему делали года три, потому что она пошла по неправильному длинному пути. А работница мэрии ни за что не отвечает. Из-за ошибки этой работницы ребёнку не сделали гражданство. Так он без гражданства.

 

Он, правда, потом сказал: «Ну, её, эту Францию!» Уехал в Петербург, поступил там, и прекрасно там живёт. Я очень за него рада. Он. Кстати, говорил такие вещи. Он жил в провинции (он, мальчик), подросток был.

Я говорю: «Ты тут общаешься с детьми, со сверстниками?»

— «А что с ними общаться? У них интересы только наркотики. Они приходят «дай покурить», «дай зажигалку», чтобы покурить. Только наркотики интересуют. Говорить мне с ними не о чём».

 

Я знаю, что он постоянно сидел в интернете и с русскими друзьями из России общался, постоянно только с русскими из России и все его интересы были тут. Он, в конце концов, сказал, что «я уезжаю». Он закончил там просто школу. Дождался и переехал в Петербург, поступил и там прекрасно учится.

 

Артём Войтенков: Хорошо, а ещё вопрос. Количество приезжих, скажем так, цветных во Франции.

 

Елена Рычкова: Не мало, они концентрируются в крупных городах, типа Парижа, Марсель (прибрежный город). Практически все зоны, где много приезжих, они связаны с криминалом. Это и фактически, то есть там торговля наркотиками, такие вещи процветают, воровство, перепродажа краденого. И сама атмосфера, ты себя так там чувствуешь, что там не безопасно.

 

Допустим, когда я была в Марселе, это был единственный город во Франции, где я себя совершенно чётко почувствовала вне зоны безопасности личной, и мой муж тоже самое почувствовал. То есть там ощущение того, что за тобой следят и тебя могут обворовать или что-то там. Там себя чувствуешь в криминале, в криминальной среде.

 

Артём Войтенков: Прям весь город?

 

Елена Рычкова: Мы там были трое суток, там очень нагло с нами разговаривали, там как-то не так всё было. Там всё в граффити, там ощущение такое, криминальное. Всё в граффити, люди так исподлобья смотрят, ощупываю как бы, что. И люди, которые там жили, работали, меня туда тоже приглашали приехать работать, они говорят: «Мою машину обокрали уже в четвёртый раз».

 

Артём Войтенков: Приезжайте к нам работать.

 

Елена Рычкова: Да. У меня такая простая машина, тем не менее, уже четвёртый раз стекло меняю, хотя там и брать нечего. То есть машину лучше оставлять на платных парковках, не на улицах. Вот это всё, и там это видно. Город настолько испачкан и видно, что там атмосфера криминальная она есть.

 

Артём Войтенков: Слушай, а зачем тогда французы в свою страну пускают приезжих из Африки?

 

Елена Рычкова: Я думаю, что это те самые злые, которые руководят всем Западом, это их план. По их плану надо смешать культуры, надо сломить христианство, как религию, надо сломить все христианские культуры и, смешав их с восточными и, на самом деле, более жёсткими, южными, у которых свои правила, свои кланы, свои какие-то понятия. Таким образом разломить, разрушить христианское. А христианство оно не как даже религия выступает, а как признак человечности.

 

Я шире на это смотрю: идёт битва против человечества, против человеческих качеств, против человеческих свойств, которые мы называем человечностью в целом, сочувствие, «не убий». Эти все вещи, они уже вне религии, они просто относятся к человечеству, как таковому. Идёт битва во всём мире очень давно против всего человечества. Иногда это начинает переходить уже в физическое истребление, как это было в Ливии, Сирии, сейчас на Украине. Это как бы всплеск, но это всё части той самой большой битвы против человечества, которая ведётся уже давно.

 

Артём Войтенков: Возможно, так оно и есть, потому что разумно объяснить тем, что французы к себе пригоняют постоянно каждый год большое количество чёрных приезжих, которые вообще ничего не делают.

 

Елена Рычкова: Безусловно, это не выгодно, это не эффективно. Якобы это экономия, что у них маленькие зарплаты…

 

Артём Войтенков: Какой зарплаты? Они сидят на пособие.

 

Елена Рычкова: У них приличные зарплаты, огромные пособия, они перевозят целые посёлки за собой. Они действительно постепенно вытесняют с разных мест самих французов, французских французов. И дети, которые там родились на месте, они считают себя 100% французами и в принципе это так оно и есть. Но они все на своих понятиях, они говорят: «Что это мы тут? Мы тут хозяева, мы не пойдём больше дворниками работать, как наши родители. Мы что дураки? Мы французы, мы, что будем там убирать где-то? Нет».

