В России ювенальная юстиция внедряется американцами и достаточно успешно работает.
В России уже выстроена и запущена система отбирания детей у родителей, как это делается в Европе, где под несуразными предлогами разбивают семьи. Таким образом проводится «сотовая война» на уничтожение семьи — ячейки общества, способной передавать нравственное воспитание.

Ирина Бергсет

Ювенальная юстиция 1 сентября 2014

Видео http://poznavatelnoe.tv/bergset_juvenile_2014-09-01

Собеседники:

Ирина Бергсет (Фролова) — руководитель общественной организации «Русские матери»www.russkiemateri.ru

Артём Войтенков — Познавательное ТВ, http://poznavatelnoe.tv

 

Артём Войтенков: Ирина, мы с вами давно не виделись. Вы уже такой дока и специалист в вопросах о ювенальной юстиции. До меня такие отголоски доходят: там что-то, там какого-то ребенка отняли, здесь что-то приняли, но это всё идет тихо. Где-то какие-то законы тихо принимаются, где-то какие-то образовательные системы внедряются, совершенно какие-то странные, западные. И это не на виду, то есть это происходит тихо так, подспудно, незаметно.

 

Американские к нам ездят всякие специалисты, что-то там внедряют, а народу про это вообще не говорят. То есть мы про это не слышим ни по телевидению, ни по радио, ни в газетах как-то не пишут, если что-то есть. Павел Астахов куда-то съездил, какого-то ребенка откуда-то спас из-за заграницы — всё, вот и весь героизм.

 

Хотелось бы более подробный рассказ, что у нас вообще происходит: с детьми, с семьей, и в сфере законодательства.

 

Ирина Бергсет: Вы знаете, действительно, эта тема, нельзя сказать, что намеренно скрывается, но каким-то образом уходит с экранов и как бы становится теневой. То есть реформы идут, и они идут против нашего российского родительства.

 

Так случилось в силу того, что я попала сама в эту ситуацию — у меня открылись глаза. И поневоле я стала следить за новостями в этой сфере: в области детей, детства и образовательных реформ, в том числе и в России, и по отбиранию детей, и по борьбе с так называемым «нехорошим родительством».

 

Что это такое? Как происходит?

Оказалось, что это — системный процесс, и он запущен в России не сегодня и не вчера, а 20, 30 лет назад и более. И запущен он американскими фондами, американским Госдепартаментом, и такими же структурами Великобритании.

Всё это не голословные утверждения и не измышления родителей Москвы или Владивостока. На самом делетакие программы разработаны специальными социальными инженерами ведущих стран Запада для разрушения России изнутри.

 

Ведь существует даже термин, как оказалось (мы мало что смыслим, конечно, в терминологии), так называемой «сотовой» войны. За «соты» (называется «сетецинтрическая война») принимается семья. И если разделить членов семьи, то есть детей от родителей, бабушек, дедушек от следующего поколения, если такой вирус внести в семью, то, соответственно, распадается микроячейка общества и рушится страна, цемент такой, который всю страну объединяет.

 

Как это работает и как действует?

Первоначально у нас есть специалисты. Так вышло, что среди родителей есть люди разных специальностей и, соответственно, даже знающие английский язык хорошо, которые владеют документами. Я думаю, в следующей передаче вашей, придут эксперты и с таблицами, с документами всё это расскажут и покажут. Но пока я в общих чертах расскажу. Примерно 30 лет назад был разработан госдепартаментом такой план…

 

Артём Войтенков: Госдепартаментом США.

 

Ирина Бергсет: Госдепартаментом США – да. План поэтапного внедрения в России так называемых технологий разрушения семьи. Естественно, они не называются разрушением семьи. Они называются красиво: «за права детей«. Родители у нас бездарные, родители у нас жестокие и так далее. То есть, разделяя детей и родителей, вбивая клин, они увеличивают так называемую категорию социального сиротства. То есть это дети, которые при живых родителях добропорядочных, попадают во всякие государственные учреждения. И, попадая в эти учреждения, они становятся такими мигрантами. Куда? В Америку. Помните, как вывозили?

 

Артём Войтенков: Так и сейчас вывозят.

 

Ирина Бергсет: И сейчас так же вывозятся. За последние, с 90-го года сколько прошло, по родительской статистике, около полумиллиона детей было вывезено в Америку, хотя по официальным данным — 60 тысяч.

 

И эта технология внедрялась постепенно. Первоначально деньги были выделены в виде грантов. Была сформирована в элите российской среди экспертов, правозащитников, служащих, которые работают в области защиты детей, такая когорта, скажем так, пятая колона, которая работала на американские деньги, на гранты. Гранты распределяла организация по внедрению демократии в России. Всё называлось очень красиво. Это и называлось новыми какими-то демократическими технологиями.

 

Постепенно (я не помню, три там этапа было или четыре), но американцы поставили задачу: перейти с западного финансирования на российское финансирование. То есть сделать то же самое, только за счёт наших денег. И сегодня, на этом последнем этапе (третьем или четвёртом) мы с вами, уважаемые телезрители, финансируем вот этих карателей, которые под красивыми лозунгами тут работают и разрушают наши семьи.

 

Что конкретно? Они проводят симпозиумы, они обмениваются технологиями, и нам с вами кажется: «Ну, это абстрактно».

 

Артём Войтенков: Да. Мы этого не слышим, не видим, не знаем.

 

Ирина Бергсет: Да, мы ничего не слышим, мы ничего не знаем, это выдумки каких-то там бергсетов и так далее. Нет.

 

Вот в прошлом году, примерно ровно год назад, прошёл третий такой конгресс в Ханты-Мансийске. Он назывался российско-американский форум по защите детства на тему: «Защита детей от насилия и жестокости. Возможности семьи, общества и государства». Казалось бы, нейтральное название.

 

Артём Войтенков: Да, очень хорошее даже.

 

Ирина Бергсет: Казалось бы, абсолютно хорошее. То есть, естественно, надо бороться с жестокими родителями, преступниками и так далее.

Но дело в том, что бороться предлагают американцы со всеми родителями. Не с тремя процентами асоциальных элементов (алкоголики, наркоманы, тюремщики и там понятно кто) — нет, а со всеми родителями.

 

То есть все родители вдруг начинают быть под подозрением:

— «А вдруг они шлёпнут?»,

— «А вдруг они скажут что-то не так ребенку?»,

— «А вдруг они не выполняют права ребенка, игнорируют его требования?»

 

Что значит «игнорируют требования»? Допустим, ваш ребенок, хочет что-то, а вы месяц не покупаете ему, два не покупаете. Тогда ребёнок в Европе, в Америке (эти технологии уже отработаны) может позвонить и пожаловаться на вас. Кому? У нас в государстве нет такой структуры. В опеку он не будет звонить.

 

Тогда американцы профинансировали и создали на сегодняшний день вот в рамках (тут уже третий был российско-американский форум), а в рамках первого они создали и профинансировали «телефоны доверия«. То есть некие проамериканские агенты сидят в каждом городе, в каждой деревне и собирают жалобы наших детей.

 

Артём Войтенков: В каждой деревне вряд ли. Скорее всего, в городах. А я помню, даже реклама была по телевизору.

 

Ирина Бергсет: Да, она идёт: «Позвони, пожалуйся, что родители тебе делают не так«. На Западе это доведено, с нашей точки зрения, до абсурда. Например, последний случай в Норвегии: чеченская семья, то есть они россияне, папа, мама – россияне, две девочки. И девочка, в школе сказала, что вот она хочет лошадь, а папа ей не покупает лошадь. Возможно, ребёнок не так выразился, возможно, он рисовал что-то и сказал: «Я хотел бы лошадку, а вот нет возможности». Ребёнка тут же за эту жалобу изъяли из семьи, девочки обе не вернулись со школы и их поселили на ферму, где есть лошадь. Но при этом жуткая грязь, дети живут в антисанитарных условиях – это никого не интересует. Главное, что родители игнорировали право ребёнка иметь лошадь, а потом Мерседес, а потом компьютер, ноутбук и так далее, и так далее. То есть всё доведено до абсурда.

 

Давайте посмотрим, что же произошло.

Было это 23-24 сентября 2013 года, год назад. Первый раз (проходило это в Ханты-Мансийске, напомню) собирались в России, второй раз собирались в Америке по этому поводу жестокости. Кто об этом из нас знает? Никто. Кто борется с жестокими родителями у нас? Единственная фамилия, которая на слуху, это Павел Астахов, который пригласил американцев. Первый раз, естественно, была какая-то добрая воля. Что было до этого? Россия вступила в ВТО, то есть во Всемирную торговую организацию. Соответственно, мы должны соответствовать и быть такими же, как Америка, как Европа, в том числе и в этих детских технологиях.

 

Артём Войтенков: Подождите,ВТО — это торговая организация, это торговля, это рынки, это не воспитание.

 

Ирина Бергсет: Так дети во всех этих странах воспринимаются как собственность государства, как холодильник, машина. Дети принадлежат коммуне (коммуне — в данном случае государству), то есть району. Например, в Норвегии, я просто жила, дети являются собственностью территориальной вот этого деления.

 

К чему ведёт эта технология? Я расскажу просто, на простом языке. То есть задача такая поставлена: разделить детей и родителей. И всё это ведётся к тому, что если мы переезжаем из Курской области (дети принадлежат Курской области) в Смоленскую область, то получается — вы крадёте детей из Курской области.

 

На детей во всех странах Европы выделяются государством бюджетные средства району, то есть территориальному делению. И каждая территориальная вот эта структура в западных странах хочет удержать детей, как поголовье. Поэтому родителю вменяется, что он намерен вывезти, он не такой. Ребёнок конфисковывается и остаётся в семье на этой же территории: в приёмной, наёмной, в государственном учреждении, детдоме. Зачем нам это? У меня вопрос один.

 

Артём Войтенков: Так что же, в Норвегии нельзя переехать из одной, скажем, области в другую с детьми?

 

Ирина Бергсет: Это бегство. Это побег и фактически кража ребёнка, потому что дети находятся под патронатом такой службы по защите детей, она называется «Барневарн», «барне» — «дети», «варн» — «защита» (ред.: норв. Barnevernet), то есть «защита детей». И эта служба по защите детей контролирует фактически каждую семью. Мы берём крайний случай: Норвегия — это просто уже апогей, есть средние. И Россия как бы отсталая в этом отношении: у нас только внедряются эти технологии ювенальные. «Ювенальные» — это значит как раз по борьбе с плохим родительством технологии, то есть спасение детей от родителей.

 

В Норвегии вообще всё доведено до абсурда. Дело в том, что в этой стране официально на государственном уровне принята идеология — она называется «платоновская». Эксперты, которые придут, может быть, подтвердят вам это (я не такой знаток), но вот правозащитники пишут, что Платон сказал, что родители являются чуть ли не первыми врагами, врагами номер один ребёнка, и поэтому всех детей надо освобождать от родителей.

 

Норвегия считает, что родители держат детей в старых формах, то есть они очень консервативны, они мешают прогрессу ребёнка. Вроде бы, и правда, и вроде бы, как абсолютный бред. Мы действительно консервативны (предыдущее поколение), мы держимся за традиции, но в этом нет ничего плохого. Мы передаём свой опыт, мы передаём нравственные ценности, что хорошо, что плохо. А фактически государство (это утверждают правозащитники Норвегии, есть статьи, мы переводили эти документы и публиковали) ставит задачей освободить всех детей (по возможности) от так называемого «регрессивного родительства». То есть это один полюс.

 

Другой полюс — это Россия, где у нас все дети живут в основном в семьях. Идеал — это (даже если детки потеряли родителей, находятся в сиротских учреждениях) вернуть их в семью, дать им возможность жить в семье. То есть мы придерживаемся абсолютно противоположных взглядов. Мы как бы такая… архаичной не назовём, ну, в общем такая…

 

Артём Войтенков: Традиционная.

 

Ирина Бергсет: Традиционная страна с такими взглядами. И вот среди этих двух полюсов есть заинтересованные лица, социальные инженеры так называемые, которые хотят всё-таки покачнуть вот эту нашу традиционную модель и освободить деток от «ретроградов», так называемых родителей.

 

Артём Войтенков: В кавычках – «ретроградов».

 

Ирина Бергсет: Звучит как бред. Но что произошло в прошлом году? Ровно год назад американцы привезли в Россию модель для внедрения. То есть они якобы протестировали, проанализировали некую модель — она называется «Модель Огайо». Огайо — это такой…

 

Артём Войтенков: Штат.

 

Ирина Бергсет: Штат, да, в Соединённых Штатах Америки. Для России уже выбрана американская модель ювенальной юстиции «Огайо».

Вопрос: я, например, родитель, я – народ. Кто выбрал для меня какую-то американскую систему «Огайо»?

 

Артём Войтенков: Интересно. Я от вас это первый раз слышу.

 

Ирина Бергсет: Я о ней ничего не знаю. Почему американцы приезжают в Ханты-Мансийск и там начинают говорить, как это нам не это просто хорошо, а как мы обязаны поэтапно это всё внедрять. То есть они выбрали лучшее якобы в мире для нас.

 

ред.: Цитаты из http://www.juvenaljustice.ru/index.php/news/1366-dlja-rossii-uzhe-vybrana-amerikanskaja-model-juvenalnoj-justitsii-ogajo-

 

Цитата: Троянский конь защиты детей: США навязывает России разрушение семьи и традиций.

 

Участники — представители Министерства юстиции США, руководители профильных ведомств Госдепа США. Приглашен Посол США в России Майкл Макфол.

 

Ирина Бергсет: Кто об этом знает? У нас в Ханты-Мансийске решается проблема вообще традиционного уклада и эти люди там выступают.

 

Цитата: Под предлогом защиты детей от насилия и жестокости в России достраивается система ювенальной юстиции.

 

Ирина Бергсет: Что значит «достраивается»? Значит, она строилась уже лет двадцать, получается? Они делают уже какие-то камушки последние (внедряют)?

Итак, какой опыт они будут передавать?

 

Цитата: Первый Российско-Американский форум по защите детства — Республика Бурятия, август 2011 года, второй — Чикаго, июнь 2012 г.

 

Ирина Бергсет: Всё звучит красиво: «защита детства». Что мы с вами об этом знаем? Ничего.

 

Цитата: Организаторы форумов со стороны США:

1. Институт социальных услуг (IHS) (штат Огайо, США)

2. Американский союз профессионалов против жестокого обращения с детьми (APSAC)

3. Министерство юстиции США (офис ювенальной юстиции OJJDP)

4. Агентство по международному развитию USAID

 

Ирина Бергсет: Понятно, почему они свой модельный трафарет нам навязывают. Оказывается, в Минюсте есть такой офис в США. «Международное развитие» — это навязывание другим странам демократии по модели США, скажем так. Эта (USAID) организация вообще запрещена на территории России. То есть когда-то в одиннадцатом году, ещё до запрета, они во всём этом участвовали.

 

Артём Войтенков: А с российской стороны кто участвовал?

 

Ирина Бергсет: С российской стороны якобы родительская общественность, я думаю.

 

Артём Войтенков: То есть куча американских организаций, а из российских организаций — никого.

 

Ирина Бергсет: С российской — нет. У нас американцы создали так называемый Фонд по борьбе с жестоким обращением с детьми. Есть куча организаций, и этот Фонд всероссийский, с отделениями в каждой области, и он владеет и перераспределяет наши уже бюджетные деньги в огромных количествах.

 

Артём Войтенков: Американцы создали фонд свой, американский?

 

Ирина Бергсет: Но по борьбе с жестокостью.

 

Артём Войтенков: А он получает наши деньги, бюджетные?

 

Ирина Бергсет: Сначала было поэтапно. Сначала они давали свои деньги как гранты — этот фонд был создан на гранты. Потом постепенно, когда эти люди, которые встроены в российскую систему, доказали, что «да, жестокость есть», «да, там вот это всё есть», они… Ведь понимаете, ложь, она постепенно выглядит, как правда, если её тысячу раз повторить. Посмотрите на украинцев, как они сегодня повторяют-повторяют.

 

Точно так же наше руководство, которое завалено проблемами, им до того, как защищать детей в нашей стране, где они под крылышком родителей живут, это одна из, если не последних проблем, но это не самая острая проблема — решить продовольственную проблему, военные всякие дела. У нас пособие одинокой матери двести рублей. Нет денег на то, чтобы повысить это пособие, а есть огромные миллиардные вливания в борьбу с жестокостью российских родителей. Представляете? Кто об этом знает? И это наши с вами деньги из бюджета.

 

В Америке эта структура существует давно — существует по причине небывалой жестокости американцев к своим детям. То есть вы знаете: в каждом доме есть пистолет, есть оружие, какое-то ружьё под кроватью лежит. И вот был фильм Би-Би-Си, что за последние десять лет больше, чем двадцать тысяч американских детей застрелены членами собственной семьи. То есть, если российский родитель шлёпнул ребёнка в наказание, будучи строгим, и в рамках воспитания, то американец достаёт пистолет и стреляет. Вот эта жестокость и «жестокость» — это абсолютно несравнимые вещи.

 

Вот «Би-Би-Си Ньюс» пишет, что за последние десять лет количество убитых детей превысило число солдат, убитых в Ираке и Афганистане (американских). То есть вот, пожалуйста: это «Би-Би-Си Ньюс», фильм снят на эту тему. Жестокость в Америке в семье настолько велика… Понятно, что там есть и ложные доносы. Вы знаете, это всё, как в Украине, сейчас: всё смешано с ложью. Сосед на соседа может позвонить всегда и сказать: «Я видел, как он шлёпают».

 

По официальной статистике, опубликованной профильными организациями Америки: за 2012 год поступило шесть миллионов звонков о том, что совершено насилие над ребёнком — в год. Это значит, каждые десять секунд совершается насилие над ребёнком.

 

Естественно, в процессе расследования, отбрасывая эти ложные звонки, преувеличения, — около миллиона, допустим, разбирается этих случаев жестокости. Вот на сегодняшний день Фонд российский этот, по борьбе с жестокостью российских родителей представил цифры, собранные якобы независимыми (по-нашему «проамериканскими») социологами, что у нас такие же миллионные цифры. Это чистой воды враньё. Потому что наши родители законопослушные и наши родители, во-первых, не отстреливают своих детей (это исключительный случай).

 

У нас, как и во всех странах, в среднем, есть процент асоциальных семей, и он постоянен. Социологи говорят, что в каждой стране примерно, как процент криминалитета: там, 3-5% — но это не эпидемия. Если в Америке на сегодняшний день независимые эксперты даже их союзников — Великобритании заявляют, что в США эпидемия насилия над детьми, то в России вообще об эпидемии нет речи. Можно, конечно, придумать и раздуть этот пузырь, что «у нас такая жестокость, такая жестокость. Вчера Ваня позвонил, позавчера Петя позвонил»…

 

Артём Войтенков: Они так и делают. Они берут какие-то единичные случаи и просто их показывают.

 

Ирина Бергсет: Конечно. То есть это всё можно выпячить, можно снять в Голливуде все эти избиения детей.

 

Казалось бы, кого это касается?

Вот эта программа «Огайо», оказывается, была презентована в прошлом году как апробированная в России во многих областях.

Вот, уважаемые телезрители, кто из вас знает, что правительство Тверской области, межведомственная комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав при правительстве Тверской области, МинОбр Тверской области, Институт усовершенствования учителей провели эксперимент и создали сборник информационных и методических материалов по профилактике жестокости, по выявлению этой жестокости среди родителей (российских) Тверской области. То есть вообще в Тверской области 99% родителей вот этим всем якобы — жестокостью — занимаются. Правильно называется этот фонд — «Национальный фонд защиты детей от жестокого обращения». Оказывается, есть такой Национальный фонд.

 

Артём Войтенков: Сделанный американцами, называется Национальный.

 

Ирина Бергсет: Да, естественно. Называется Российский Национальный. Разработал технологии раннеговыявления нарушений прав ребёнка…

 

Артём Войтенков: Даже раннего уже.

 

Ирина Бергсет: Раннего. И работы со случаями нарушений прав ребёнка, которые апробированы в муниципальных образованиях Томской области, Новосибирской области, в Хабаровском крае. В настоящее время эти технологии широко внедряются в Республике Бурятия, Тамбовской области, Алтайской крае, Московской области. А ранее в Саратовской области похожие технологии были апробированы.

 

То есть что же получается? Мы с вами живём, ни сном, ни духом не подозреваем, что за нами уже присматривают, что за нами собирают досье. Причём задача этого фонда — научить вот этих «добровольцев», «волонтёров» писать на нас доносы фактически, это отчёт за присмотром за такой-то семьёй, за таким-то подъездом. И таким образом выдумываются абсолютные истории для статистики, для всего этого, и делается это в целых регионах.