 

Единственные приличные политики во Франции это Марин Ле Пен (Marine Le Pen) и её отец Жан-Мари Ле Пен (Jean-Marie Le Pen), которые говорят об этом вслух. Их считают нацистами, нациалистами, хотя на самом деле, они просто нормальные люди, которые всё это видят и говорят: «Ну, хватит уже, может быть это надо уже уравновесить, приостановить этот, дурацкий, в общем-то процесс». Потому что сама Франция, она действительно теряет своё лицо, она теряет какие-то свои качества.

 

Артём Войтенков: Лицо Франции, скажем так, поменялось. Наберите в интернете «сборная Франции по футболу» и посмотрите фотографии.

 

Елена Рычкова: Начиная со спорта, это один из символов. Коротко про налоги. С зарплаты сразу снимается примерно 27%.

 

Артём Войтенков: 27?

 

Елена Рычкова: Да, это считается на социалку, на то, на сё, грубо говоря, треть сразу забирают. Это целый лист составляет, такой, очень большой и сложный, такой вот, на всякие безработицы, какие-то страховки.

 

Артём Войтенков: Твои безработицы?

 

Елена Рычкова: Да, теоретические безработицы, какие-то страховки страховок, в общем, понять это невозможно, ни один француз мне это тоже не смог объяснить. Но это большой лист, между твоей зарплатой и тем, что осталось, вот это всё с тебя постепенно снимают.

 

Артём Войтенков: А это у тебя пачка вот этих распечаток?

 

Елена Рычкова: Да, это распечатки с одной и с другой фирмы, тут у меня снимали.

 

Артём Войтенков: И это всё надо хранить?

 

Елена Рычкова: В принципе, я хранила, потому что это всё такая сложная штука, не дай боже. Потому что этот бюллетень платы, часто это нужно то в банк, то куда-то. Три последние бумаги зарплаты везде где-то нужны. Ты всё это сканируешь, ксеришь, куда-то отдаёшь, страшные, важные документы. По крайней мере, годик их точно надо похранить.

 

Артём Войтенков: Там же ещё двойное налогообложение сейчас?

 

Елена Рычкова: Да. Потом есть подоходный налог, он платится раз в год, примерно в мае-июне ты подаёшь это дело и начинаешь платить, я не помню, осенью что ли. Можешь платить за один раз или за десять раз. То есть, есть подоходный налог, есть вычеты из зарплаты, есть налог, который называется «Налог на жительство», то есть не важно, есть у тебя личное жильё или ты снимаешь, ты где-то живёшь и, соответственно, ты платишь ещё налог за это жительство, ещё штуку, полторы в год.

 

Потом если у тебя есть недвижимость, платишь ещё налог за недвижимость – это уже четвёртый налог. Пятый налог – налог за телевизор, за бесплатные 5 каналов, 10 евро в месяц, при мне было, 120 евро в год. Хочешь ты, не хочешь. Мы вообще какое-то время говорили, что у нас нет телевизора. Потом сделали так, что если у тебя в квартире, в принципе, есть телевизионная антенна, значит, в принципе, обязан платить. Причём кто-то говорил, что даже если у тебя два телевизора, тебе надо за два телевизора два налога платить. Потом, по-моему, этот бред убрали. Но все платят за бесплатные 5 каналов, не за какие-то спутниковые супер каналы, а вот эти первый, второй, третий – самые базовые каналы ты должен платить.

 

Получается в сумме пять налогов, если нет своей недвижимости их четыре. Когда я их все посчитала, там где-то 45-50% моих доходов в год я отдавала на все эти дела.

 

Артём Войтенков: Подожди, а налог с продаж существует? Когда ты что-то покупаешь.

 

Елена Рычкова: Да.

 

Артём Войтенков: Вот ещё.

 

Елена Рычкова: 17% что-то такое.

 

Артём Войтенков: Значит ещё дополнительно.

 

Елена Рычкова: А, ну да. ТВА называется, он в каждом чеке одна сумма, потом ТВА – другая сумма, больше.

 

Артём Войтенков: Так если там 50 плюс ещё 17 — 67.

 

Елена Рычкова: Выходит, что так.

 

Артём Войтенков: Не хило. У нас, получается, наверное, порядка 40%.

 

Елена Рычкова: Всё вместе?

 

Артём Войтенков: Да. Ну, и плюс какие-то мелочи ещё, пенсионные. Ну, пенсионные нельзя считать налогом, по сути, социальные.

 

Елена Рычкова: Здесь тоже социальные, я не знаю, я их посчитала, как налог, 30% от зарплаты. Но для меня это просто деньги, которые уходят туда в систему, я их не контролирую, ничего не могу с этим поделать. Дальше в этой системе они как-то хитро перераспределяются, при этом, если я посчитаю, сколько я, допустим, на страховку плачу денег через эту систему и сколько я реально наболела за год, то очевидно, что они в большом выигрыше.