 

Как это происходит?

Московская область. В прошлом году мы, родители, (мало кто об этом знает) кричали и выходили на пикеты, и даже на Пушкинской площади делали митинг совместно с семейной общественностью Москвы о том, что «Что происходит? Почему в Москве идёт этот страшный эксперимент, используется вот эта система «Огайо» некая?»

 

И мало того, москвичи пошли дальше, наше правительство Москвы, — они решили внедрить в Москве и апробировать, естественно, на наши деньги, финский опыт. То есть мы до этого кричали, помните, историю с Завгородней, когда женщина, кормящая мать, у неё вырвали из рук детей. То есть мы рассказываем, что в Финляндии самая жестокая ювенальная система, когда там по любому доносу могут отобрать ребёнка.

 

Оказывается на наши деньги наше Министерство соцзащиты Москвы проводит конференции в Финляндии и у нас в Москве по обмену опытом. Наши родители, конечно, постарались проникнуть туда (нас не везде пускают, но под видом журналистов эта конференция записана), и был задан вопрос финнам:

— «Скажите, пожалуйста, а вот если вы начали следить за семьёй. То есть вы же пишете отчёты (рапорты это называется). Какая возможность, какой процент, что ребёнка не заберут?»

Финский сотрудник ответил, что ребёнка заберут в 200%. То есть, если они начали работать, они должны доказать, что система работает хорошо. То есть ребёнка заберут — вопрос времени. Вопрос того: сколько килограммов нужно собрать лжи.

 

Артём Войтенков: К чему придраться.

 

Ирина Бергсет: К чему придраться. А придраться, естественно: пять апельсинов нет в холодильнике и так далее.

 

Вот эти тренинги проводятся в Москве.

Кто об этом из родителей знает? Кто нас поддержал?

Ну, мы вышли, ну, прокричали, ну, написали письма президенту. Кому нужны вот эти эксперименты? Вот этот «Национальный Фонд по борьбе с жестокостью», фактически это ювенальная система, которая никому не подчиняется, кроме Госдепа США, потому что она такая же общественная организация, как и другие, якобы за права детей, только не семьи, не родителей.

 

Они пошли дальше. Они решили сказать так, что «Вот вы знаете, дети звонят, а нам же надо как-то наказывать родителей? Соответственно, как-то разлучить их«. Тем более, представьте себе, сейчас мы запретили вывоз детей в США, соответственно, должны быть какие-то иные технологии. Вывоз детей каких? Здоровых (речь идёт не об инвалидах), их надо отбирать из семьи и как-то транспортировать туда.

 

Задача-то какая перед этим фондом поставлена?

— Разлучать, разлучать и разлучать и поставить это на поток.

И эти люди пролоббировали, и написали так называемый законопроект, который вот сейчас, на осеннюю сессию будет вынесен на рассмотрение, внесён. Мы посмотрим ещё — кто это внесёт. Естественно, это те самые проамериканские общественные деятели, которые работают в России здесь и не скрывают своего либерального такого настроя, что они считают, что мы живём на помойке, что мы все жестоко обращаемся со всеми и нас вообще надо со всеми разлучить. Эти люди говорят, что за шлепок и за то, что мы игнорируем интересы ребёнка, нужно давать тюрьму (тюремный срок). То есть они предлагают пять лет тюрьмы, десять лет тюрьмы — разные сроки, и это всё не выдумки.

 

Дело в том, что эти люди положили (и опять американцы) на стол нашего руководства, в том числе, как наши родители утверждают, это дошло и до самого нашего руководителя государства, до Путина, положилиадские цифры жестокости родителей. Откуда они взяты — вопрос? Откуда взяты цифры, что у нас миллионы семей? У нас всего двадцать миллионов детей с небольшим. Значит, соответственно, родителей с детьми…. не так много таких семей, не бесконечное число. Поэтому, естественно, в процентном отношении миллионные цифры — гигантские, и они создают впечатление паники, что в государстве творится у нас такая невиданная жестокость, и новые формы преступности, семейного насилия, и с этим надо бороться.

 

При этом МВД подаёт цифры, то есть наша полиция, что у нас это даже не в разы меньше, речь идёт о преступлениях в семье, единичные случаи в сравнении с преступлениями по отношению к детям чужих людей. То есть родители отнюдь у нас не на пике, что всё это творится в семье.

 

Это как раз связано с чем ещё? Это связано с характером жизни наших людей. Мы все живём в городах, в домах, в основном, в пятиэтажках, в многоэтажках. И у нас, если что-то происходит, ребёнок плачет — слышит весь дом. Скажем так: мы на виду всегда. А Америка, Европа живут в отдельно стоящих домах маленьких, и что там они в своих подвалах делают с детьми, — никто не знает. И из-за этого происходит огромное количество насилия на таких фермах, на таких отдалённых, без свидетелей местах. Мы живём кучно, у нас невозможно ничего скрыть. У нас есть нравственность, мораль, у нас есть вбитое школой, детским садом, родителями: что такое хорошо, что такое плохо, что можно делать, что такое «нельзя».

 

Там сейчас философия вседозволенности: можно всё — можно всё попробовать. Поэтому этот законопроект сейчас совершенно тихо, незаметно будет внесён, проголосован. И, я вас уверяю, что на сегодняшний день, к сожалению, депутатам нашим уважаемым не раздаётся ничего на бумаге, потому что этими же либеральными заинтересованными лицами пролоббирована ситуация, когда «Ну, зачем тратить столько бумаги?»

 

Раньше я работал в Госдуме, в аппарате, мы печатали для депутатов законопроекты: на каждое заседание это была огромная стопка законопроектов многолистовых. Сейчас они получают всё в электронном виде. То есть кто-то на «раз-два» убрал это. Тогда помощники могли посмотреть, подчеркнуть, положить перед глазами эту страницу, что «Посмотри, здесь написан бред».

 

Когда вы в электронном виде получили 100-200 страниц документа, я вас уверяю, это совершенно другая процедура, и даже психологически трудно это всё переварить и увидеть эти абзацы, подчеркнуть маркером каким-то, что вот здесь и здесь это сложно, и даже вашим помощникам депутатов. То есть они могут не заметить этот законопроект.

 

Артём Войтенков: Депутатам всем (вот Евгений Фёдоров даже показывал эти бумаги, я их фотографировал и вставлял в ролик) раздаётся мнение фракции: «Голосуем по эту вопросу «да», по этому «нет»». Они ничего не решают (депутаты), это просто куклы для поднятия рук, нажимания на кнопку.

 

Ирина Бергсет: Возможно. Но они могут даже не увидеть… Я, как человек простой, вот народ, даже если внесли бы этот законопроект совершенно дикий, допустим, с дикими цифрами, — они даже не увидят и не заметят, потому что бумажку им никто не покажет даже. И это всё проходит тихо. Вот такие реформы — они настораживают только ту часть общественности, которая проснулась.

 

Артём Войтенков: Кто за этим следит ещё.

 

Ирина Бергсет: Кто за этим следит. Я не могу не следить, потому что у меня ребёночек в плену до сих пор. Я смотрю как это всё меняется: как западные страны навязывают нам свои технологии, свои модели законопроектов, и как они раскачивают нашу традиционную систему. Поневоле приходится говорить об этом, кричать об этом, выходить с плакатами. Может быть, это воспринимается кем-то как какая-то странная деятельность, но постепенно в то, что происходит, вовлекается большая и большая часть родительской общественности.

 

Мы ведь не политики. Мы абсолютно простые люди, которые хотят только одного:

— Мы хотим жить своими семьями.

— Воспитывать своих детей.

— Чтобы нас не трогали хотя бы, когда мы приходим с работы и остаёмся один или два часа вечером (сколько мы видим после работы своих детей?) с нашими детками.

— Чтобы никто не лез грязными сапогами на нашу такую интимную территорию наших квартир.

 

А эти проамериканские люди говорят: «Нет. Это уже не ваша территория. Это уже не ваши дети. Мы уже за ними давно приглядываем и присматриваем«.

 

Поэтому, уважаемые телезрители, почему я так говорю?

В каждой из этих областей, которые мы назвали, уже идёт этот разрушительный процесс. И такое чувство складывается, что не просто никому дела нет, а что мы спим и даже голос не замолвим. Тут не надо бороться, сражаться и всё это, но хотя бы слово какое-то сказать. Ведь у нас есть какие-то администрации городские, областные: «Что? Что вы делаете? Остановитесь!»

 

Потому что — кто не хочет ездить в Америку? Знаете, поехал по обмену.

Что значит «проект реализуется»? Значит, они едут в Великобританию, едут за опытом в Финляндию. Прекрасные поездочки. И эти чиновники вряд ли задумываются о последствиях, потому что это будет когда-то, когда он уже уйдёт с этого поста (репрессии и так далее). Потом, всё это под такой красивой упаковочкой — даже не похоже не репрессии: это же всё защита детей, права детей. А какие могут быть отдельные права детей, кровиночки той, от родителей: от мамы, папы, бабушки, дедушки, от того корня, дерева? Права листочка, допустим. Если дерево, оно — дерево. То есть мы — организм некий, мы — система, мы — ячейка какая-то…

 

Если бы это бал проект, который говорил: «Вы знаете, действительно, давайте так: не шлёпать детей. Будем проводить родительские собрания и будут учителя говорить, что не ставить детей на рис на колени, это вчерашний день, п/p/pонимаете ли, не лупить ремнём. Вместо этого предлагается лишать конфет, альтернативы какие-то разработаем».

 

Артём Войтенков: Учили бы.

 

Ирина Бергсет: Учили бы, да, воспитание в школе бы предлагали, а то ведь только репрессии: выявлятьранее и наказывать. А что выявлять?

Вы знаете, большинство родителей говорит: «Я тебя лишу на выходные кино, не пойдёшь куда-то«.

То есть, мы когда говорим что-то ребёнку — это намерения наши. И ребёнок уже понимает, и как бы перестаёт что-то делать. Мы его не «не пустили в кино», а он перестраивается, изменяется. Мы как бы, применяя строгость, мы уже трансформируем поведение ребёнка, естественно, в лучшую сторону в воспитательном процессе, ещё не совершив то действие, ещё не шлёпнув.

 

Ведь многие родители говорят: «Я тебя отлуплю» или ещё что-то, не сделав этого. Но, слово не воробей – его кто-то мог услышать, и ребёнок может сказать. Вот, поскольку на Западе всё это перемешано – ложь, там всё с ног на голову перевёрнуто.

 

Они что? Понимают как — что можно любить ребёнка только всё давая, разрешая ему всё? Что значит — у него есть права? Получать – понятно: покушать, одежду мы должны ему обеспечить, комнату по возможности, какое-то спальное место, какую-то самостоятельность, выслушивать его мнение. Но любовь родительская, она не исключает строгости и жёсткости.

 

Речь идёт – жестокость? Где грань между жестокостью?

— Папа взял пистолет и застрелил ребёнка в Америке. Двадцать тысяч детей застрелено в собственных домах собственными родителями в Америке.

— Или жёсткость, когда родитель жёстко говорит: «Или ты делаешь уроки сейчас, или ты лишаешься того-того-того«.

Жёсткость — она нужна.

 

Артём Войтенков: Инструмент воспитания, без этого не получится.

 

Ирина Бергсет: Абсолютно. Вот американцы, Великобритания, французы, немцы, норвежцы, как мы с вами говорили, они залезли сюда и то ли от безграмотности, то ли от того, что они сами уже выросли в таких вот полусиротских детских учреждениях (не видели нормального воспитания), они хотят нас обвинить в том, что мы строги со своими детьми, и что мы их воспитываем.

 

Если пойти назад в историю, то откуда вообще ноги растут у этой ювенальной юстиции?

Оказывается, до революции, то есть, до семнадцатого года (примерно сто лет назад) ведущие психиатры Великобритании и Соединённых Штатов создали ассоциацию. Впервые собрались на некий конгресс. Сначала в Великобритании заседали, потом заседали в Америке. И пришли к выводу, что вообще-то, если мы можем управлять психиатрической клиникой, полностью людьми, то есть, фактически полная власть над человеком, и он манипулируемый двести процентов, — почему бы нам не сделать то же самое со всем миром?Есть протоколы, есть документы этих конгрессов. Я немного утрирую, естественно, упрощаю, говорю как мы, народ, это понимаем.

 

Они создали всемирную организацию здравоохранения. Кто? Психиатры ведущие. В моём понимании (народном, то есть, это моё мнение) были с отклонениями явными какими-то, в том числе и с некими педофильскими наклонностями. Потому что, их задача была ликвидировать семью, то есть, они придумали вот этот механизм ювенальной юстиции для того, чтобы получить полную власть над ребёнком. Соответственно — формировать из ребёнка бесконфликтного гражданина мира. Задача была поставлена сто лет назад: лишить ребёнка семьи, национальности, языка. То есть, всего того, что как раз и даётся в семье.

 

Что мы, родители, можем передать ребёнку: родной язык, какие-то традиции семьи и традиции нашей страны, в которой родились и мы, и наш ребёнок. Вот это всё ликвидируется, если ребёнок отделяется от родителей. И создаётся некий такой бесконфликтный гражданин мира. Официально поставленная задача. После этого шли эксперименты. Первая мировая война – эксперимент по созданию бесконфликтного гражданина мира. Все эти концлагеря и Великая Отечественная война — эти психиатры работали и отрабатывали опыты над людьми по созданию… Изучали мозг, лоботомия, там огромное количество книг на эту тему написано.

 

Может быть, это мы, народ, как-то так, всё в одну кучу воспринимаем, но на самом деле, всё это – некая социальная инженерия. То есть, над нами проводят эксперимент люди, которые сидят в институтах. Этот институт был создан этими вот людьми. Кстати, организаторы этой Всемирной организации здравоохранения, один из самых ведущих психиатров тех времён был руководителем обычной психиатрической клиники, она называлась Tavistock, находится она в центре Лондона. И сейчас это подразделение мощнейшее всемирной организации здравоохранения, называется Институт по моделированию человеческих взаимоотношений (ред.: Tavistock Institute, Тавистокский институт человеческих отношений)

Подразделение социальной инженерии с филиалами по всему миру.

 

То есть, мы все подвергаемся некоему эксперименту, не подозревая об этом. Ювенальная юстиция, это проект Тавистока. Об этом написаны книги. Некие люди сидели там, профессора, и придумали: «А если мы вот это сделаем?»

 

То есть, мы живём в стране, России, с тысячелетней историей, у нас есть позитивный опыт воспитания детей, свой, мы такие, какие мы есть. Да, действительно, живём не в безвоздушном пространстве, в мировом сообществе, мы учимся чему-то хорошему из Европы, их той же Америки. Но мы хотим остаться такой самостью, тем, кто мы есть. Почему над нами кто-то ставит эксперименты без нашей на то воли? Наши власти вряд ли подписывали какие-то бумаги, чтобы над народом России провели социальный эксперимент некие социальные инженеры. Вряд ли.

 

Артём Войтенков: Не будем говорить…

 

Ирина Бергсет: Я не знаю. Но некие фонды встраиваются под видом общественных организаций, всё это ведётся. Вот видите, этот Национальный Фонд по борьбе с жестокостью родителей.

 

Артём Войтенков: Американский.

 

Ирина Бергсет: Американский. Он внедряет ювенальную систему по модели «Огайо» в десяти регионах России. Отчитывается в Госдепартамент США, что всё внедрено прекрасно. Вот дальше пойдём, ещё возьмём десять областей.

 

Артём Войтенков: И деньги получается из российского бюджета, да?

 

Ирина Бергсет: Да. И теперь Госдепартамент США полностью перестроил их на получение тех же грантов, того же целевого финансирования из российского бюджета. То есть, на наши с вами деньги над нами ставят вот эти эксперименты. Хотят наших детей как-то обобществить, или непонятно что. А мы-то кто? Получается, вот я должна по их модели сидеть безропотно, говорить: «Да, у меня отобрали ребёнка. Значит я плохая. Вы мне внушаете, что у меня что-то не так? Конечно, я очень жестока».

 

Я не пациент вот этих клиник, или кого-то. Мы в России отличаемся от всего остального мира тем, что мы телевизор смотрим, новости нам чего-то говорят, а думаем-то мы сами по себе.

 

Артём Войтенков: До поры до времени.

 

Ирина Бергсет: До поры до времени. Понятно, школьные программы переделываются. Как вот в Украине сейчас, прозомбировали за двадцать лет. Поэтому, уважаемые, нельзя молчать, нельзя сидеть, нужно что-то делать.

 

Год назад Ассоциация родительских комитетов и сообществ России (а мы русские матери входим в эту ассоциацию, как и другие родительские организации) обратилась ко всему родительскому сообществу: «Пишите письма этому Астахову, кому угодно, чтобы больше таких форумов не было. Не нужны нам в России российско-американские форумы«. Начнём с этого. А кто написал? Вопрос. Кто откликнулся? Ну, сто человек православных может быть, ну двести таких писем. А в глубинке как люди не знали ничего об этом, так и не знают.

 

А ведь нас сто с лишним миллионов, скоро сто пятьдесят будет, человек. И каждый из нас — сын своих родителей. То есть, мы непосредственно понимаем, что такое быть ребёнком или быть сыном, дочерью, или иметь своих детей. Мы, абсолютно, живём, проживаем свою жизнь так, что как бы даём на откуп вот этим американским агентам, кому угодно, своё будущее.

 

Ведь что такое будущее России? Это эти двадцать миллионов детей. Если их сейчас переделают? Образовательные программы тоже контролируются все американскими и Великобританией. Да я, если бы мой сын сейчас в одиннадцатом классе, мы бы не дошли до этого рубежа, может быть, я и не вникла бы. Как люди не вникают в эти мультики, если у них нет маленьких детей, которые смотрят это всё. Не вникают в детсадовские реформы, если нет детей в семье: «А, это не со мной, не с моими детьми«.

 

Я смотрю — ЕГЭ, откуда оно взялось? Калька великобританских этих экзаменов. Зачем нам было рушить то, что у нас было? Понятно, что сейчас задним числом не скажешь. Но кто из нас, как родителей, пусть не выходил на пикеты, но писал письма, говорил, выступал, общался, сейчас есть интернет, хоть как-то, какое-то слово замолвил? Никто. Ну подумают: «Да, ладно».

 

И сейчас порушили часть нашей образовательной системы, но при этом она остаётся лучшей в мире. Пока. Пока ещё. Потому что, всё мировое образование, мировая образовательная система, настолько демпинговано уже вообще, что это запредельно. Это отдельная тема разговора.

 

Так вот, у меня вопрос: «Что можно сделать в данной ситуации?»

Первое. Это набрать в интернете, если вы владеете компьютером, вот этот Ханты-Мансийский третий российско-американский форум. И посмотреть, где, в каком регионе это реализуется, кем? Вы почитайте, там всё написано. Значит, что в Самарской области, что в Тамбовской (мы читали) — может быть, вы там же и живёте, и вы в ответе за своих детей и за своих внуков.

— Если вы хотите держать своих детей на руках, внуков, не приходить к ним на свидание в какое-то тюремное помещение, где вас при надзирателях (как вот я в Норвегии встречалась со своими детьми, в абсолютно дикой обстановке).

— Если вы хотите, чтобы уклад традиционный остался в России,

То надо сегодня не молчать, а замолвить слово.

 

Первое. Прочесть, что происходит. Следить за сайтом Всероссийской родительской организации, где более-менее есть информация: что происходит, какие угрозы есть. Мало того. На сегодняшний день основная угроза нас ждёт 1-го января 2015-го года.

 

Артём Войтенков: А что такое там?

 

Ирина Бергсет: Дело в том, что тихо-тихо, накануне Нового года, 27декабря тринадцатого года (последние часы работы Думы) все проголосовали естественно, убегая на фуршетики, праздничные мероприятия, за законопроект «О социальном обслуживании населения«. Казалось бы, так красиво звучит, «социальное обслуживание», кто против, чтобы у пенсионеров была жизнь получше и всё это. Там есть пункт такой, что вся система опеки, которая у нас была сформирована, государственная. То есть, наша сила была в России, что хорошая у нас система КДН — это Комиссия по делам несовершеннолетних, и учреждения опеки. Хорошие они или какие, но они были государственными. И они подвергались контролю, во-первых, во-вторых, они были более-менее (мы не говорим о коррупции) прозрачными и могли подвергаться модернизации. То есть, мы критикуем что-то — пусть не сразу, но исправляют.