 

Это начинает иметь смысл для меня, только если я попала в аварию, в катастрофу, серьёзная какая-то операция, а во всех остальных случаях я туда плачу много сотен евро, а трачу 20 евро в год, допустим, на какие-то вещи. Потом ещё меня обвиняли, что во Франции, ой, у нас, например, по нашей медицинской карточке зелёной Карт Виталь (Carte Vitale), мы получаем 100% в аптеке возврата. Это зависит от твоего вида страховки: у кого-то 100%, значит у него 100%. Меня обвиняли, что я там что-то вру. Просто у меня была такая система, что у меня была не 100%, у меня была страховка другого типа, поэтому я платила, часть я платила наличными, часть мне возвращали, не 100%, не во всех случаях.

 

У меня была такая, что у меня частично была оплачена, у кого-то были страховки стопроцентные, значит, им 100% возвращали. Поэтому обвинять меня не в компетентности не надо, просто это разные виды страховок.

 

Артём Войтенков: Хорошо, а вот ещё по поводу, не люблю я эту тему — принудительного воспитания детей в школах, в рамках, скажем так, гей культуры, что ли.

 

Елена Рычкова: Да, это чисто такая, большая европейская программа, называется она «Секспросвет», также она называется «Гендерное воспитание», которое связано с тем, что они пытаются всеми способами размыть пол, то есть женский и мужской, сделать какой-то средний род, выработать.

 

Артём Войтенков: У них даже официально есть даже, средний род, в Европе, в законодательстве.

 

Елена Рычкова: У них там уже, по европейской программе, там, по-моему, пять видов, пять родов.

 

Артём Войтенков: Уже пять?

 

Елена Рычкова: Они это всё всячески внедряют. В частности во Франции эта программа была введена, как обязательная, с 1 сентября 2013 года. И она обязательная, что у них обязательно обучение с 6 лет, то есть это внедрено с 6 лет, но я практически уверена, что элементы этой программы внедряют уже и с трёх и в яслях, где только могут.

 

Мне про эту программу рассказывали наши люди из Германии, где она внедрена уже несколько лет. Но, в общем, родители там в ужасе, они пытаются этому препятствовать и ничего у них не получается. То есть они называют это «Программа разврата», когда маленьким детям рассказывают про разные виды секса в очень раннем возрасте. Или, допустим, в Германии в детском садике есть такая комната, в которую нельзя заходить взрослым, а им там всякие истории рассказывают, а потом мальчики и девочки друг друга в докторов играют и так далее.

 

И нельзя в этот процесс вмешиваться, потому что это естественно и туда заходить взрослым нельзя. А дети, они чего услышали, они сразу пытаются всё это посмотреть и проверить. Одна русская девочка, русской маме сказала, что я не хочу, чтобы меня там трогали и мама русская пришла в этот садик устраивать скандал, а ей объяснили, что это нормально. И ей пришлось ребёнка из садика забирать, потому что она не могла с этим смириться.

 

Вообще там насчёт воспитания детей у них совершенно другие принципы, это важно сказать. У них в принципе другие подходы к детям. Я в тот раз рассказывала, что школа, ясли – это всё камера хранения детей. У них отсутствует такая вещь, как воспитание. Если ребёнок что-то не правильно делает, явно не правильно, то родители или няни вместо того, чтобы его одёрнуть, как-то отругать, они ничего не говорят. И он продолжает это делать, то есть нельзя ребёнка наказывать, нельзя его ругать, нельзя ничего такого, воспитания, по сути, нет.

 

Поэтому, что там происходило? Допустим, лично со мной, с моим ребёнком. Моему ребёнку было 2 годика, мы пошли на детскую площадку, как обычно, и я там буквально 30 секунд на неё не смотрела, тут я поднимаю глаза и вижу, как рядом с ней два мальчика, лет четырёх, один пытается ей голову открутить, другой тянет её за ухо, всё ухо красное. Я просто 10 секунд пыталась понять, что происходит, я к ним подпрыгнула, схватила её на руки, первому мальчику я тут же, автоматом, дала подзатыльник, ну просто подзатыльник.

 

Мой ребёнок в шоке, она начинает плакать, она сама ничего этого не ожидает. Ещё какое-то время проходит этот мальчик убегает, очень злобно на меня смотрит, начинает шушукаться с другими детьми и я к нему подхожу и говорю: «Если ты ещё хоть пальцем тронешь мою девочку, я не знаю, что я с тобой сделаю». После чего выплывает няня и начинает говорить: «Вы ударили ребёнка».

Я говорю: «А вы видели, что ваш ребёнок с моим делал? Вы вообще следите что тут?»

— «Вы ударили ребёнка»

И я понимаю, что они сейчас начнут вызывать полицию и меня ещё обвинять.