 

С первого января, закон подписан. Мало того, что он подписан Думой, он тут же принят через пару дней Советом Федераций, подписан президентом, без звука абсолютно, и без какого-либо учёта мнения общественности. Ликвидируется государственная система защиты детей. И если не ликвидируется, то сводится до минимума, сворачивается, и вводится рынок: каждая семья становится новым сегментом рынка. Мало было на рынке: машины у нас там производили. Вот вы говорили — товар, что значит ВТО? А вот это как раз и значит ВТО, когда семья, она — именно механизм товарно-денежных отношений: ребёнок приносит прибыль.

 

Артём Войтенков: Подождите, ребёнок в семье приносит только расходы.

 

Ирина Бергсет: Расходы. Вот, мы Россия, последняя страна, и ещё несколько стран таких же славянских в Европе остались. Мы жили как? И вообще-то мнение любого российского, даже государственного чиновника, что дитё, это как бы нахлебник. Да? То есть, мы его должны кормить, семья. То есть, родитель должен работать и это его забота.

 

Артём Войтенков: Иждивенец.

 

Ирина Бергсет: Да. Иждивенец. То есть, забота родителей. А весь мир живёт иначе: ребёнок приносит прибыль. Как?

 

Мы делаем семью объектом товарно-денежных отношений (мне трудно с русским менталитетом это представить). Создаётся некое пространство, где вместо государственного учреждения опеки, КДН, нанимается НКО — не государственные не коммерческие организации. Для чего? Для того, чтобы они следили за семьёй. Каждая страна в Европе выделяет два миллиарда евро примерно, в среднем, есть миллиард, есть миллиард восемьсот: Норвегия, Франция (она побольше) в год. На что? На то, чтобы вот эти некоммерческие организации присматривали за семьями, и по сигналу спасали ребёнка. То есть, защищали права детей. Зачем? Если у нас самый главный защитник, если говорить о добропорядочных родителях, это родители: отец, мать, бабушка, дедушка, в крайнем случае, если там отец ведёт себя не так, или мать. У нас же ещё есть тёти, дяди — имеется в виду родовая наша структура. Но на Западе она разрушена давно. Вспомните, что там в восемнадцать лет – пошёл вон из дома. Бабушки не сидят с детьми, там они устраивают личную жизнь — в девяносто лет выходят замуж. То есть, у них совершенно другой там менталитет. Вот эти связи порушены, и соответственно, государство, как я вам говорила, берёт на себя обязанность присматривать за детьми, и обеспечивать, гарантировать их права. Какие права? Для нас вопрос. А у нас уже европейская система введена.

 

Закон «О социальном обслуживании» предполагает, что из Федерального бюджета будет выделеносемьдесят восемь миллиардов рублей. Примерно в пересчёте — те же два миллиарда евро, как и другие страны. На что? На то, что на эти деньги наймут армию надзирателей, которые будут присматривать, учтите, не за тремя процентами асоциальных семей, как было.

 

С кем работали вот эти системы опеки, Комиссия по делам несовершеннолетних? С асоциальными семьями, в трудном социальном положении. Но это мы не говорим о бедных, это они сейчас расширяют. Они работали с тремя процентами, ну хорошо — пять процентов вот этих алкоголиков, наркоманов и всё это.

 

А если вводится рынок, и эти два миллиарда надо отработать, то вот эти фирмы, которые будут прикармливаться, то есть, соответственно, проамериканские, либеральные, они быстренько будут брать эти денежки из бюджета и писать рапорты о наших семьях.

 

Вопрос: нам что, больше делать нечего в стране? Двести рублей — пособие одинокой матери. Нельзя поделить эти два миллиарда и дать триста рублей хотя бы этой матери, не говоря о том, что три тысячи?

 

Артём Войтенков: Побольше будет.

 

Ирина Бергсет: Можно и три тысячи дать. Вот у меня, у простого человека, у народа, вопрос: «Кто это придумал?» Это та же программа: «Борьба с жестокостью родителей».

 

Этот закон нанимает эту армию надзирателей.

Вы понимаете – опеку уже не пускают в семьи, смекнули уже родителей. Стучится опека, мы знаем, что по закону мы имеем права не открыть дверь: пусть придут с полицией, пусть составят протокол, мы соберём, камеру включим, пусть смотрят холодильник. Ну что это за контроль, когда в вашу кастрюлю залезает человек и смотрит, сколько плавает там кусков мяса? А если вы православный, и у вас пост?

 

Артём Войтенков: А что есть такое?

 

Ирина Бергсет: Да. И пишут сейчас протокол. Всё доходит до абсурда. Если у вас в супе нет мяса, курицы не было, то два-три таких замечания, и достаточно для изъятия.

 

Артём Войтенков: А если я вегетарианец, например?

 

Ирина Бергсет: А если вы вегетарианец, то это особая статья: вы вообще жестоко обращаетесь со своими детьми, и заставляете их поститься, ребёнку нужно мясо и так далее. То есть, каждая вот эта дама, или мужчина (кто там будет этим заниматься) — он ведь судит по себе. В Европе вот этот человек абсолютно необразованный, вряд ли это будет педагогический работник, который будет составлять протоколы на вас.

 

Причём, по закону о социальном обслуживании рапорты о таких семьях… Возьмём Москву. В Москве всё это уже внедрено и работает несколько лет. Наёмные вот эти организации решили так, что на каждые двадцать детей (Москва же побогаче) нанимается один вот такой социальный надсмотрщик, он не из КДН, то есть, не государственный. Как он работает? Он идёт в детский сад и в школу. Понимаете? Он не приходит к вам домой. Сначала они собирают досье. То есть, они имеют право пользоваться всеми данными. Почему? Личными вашими, на семью.

 

Они пишут рапорты, и за каждый рапорт получают копеечку. Соответственно, если это рынок, чем больше рапортов ты составишь, тем больше ты получишь денег. Тем больше ты, соответственно, доведёшь эти рапорты до финала, то есть, до отбирания детей, тем больше ты получишь денег. Чем больше ты… и так далее. То есть, вот это и есть рынок, когда количество, качество уже вообще никого не интересует, и наша семья, как ячейка нетронутая.

 

Это к вопросу как раз о суверенитете страны часто говорят у вас здесь в студии.

А что о суверенитете семьи? Он начинается с суверенитета семьи. Это что за присмотрщики такие?

 

Мы выходим с письмами к Минсоцзащиты России, с пикетами, это ведомство Петросяна этим занимается. Опять, смотрим дальше. Кто толкает эти проекты? Кому это выгодно? И одна из его известных заместителей, я не знаю, удобно или нет называть имена, такая Алла Дзугаева, она защищала диссертацию в Соединённых Штатах, по усыновлению.

 

Артём Войтенков: Это социальный департамент Москвы?

 

Ирина Бергсет: Это Министерство Москвы, Минсоцзащиты. Мы называем Министерство, но это департамент, вы поправили верно.

 

Мы говорим: «А как же это так?» Я никого не хочу обвинять, но она построила, она, может быть, искренне в это верит, она думает, что делает лучше, из того, что может. Но ведь это лучшее абсолютно противоречит нашим нравственным устоям и ценностям. Мы обращались непосредственно, пытались. Но нас воспринимают, вы понимаете, как каких-то оголтелых. Вообще о нас говорят там быдло — народ там и всё. Но на самом деле речь идёт о какой-то дикой политике в отношении Москвы.

 

Зачем наши деньги давать вот этим каким-то, извините, волонтёрам, по двадцать детей на каждого? И самое интересное — смотрим на статистику. В прошлом году, когда всё это, — мы выходили в мае. С первого мая внедрён следующий этап этой ювенальной юстиции в Москве. О нём мало кто говорит. То есть, он как бы тихо-тихо реализуется. Миллион шестьсот детей в Москве. То есть, мы берём всех: добропорядочных, хороших, ухоженных, в элитных школах самых богатых до самых бедных и сироток, которые живут в государственных учреждениях. Если на каждых двадцать детей один работник, разделим это на двадцать:восемьдесят тысяч надо человек нанять и платить им деньги. Зачем эта армия Москве? То есть, может быть, они не так считают. Может они и не столько наймут, сэкономят, и так далее.

 

Но вопрос для народа остаётся один: зачем нам это?

— Наши дети все ходят в школу. Нет такого ребёнка, я не беру больных детей, инвалидов. Как правило.

— Они ходят в детские сады, социализированы.

— Они ходят в кружки.

 

Редко бывает, когда ребёнок абсолютно не социализирован, живёт дома, надомное обучение. Но тогда есть соседи. Они же не живут в безвоздушном пространстве. Не все ездят в машине, мы ездим в транспорте. Всегда можно заметить, если с ребёнком что-то не так. И честно говоря, на сегодняшний день, все детки, которые в таком, сложном положении, даже очень бедные, сверх бедные, уже стоят как бы на учёте или на карандаше у социальных служб.

 

Зачем среди добропорядочных людей ещё что-то выискивать? Вы знаете, как заявляют эти люди, которые в фирме обучают? А мы ведь должны превентивно как бы предотвращать это всё. Они говорят: «А если вы, вы не алкоголик, но ведь вы можете на Новый год выпить в присутствии ребёнка. А он увидит эту бутылку водки или ещё что-то. А вы можете его в принципе?…Мы должны всё время следить».

Подождите — это что у нас за полицейское государство?

 

Артём Войтенков: У нас по телевизору реклама алкоголя в каждом сериале почти что.

 

Ирина Бергсет: Это их не интересует. Вот эти фонды, которые там денюжку, всё это, — вот лучше бы с этим боролись.

 

Вопрос, конечно, у нас, у родителей, у простого народа такой, что нам есть за что бороться сейчас. Нам есть с чем сражаться в духовном плане: с деградацией образования, с падением нравов, со всем.

 

Но зачем вот это нам? Да ещё и деньги наши на это тратить: два миллиарда сейчас даётся с первого января. Или миллиарды из московского бюджета уходят наших денег на вот эти какие-то армии надсмотрщиков. Зачем?

 

А вопрос идёт о том, что эта программа вписана наверняка в какие-то программы, которым двадцать-тридцать лет, идёт развитие, третий этап, пятый этап, невозможно выйти уже из этого потока. Плевать на всё это. Можно раз и навсегда разрубить этот Гордиев узел. Это противоречит конституции России. Или это противоречит…

 

Давайте вместе задумаемся, ведь кто мы родители? Среди нас есть юристы, правозащитники, среди нас есть философы. Люди, давайте проанализируем эти документы. Если нашим депутатам, как вы сказали, нет дела, или они не специалисты, не компетентны в этой области, о которой мы говорим: детство, социальные. Давайте сами это сделаем.

 

Вот я, например, сажусь и перевожу эту статью, я сажусь и публикую, я сажусь и что-то каждый день делаю, делаю маленький шажок. И призываю каждого родителя не сидеть и не спать. А посмотреть: а что в Москве? Что это за программа?

 

Оказывается, создана дорожная карта. Мы попросили у нашего министерства, как родительская общественность, это может сделать любой гражданин Москвы, дать нам документ, на основании чего реализовывается вот эта вся ювенальная юстиция в Москве. Вы знаете, оказывается, она до принятия закона «О социальном обслуживании», легализует это всё теперь. Теперь этот рынок, который был рыночек такой на базе Москвы, Тамбовской области, Тверской, теперь это всё становится законным, и с первого января пятнадцатого года мы всё — теряем абсолютно суверенитет семьи. А до этого это было на базе подзаконных актов. То есть, межведомственные приказы. Не было закона Москвы. Нам никто не показал бумагу. То есть, они сделали так, что нам нет, против чего протестовать: закона Москвы нет, Дума там не заседала.

 

Есть межведомственные акты, которые доведены до абсурда. Ну, кто из вас, уважаемые, знает, что с первого ноября 2013-го года родившийся ребёнок, новорожденный в Москве, выдаётся семье, только если они предоставят справку об осмотре их жилища, что жильё их подходит для ребёнка, что есть кроватка (есть перечень). Самое интересное, что нам, москвичам, даже никто этот перечень не озвучил. Допустим, оказывается, надо иметь там семь или три (не помню даже сколько) комплектов постельного белья для новорождённого и для каждого ребёнка в семье, столько-то апельсинов.

 

Если этот перечень составлен межведомственными министерствами и ведомствами Москвы, то почему люди простые об этом не знают? То есть, контролирующая инстанция знает, что она ищет, а мы не знаем, что нам приготовить: сколько йогуртов должно быть, сколько видов йогурта, сколько мяса должно плавать в супе. Если это поддаётся каким-то качественным, количественным оценкам, то сообщите нам, народу. Чтобы мы знали, что стучатся в дверь, а ты быстро из морозилки мясо «вот варю борщ» — показываешь.

Но кому нужен этот бредовый контроль? А может мы съели этот борщ только что.

 

Артём Войтенков: Да, бывает такое.

 

Ирина Бергсет: Всё съели, следующий обед буду готовить завтра или когда-то. Зачем же до абсурда это доводить?

 

Так вот вопрос: что значит «ребёнок выдаётся, только если эту справку принесут». А представляете, вы не хотели знать, что мальчик родится или девочка, вы не делали УЗИ, и вы соответственно не покупали комплект белья какой-то, и всё это. Когда он родился, соответственно ребёнок не мгновенно приезжает домой, и вы начинаете покупать, как папа, бегаете, там тёти, дяди.

 

Артём Войтенков: Ещё примета есть такая.

 

Ирина Бергсет: Да. Есть примета. У православных свои какие-то тоже есть правила. У других религиозных конфессий свои. Кто вообще считался с этим?

Оказалось, что на заседании вот этой межведомственной комиссии по контролю за правами ребёнка был какой-то вопиющий случай, когда ребёнка привезли в дом несоответствующий, или квартиру, и он там умер. Бывает такое. Но взяв один случай из миллиона шестьсот детей в Москве, и отталкиваясь, что как-то же надо бороться: всех детей поголовно ввели, причём, даже не огласили нам. Сказали бы по московскому телевидению, радио, что уважаемые молодые пары, там-то, там-то, нужно подать этот документ, получить справку. То есть, нас вообще не информируют, что мы должны что-то делать. И получается, что можно ребёнка новорождённого у вас забрать без какой-то справочки, без какого-то пододеяльничка, и тут же отдать бездетным, или на усыновление, или ещё куда-то. То есть, он просто исчезает. Если вы не соответствуете там, с кроваткой, со всем, значит, вы — жестокий, как минимум, игнорируете интересы ребёнка. То есть, вот эти все слова, которые не понятны нам.

 

И потом, извините, когда ребёночек рождается, мы же все учимся. Мы никто не рождаемся родителями. Правильно? Мы учимся — нас бабушки учат, мамы, тёти, дяди.

 

Артём Войтенков: Поначалу, даже если ты знаешь вроде как, но всё равно на деле получается, что не совсем так.

 

Ирина Бергсет: Даже со вторым ребёнком всё равно не так. Даже если ты знаешь как купать, и всё это. То есть, кто может это всё регламентировать? Эти вещи очень интимного характера во взаимоотношении родителей с новорождённым и со всем. А чиновники рубят с плеча, и всё это делают. И что мы можем сделать?

 

Артём Войтенков: Это даже не чиновники. Это же некоммерческая организация. Не относится к государству.

 

Ирина Берксет: Да. Вопрос: что мы можем сделать? Закон вступает в силу с первого января 2015-го года. Родительская общественность собирает круглые столы, собирает съезды, мы всё говорим это, переливаем из пустого в порожнее, а Васька слушает да ест.

— Деньги запланированы в бюджете на следующий год.

— Армия нанята.

Причём, речь идёт о федеральном законе. Соответственно, это будет, то, что называется, в каждой деревне. И вопрос в том, что — мы живём в своей стране, или мы штат Америки? Вот, который это всё внедрил. Если мы живём в России и если мы российские граждане, то мы можем что-то сделать. Я, например, верю, что мы можем достучаться и вступить в переговоры с нашей властью, которая забыла, что она служит народу.

 

Или тут возникает ещё одна коллизия.

У нас в конституции написано, что международное право оно выше. Выше всех наших российских законов. А поскольку этот закон — калька международных законов, и этот закон «О соцобслуживании» написан в соответствии с конвенциями, которые предполагают, что если нет этого закона «О соцобслуживании», то мы выпадаем там из ВТО, и так далее. То есть, я понимаю международников и дипломатов, которые говорят, что нужно, один этап.

 

Но есть ведь ещё здравый смысл, нравственность, какие-то традиции нашей страны. То есть, можно быть буквоедом и сказать, что мы не можем (они нам объясняют) без этого закона «О соцобслуживании». А я, как народ, считаю: жили тысячу лет, сто лет, и будем жить дальше.

 

Нам нужно в нашей стране сохранить:

— систему опеки государственную,

— систему КДН, комиссию по делам несовершеннолетних.

Они существуют уже порядка ста лет, они реформируются, они подвержены критике, общественному контролю, государственному контролю.

 

А у нас создаётся… Что такое рынок? Это абсолютно никому неподконтрольная организация. Они получают на определённую работу заказ, они получают деньги: отработали, не отработали. Мало того, они могут в принципе, по хорошему, могут и не отбирать этих детей, и не ходить к вам в квартиру, а строчить эти отчёты.

 

Артём Войтенков: Зачем время тратить?

 

Ирина Берксет: Да. С одной стороны мы надеемся на эту халатность. А если нет? А если это всё дойдёт до полного абсурда, то понимаете, до кучи и изъятых детей. Изъятые дети, это уже апогей, естественно. Но сколько нервотрёпки, сколько разрушенных судеб? Сколько разрушенных семей? Сколько у нас будет (никто не посчитал) самоубийств от этого? Потому что, в этих странах, где отбирают детей, та же Норвегия, они на первом месте среди вот этих разъединённых — родители кончают жизнь самоубийством, дети кончают жизнь самоубийством.

 

А в Финляндии зарегистрировано, там очень жёсткая система: дети государственные, строго государственные. Поскольку финны по таким, межнациональным характеристикам достаточно в духовном плане слабый народ, то они нашли совершенно дикий выход: они семьёй кончают жизнь самоубийством. То есть, опека стучится в дверь, чтобы забрать там, по наговору. Ещё раз говорю: речь идёт о выдуманных, ложных причинах. Отец убивает сначала детей, жену, потом себя. Открываются двери и вот эти новые опекуны, или кто там, полицейские детские, получают вот эту картину. Примерно раз в месяц одна семья кончает вот так жизнь самоубийством.

 

Йохан Бекман (Erkki Johan Bäckman) правозащитник приводил примеры публикаций в газетах. То есть, фамилии не называются семьи, но поскольку это шоковое событие, то в каждом местечке, в деревне что-то происходит, есть подборка реальных публикаций — то, что просачивается в прессу, не говоря уже о том, что не просачивается. Статистика очень трагическая.

 

Зачем нам вот этот путь? Если мы уже видим, как это странно. Но тут вот коллизия между международными законами и нашими.

И тут у меня тоже предложение к народу, что нам надо как-то уже ставить вопрос ребром, и сказать:

Если Европа, к которой нас всё время заставляют равняться, Америка и Великобритания, это содом (это отдельная тема, мы поговорим о нравах), и получается, что законы содома выше российских — как тогда получается?

А где же тогда наша борьба за нравственность, православные устои, десять заповедей, даже мусульманские заповеди и так далее, если законы содома выше? То есть, всё просто ведь? Да? Либо мы признаём, и тогда идём соответственно, в этот содом, либо мы должны что-то сделать, и как-то эту пуповину от содома перерезать.

 

Соответственно, тоже, что мы можем сделать, как народ? Не молчать. На форумах, во всех социальных сетях высказывать, что нам нужно пересмотреть как можно быстрее этот пункт конституции. Мы понимаем, что это сложный процесс, как нам говорят, что это всё в преамбулу… Даже мой сын, котnbsp;орый там в школе проходил конституцию, он говорил: «Мама, ты ничего не понимаешь. Американцы, которые писали эту конституцию, они вынесли это в преамбулу, а преамбулу нельзя менять».

 

Артём Войтенков: Без конституционного собрания.

 

Ирина Берксет: Да, без там всяких…То есть, нужно менять всё.

 

Артём Войтенков: Не так. Надо собирать конституционное собрание, а закона, как это делать, — его нет. Его вообще нет. Самого инструмента нет.

 

Ирина Бергсет: Понятно. Значит, нам нужно обратиться к политикам. К тем, которые могут разработать этот инструмент. Мы все, мы же не какое-то там месиво, мы очень высокообразованная страна. Мы люди, которые могут изобрести это новое. То есть нам что-то вбросили в 90-е годы, не довели это до конца, мы естественно, не разобрались, куда, что как идём. Мы как-то пережили это: и голод и карточки, и всё — выжили. Но сейчас-то уже есть возможность осмотреться?