 

Но я уже знаю ситуацию там, знаю, как там всё происходит, я просто её схватила, посадила в коляску и быстро оттуда ушла, потому что они легко могли вызвать полицию и меня ещё обвинить, что я такая нехорошая. Там дети не берегут других детей, они могут ползать, бить их ногами малышей, то есть они вообще не следят ни за собой, ни за другими. Я там за своим ребёнком ходила в метре от неё, потому что там просто нужно оберегать её от других детей постоянно, просто хвостом ходишь, там всё, что угодно может произойти.

 

Другой случай, который я сначала думала – это единичный. Мы идём по полю, за городом, поле, травка зеленеет. Навстречу идут две женщины и с ними маленький мальчик, и они выгуливают собачку. Моя девочка очень общительная, она сразу бежит к этому мальчику такая радостная, после чего мальчик берёт в неё плюёт, такой же маленький, тоже лет двух. Я в шоке, после чего его мама говорит: «Он сегодня просто плохо выспался». Не ругает его, ничего, не говорит, что так нельзя делать с девочками, вообще ни с кем нельзя делать.

 

Я оттаскиваю свою девочку, говорю: «Боже, какие тут сумасшедшие дети».

Ну, ладно. Я приезжаю к себе, иду на детскую площадку, буквально через месяц, совершенно другой мальчик, она тоже бежит к нему играть, он в неё плюёт. И я понимаю, что у них это какая-то система. То есть где-то в садике, в яслях, их кто-то этому обучает плеваться.

 

Потом я видела, как другие дети, тоже какой-то чужой мальчик плевался в другую девочку, в свою сестру — для меня это нонсенс. Я знаю, что здесь, наверное, такого бы не было. Если бы кто-то где-то такое один раз сделал, то взрослые устроили нагоняй, чтобы такого больше не было. Это то, что просто отсутствие воспитания.

 

Ещё был один случай, который меня задел и удивил. Мы гуляли в парке, и вдруг я вижу, как приходит воспитательница со стайкой маленьких детей, максимум, трёхлеток, совсем маленькие детишки, человек 30. Она одна, целый класс с ней. Время самое начало весны, ещё холодно, ещё все в куртках. Она садится на скамеечку и говорит: «Садитесь». И все дети должны садиться прямо на голую землю. Им как-то не ловко, я вижу, им как-то не понятно, она говорит: «Садитесь, садитесь». Она прямо заставляет . Они в колготочках, голыми попами считай, садятся на эту промёрзлую землю. И я это вижу, понимаю, что это не нормально, что у нас бы не дай бог, у нас пришли бы любые другие взрослые, отругали бы эту девку, сказали бы, что так делать нельзя. Детей нельзя сажать на голую землю, тем более ты красавица, села на лавочку, конечно, а они вокруг тебя должны на землю.

 

Но я знала, что это плохо кончится, я знала, что я не имею права там ничего произнести, что это просто против меня и обернётся, я просто взяла ребёнка и ушла оттуда. Потому что я просто не могу это видеть. И мне потом другие мамы говорят: «Да, детей заставляют, когда они переодеваются, они голыми попами садятся на бетонные ступеньки, на пол, куда угодно, они выходят, никто не следит, в шарфах они, в шапках или нет».

То есть там настолько к этому относятся легкомысленно.

 

Я знаю, что у нас детей берегут, причём берегут любые взрослые, не только родители. Я, допустим, к нам приехала, и я посадила свою девочку на парапет на минутку сфотографировать и то, пришла какая-то бабушка, специально озаботилась «Что ж ты, дочка, сажаешь девочку на бетон, нельзя». И я её сняла, я знаю, что она была права. У нас люди не равнодушные, у нас родители, другой ребёнок кого-то обижает, они придут, они разберутся, они поругают, они обязательно отреагируют. Там даже на своих не реагируют, уже плевать на чужих.

Там воспитательного процесса, который у нас в обществе существует, там вообще в принципе нет. Поэтому там дети делают чёрти что. Я считаю, что это очень не хорошая сторона.

 

Я могу сказать в завершение — я очень рада, что я вернулась в Россию и я чувствую поддержку от окружающих людей ту, которую там я никогда не получала и никогда бы не получила. Здесь и стены помогают и люди, и всё.

 

Артём Войтенков: Хорошо, спасибо тебе за продолжение рассказа, он получился несколько больше, чем про Францию, про Запад. Я думаю, что надо такие вещи тоже обговаривать, чтобы люди понимали, что это системное явление, а не какая-то глупость, французы с ума сошли, ещё что-то. Так что, спасибо большое.

 

Елена Рычкова: Пожалуйста.

 

Набор текста: Маргарита Надточиева, Наталья Альшаева

Редакция: Наталья Ризаева