 

У нас наверняка, если копнуть, я просто не занимаюсь этим, есть люди очень образованные в вопросах реформы конституционной. Они могут предложить альтернативные какие-то пути, два-три варианта сделать, и так далее. А мы, народ, должны как бы толкать эту власть к тому, что пора что-то менять, пора. Как мы можем толкать? Как сейчас Украина, Запад смотрят на что? На социальные сети? Давайте в социальных сетях собираться, писать.

 

Второе. Выступать. Мы все имеем возможность по телевидению местному какому-нибудь выступить. Есть люди, которые имеют доступ к радио микрофонам, говорить это. Есть местные депутаты, тоже родители наши, которые встречаются с народом. Все возможные пути.

 

Плюс, писать письма. Да, у нас сегодня, между прочим, и Медведев и Путин очень доступны. Можно зайти на сайт kremlin.ru и там, две тысячи знаков, по-моему, минимум, написать письмо в электронном виде. Секунда — и оно уже уйдёт. А нас сто сорок миллионов. Это надо быть я не знаю кем, чтобы проигнорировать, если придёт два миллиона таких писем за два-три дня. То есть, ясно, что народ чем-то взволнован, получается, и при этом, это всего лишь мнение людей. То есть, если мы не будем взаимодействовать с этой властью, то мы никогда её не сможем подтолкнуть с той, какая она есть. Её критиковать можно бесполезно – критика абсолютно безконструктивна. А именно говорить, что да, мы хотим, назрел момент вот с этими законами содома. Потому что, как нам отделаться от этой жестокости, которая нам навязывается? С этих мифов, о том, что русские — «русские же бьют детей«.

 

Знаете, если бы я на своей шкуре это не испытала, я бы может быть говорила, что нет, это всё выдумки. У меня тридцать килограммов таких сфабрикованных обвинений. Я в Норвегии прошла эту всю ювенальную машину, мясорубку, или как её назвать там, гильотину. Это вообще-то своего рода, как смертная казнь нового типа, гражданская казнь. Ведь официально пишут правозащитники в Норвегии, что смертной казни там нет, но она заменена некой формой гражданской казни — пожизненной разлукой с детьми. То есть, ювенальная юстиция — это такая форма гильотины.

 

И что в этих тридцати килограммах написано? (Каждого ждёт в России!) Написано, что русский всегда говорит, не важно, в сердцах, или как там: «Я тебя убью«. Скажите, что у нас нет? Все книги об этом пишут, вся наша литература наша построена.

 

Артём Войтенков: Есть такое.

 

Ирина Берксет: Да. «Я тебя породил, я тебя и убью» и всё это.

Мне написали: «Она хочет убить своих детей«.

Представляете? Русская женщина, живёт за границей, тише воды ниже травы, законопослушный человек.

Я говорю: «А как? Какие доносы? Как это опровергнуть?»

— «Но вы же русские говорите: «Я тебя убью», если вы хотите воспитывать ребёнка?»

А как это отрицать, если это у нас прошито в неких культурных таких вот, в кино, в литературе? То есть, нам всем от этих ложных обвинений, недопониманий нашего менталитета не уйти никогда.

Поэтому, нам нужно сейчас осознать, что опасность не идёт, а она уже здесь. Она у порога каждой семьи.

 

Артём Войтенков: Это уже работает.

 

Ирина Берксет: Она уже работает. В том числе работает в столице. Модели отработаны, финансирование отработано, схемы отработаны, люди встроены, и дальше это всё будет только закручиваться, и закручиваться, и закручиваться. Как это раскрутить? Понимаете, я не специалист, назад. Как вскрыть этих людей, назвать имена, разоблачить, назвать их предателями Родины. Может быть, это не работает, может быть это и не нужно.

 

Но выслушать экспертов, которые проанализировали, допустим Анну Кисличенко, деятельность вот этой организации USAID, на территории России после запрещения. После запрещения как они мимикрировали, и как они работают с этим Национальным фондом по борьбе с жестокостью российских родителей. Как они проникают, как через Швецию идёт финансирование. Всё равно же идёт. Какие проекты?

 

Что это за деревни у нас, уважаемые? Соцдеревня, это когда детей всех отберут, и они должны жить на одной территории такой, огосударствленной. Что это за бред? Гигантские деньги внедряются в Норвегии, в Швеции, весь регион, прилегающий к этим странам, северный.

 

Вопрос: зачем, почему нужно принимать какие-то дикие схемы?

И принимаются ведь, и администрации местные идут на это, на якобы совместные проекты. Почему? Ну, поехали же в Норвегию, в Швецию, в Финляндию, на рыбалочку, на фьёрды, куда-то ещё. Каждый человек, чиновник, или кто, кто подписывает эти бумаги, видит в этом что-то позитивное, хорошее для себя, будет что-то хорошее для наших детей и для бедных сироток.

 

А то, что у нас всё больше и больше говорят о социальном сиротстве, для нас это пустой звук. Но, социальное сиротство, это не сироты-дети, это дети при живых родителях, при добропорядочных родителях, которых насильственно осиротили. Зачем нам это принудительное сиротение детей из семей? У нас и так хватает и разводов, и сложностей в семьях, своих каких-то катаклизмов. Зачем нам, чтобы кто-то внешний ещё вот такие делал нам укольчики в семью?

 

Поэтому — не молчать, писать, говорить, и, конечно, посмотреть на сайтах своего региона Ассоциацию родительских комитетов и сообществ. Какие прородительские организации, просемейные? Будьте осторожны, потому что, пролиберальное вот это лобби, и проамериканские все эти структуры тоже не дремлют. Они решили сейчас создать параллельную родительскую систему. Ну как? Вы же хотите сейчас, вы же хотите мнение родителей, аполитичная система. Американцы создали у нас такую ассоциацию родителей. Но она называется не ассоциация — Национальный союз родителей, кажется так называется. То это абсолютно другая система, формально созданная для того, чтобы подписывать. Нас тогда, родительство простых людей, можно же игнорировать, раз созданы представители, да? То есть, якобы мы делегировали от каждого города, деревни представителей. Вот есть те, которые будут подписывать те бумаги от имени российского родительства.

 

Артём Войтенков: То есть, одни будут отбирать, а вторые будут говорить «да, да, да«. А люди будут внизу где-то всё равно.

 

Ирина Бергсет: Да. Поэтому получается — посмотрите, какие организации у вас есть. Вступаете. Мы должны защищать друг друга. Вспомнить, что мы в некотором смысле братья и сестры. Если в вашем подъезде такие ювеналы или школы, или кто-то атакуют семью за то, что у них может быть нет холодильника, сломался. У нас есть случаи в Москве отбирания детей за то, что бачок от унитаза сломался, простите за подробность, и рядом стоит кастрюля, мама не вызвала вовремя сантехника, и из кастрюли это делает. Но, понимаете, одно дело, если вообще туалет на улице. А даже если туалет на улице, разве за это можно отобрать ребёнка? То есть, вы понимаете, за сломанный бачок у нас было изъятие двоих или троих детей в Москве. А где были соседи, у меня вопрос? Мы что, живём на Луне?

 

Понимаете, если мы все видим, что эта женщина ходит опрятной, наша соседка, что детки ходят опрятные, в школе. Мы должны создать какую-то систему. Тогда получается, что если они защищают наших детей от нашего сообщества родительского, мы должны защищать тогда родителей.

 

Я предложила моим коллегам назвать нашу организацию «Русские матери» Организация по защите прав родителей. Вроде как звучит на западный манер — права родителей. Но, понимаете, если существует кто-то, какой-то дракончик, который защищает права детей и разрастается, разрастается, то соответственно, мы должны какой-то противовес сделать. Так вот, если мы напишем письмо, такое же, как они, что мы в подъезде знаем, что она добропорядочная, мы можем пойти, как общественные защитники даже в суды, которые есть. То есть, создать какой-то механизм общественной защиты, как модель такую же. То есть, мы не должны сидеть, мы можем тоже разработать это всё, делегировать себя во все вот эти, где Петросян в Департаменте Минсоцзащиты. Чтобы там было представительство родителей, реальных родителей, родителей Москвы, о которых мы говорим, многодетных родителей, родителей инвалидов. То есть, разные семьи, разные категории у них разные проблемы. Это всё можно сделать. И вот этим как раз мы все и занимаемся. И не только мониторим, что происходит.

 

Вы знаете, такое чувство.. Вот наши эксперты, родители простые от народа, говорят, что в Госдуме, написанных Америкой законопроектов, направленных на цели разрушения семьи четыре тысячи сейчас находится на рассмотрении. Как можно отбить каждую вот эту атаку? Это гиганты, Закон о социальном обслуживании населения, это гигант по борьбе с жестокостью родителей, такие, которые мы увидели, слоны. А микро? То есть, разрушение…

 

Артём Войтенков: То есть, поправки в какие-то законы разных областей.

 

Ирина Берксет: Конечно. Американцы не смогли. Сотрудники Тавистока, которые, кстати, эти социальные инженеры, они называют себя сейчас очень мило и делают здесь тоже. У нас в России есть их подразделение, они называют себя антропологами. То есть, вот эти все технологии разрабатывают некие антропологи. В моём понимании антрополог, это человек, который изучает, как человек развивается, структуру, антропологию лица, всё это. А тут оказывается, это социальный антрополог. Кто поймёт, что это социальный инженер, который хочет твою семью превратить в такую, лесбийскую, или ещё в какую-то? Медленно так, понимаете? Поставив человека на грань выживания, если он потерял детей, или что-то ещё. Чтобы он пустился во все тяжкие.

 

Кстати, в Норвегии, когда у меня отобрали двоих детей, передо мной сидели эти сотрудницы опеки, явно свободные женщины, свободных взглядов.

Они говорят: «Да что ты расстраиваешься? Ты же можешь теперь выпить, уколоться, пойти в СПА-салон. Наслаждаться жизнью без детей. В крайнем случае, покончить с собой«.

На полном серьёзе. То есть, человеку предлагают кучу каких-то выходов. Но это звучит очень жёстко только для России. Для Запада это уже никак не режет слух.

 

Поэтому, вопрос такой.

Сегодня судьба каждой нашей семьи решается нами: нашим игнорированием, нашим молчанием. То есть, если мы сегодня не замолвим слово, никто не говорит, что надо бежать на митинги, то есть, действие, шаг какой-то сделать.

 

Артём Войтенков: А митинги ничего не дают, как правило.

 

Ирина Берксет: Не скажите. Если это митинги, организованные сверху — это одно. А в принципе, даже власть пугается, когда вдруг совершенно спящий народ, который усыпили зрелищами и новостями какими-то, вдруг начинает сам организовываться и членораздельно высказывать, что он хочет воспитывать своих детей. Не трогайте святое, семью. Это удивляет не только американцев, но и наших.

 

Казалось бы, ну что такое, мы родители, создали антиювенальное движение. Ну, создали и создали, кто это тоже заметит, как вы говорите. Всё это тихо, ну сотня, ну тысяча, ну десять тысяч родителей на всю Россию. А не тут-то было. В Европарламенте, в комиссиях, они вдруг решают (документ тоже надо найти): «Знаете, говорят, какой-то странный феномен в России — появилось некое антиювенальное движение. Его надо изучить, прикарманить, развернуть, прикормить деньгами, в нужную сторону направить».

 

Смысл не в том, что они хотят с нами делать — в том, что они заметили. Вот вы говорите, какие-то митинги, — именно от сердца. Мы же шли и пытались рассказывать людям, пусть нас услышали пятьсот человек, или пять тысяч, что в Москве введена ювенальная юстиция уже окончательно, вбит топор вот этот — с первого мая 2013-го года уже вбит. И нас никто не услышал. Но нас услышали в Еврокомиссии в ООН. То есть, что там вот есть какие-то такие странные люди.

 

Артём Войтенков: Они отслеживают.

 

Ирина Берксет: Отслеживают, и так далее. И значит, если нас заметили, значит, на эту кнопку надо давить. Значит, нам нужно подниматься, родителям. Объединяться может быть, с политическими движениями разными. Может быть, где-то есть в наших регионах очень сильные конфессии национального характера. То есть, с теми людьми, которые могут продвигать наши идеи до власть имущих, до ушей, чтобы дошло тех людей, которые принимают решения. Ясно, что мы маленькие люди, но клетка и организм всё равно связаны. Если клетка печени начинает чего-то не так работать, то выходит, орган, всё равно это отражается на всём организме. Поэтому, я не говорю, не дай Бог, о каких-то деструктивных шагах, речь идёт о том, что нам нужно доносить своё нежелание выполнять законы содома, до наших властей.

 

Я лично, уже три года не вижу, не слышу своего сыночка Мишеньку только по одной причине. Потому что, в России все вдруг решили, что российское гражданство надо давать казахам, киргизам, которые к нам приезжают по упрощённой системе, украинцам даже. Я понимаю, сама родилась на Украине, понимаю ситуацию беженцев, естественно, этим людям нужно помогать. Но вопрос в том, что мы, родители уже бьём в колокол, может быть колокольчик, нас не слышат. Америка в девяностые годы запретила нам давать гражданство детям, родившимся от российского родителя, от папы или от мамы за пределами Российской Федерации. То есть, человек поехал куда-то. Ребёнок родился на территории Украины, Финляндии. Вот мой ребёнок родился на территории Норвегии. Автоматически, он по закону почвы он получает норвежское гражданство, а отец против. А я, как мать, он же из моей утробы вышел, я не могу пойти в посольство и написать заявление, потому что нужно разрешение норвежца. Нужно разрешение китайца, финна, украинца, и так же мужчина, если он женат на женщине другой страны. Так выгодно, потому что, Россия донор. Нас превратили в донора.

 

У меня двое детей, причём, на территории России по современному законодательству таких людей много, миллионы таких, как я. Наши дети нигде не учтены. Они не пишутся не то, что в паспорте, вообще никак нельзя легализовать. Потому что, только гражданин Российской Федерации, он как бы живой человек. А у меня живой ребёнок, и никак его нельзя, если он находится за пределами.

 

Артём Войтенков: Понятно, если он не гражданин, то всё.

 

Ирина Берксет: То всё, пусто.

 

Артём Войтенков: Государство с ним не имеет вообще никаких дел.

 

Ирина Берксет: Да. Государство считает, что у меня один сын, российское гражданство который имеет. Всё. Поэтому, вопрос тут такой. Мы говорили об этом, нас услышали, внесли законопроект. Вмешались силы, наверняка либеральные, проамериканские — заблокировали этот законопроект диким совершенно образом.

 

Артём Войтенков: О возвращении гражданства детям, родившимся за границей, да?

 

Ирина Берксет: Это называется об упрощении процедуры гражданства детям, родившимся в смешанных семьях за пределами Российской Федерации. То есть, мы просили и этот законопроект предполагал по заявлению россиянина родителя, если один из родителей россиянин, он пишет здесь в России, или в посольстве, в консульстве, заявление и получает российское гражданство. По вот таким, как бы неофициальным данным в Европе живёт порядка десяти миллионов россиян. Они многие получили иностранное гражданство, естественно. Из этих десяти миллионов россиян ясно, что даже по среднестатистическим данным половина разводов. У них порядка пятидесяти процентов разводов. Значит, сколько детей? У них примерно два миллиона детей, пятьдесят процентов разводов, соответственно, где-то половина детей находятся в таком шатком положении, и для нас, когда у нас всего двадцать миллионов с небольшим детей, один миллион детей, это тоже существенно. Но, при этом, у нас много первоочередных задач: нужно спасать украинцев, которые бежали, нужно что-то думать с мигрантами. И при этом мы, речь идёт опять же, я хочу сказать, не только о русских, там русские матери подняли этот вопрос, но все национальности, которые живут на территории России, имеющие детей за пределами Российской Федерации, рождённых в смешанных семьях страдают от этого – все (многоконфессиональное наше государство). То есть, и таких вопросов много.

 

Таким образом, сегодня мы с вами констатировали, что на территории Российской Федерации

— Работают организации, созданные отнюдь не родительским движением Российской Федерации, отнюдь не властями России, а созданные иностранными государствами.

— И представляющие и реализующие интересы иностранных государств, как вот этот вот «Национальный фонд по борьбе с жестокостью российского родительства».

 

И именно эти организации в интересах не наших, внедряют ювенальную юстицию, то есть, систему разрушения российской семьи.

На сегодняшний день невозможно молчать об этом.

И я обращаюсь к вам, уважаемые телезрители, почитать в интернете хотя бы об этом «Национальном фонде по борьбе с жестокостью», посмотреть, что такое телефоны доверия, есть ли они у вас, поговорить с детьми.

 

Наша самая большая ответственность — это наши дети.

И сегодня мы с вами, а не вот эти агенты иностранных государств должны первыми рассказать детям: что такое хорошо, что такое плохо, что такое нравственные принципы, Родина, и так далее. Это — наша с вами работа. Если мы сможем вложить в детей вот это зерно, которое, успеем до того, как его вот эти разрушители пытаются вытащить из голов наших детей в школах, в детских садах и так далее, то мы сделаем своё самое важное дело на этой земле. Мы спасём наше потомство, мы сделаем их истинными россиянами, истинными патриотами, и тогда у России будет будущее.

Потому что, наши дети — это будущее России.

 

Артём Войтенков: Пока, судя по всему, особо никто ничего не делает. Вы так хорошо закончили, а я со своей стороны добавлю, что по большому счёту всем по барабану.

 

Ирина Берксет: Вопрос о том, что конечно, у нас первостепенные задачи выживания: заработать денег, чтобы прокормить наших детей, одеть, обуть, решить вопросы жилья. Но, получается, что если не мы, то кто? Тогда придут другие, и будут в наши головы…

 

Артём Войтенков: Нет, всё очень просто. Когда народ не может, как бы, своё воспроизводство обеспечить, он исчезает. Собственно говоря, вот это с нами и происходит. Причём, происходит после падения СССР, и происходит очень намеренно и целенаправленно. Вы сейчас вот это рассказали.

 

Ирина Берксет: Вообще, это демографическое уничтожение России. Естественно. Это программа…

 

Артём Войтенков: Если мы это не поймём, и не будем делать хотя бы какие-то шаги, даже в интернете писать, хотя бы, то, соответственно, с нами будет то же самое, что и с вымершими народами. Вот и всё.

 

Ирина Берксет: Я думаю, что всё ещё не так бесперспективно. У России есть будущее. Потому что, у нас процент проснувшегося населения мне кажется, больше, чем в странах Франции, Англии, везде.

 

Артём Войтенков: Будем надеяться. Но с другой стороны я скажу, что и Франция, Англия и Америка, они сколько-то лет назад были не хуже нас по мировоззрению, воспитанию, семейному укладу — там всё это было. Были многодетные семьи, там было воспитание — что такое хорошо, что такое плохо. Вот за столько лет их просто настолько переформатировали. Выходит и нас переформатируют так же.

 

Ирина Берксет: Я согласна. Но вот как раз воспитание ребёнка идёт с рождения. Когда он родился, ему нужно, получается, понимает он ещё, не понимает, уже рассказывать о семье, о традициях, о патриотизме, о заповедях. Пока он ещё маленький.

 

Артём Войтенков: Ребёнок всё это видит. Он воспринимает, ему даже рассказывать не надо.

 

Ирина Берксет: Он копирует, естественно.

 

Артём Войтенков: Поэтому их и отбирают, кстати.

 

Ирина Берксет: Да. И поэтому, вот, Норвегия, Финляндия, Швеция, Дания, постановляют сейчас отбирать как можно раньше — в день рождения. То есть, в первые часы рождения, потому что, они поняли, что мы за какой-то момент успеваем в ребёнка вложить какую-то программу любви к Родине и к семье, и к традиционным ценностям, что она как бы, как модель, потом очень тяжело ломается. Поэтому они постановили прямо с рождения отнимать. Но чтобы нам не дойти до этих странных диких форм, нам нужно первое – это проснуться, и стать активными гражданами нашей страны. Хотя бы с активным взглядом, с активным мышлением пока, если не говорить уже о действиях каких-то. Проснуться, и как бы понимать: кто это делает, для чего это делает, и какова наша роль.

 

Я думаю, что в следующих беседах мы постараемся поговорить, как борется французский народ, германский народ с этим. Народ Норвегии опять же. Там целое подпольное родительское движение тоже есть. Представляете — современное подполье.

 

Артём Войтенков: Партизаны, да?

 

Ирина Берксет: Партизаны. Называется андеграунд. Реальный андеграунд, вспомните наши времена перестройки. То есть, много очень интересных феноменов. Нам есть чему поучиться у них, и они хотят к нам приехать поучиться, у россиян, многому. Я думаю, что мы с вами в следующих беседах обязательно расскажем нашим телезрителям о том, как ширится, какая мощь есть у всемирного родительского движения, и что просемейная мировая общественность. Что у человечества сегодня есть шанс всё-таки. Если есть люди, которые не хотят быть рабами вот этой совершенно дикой безнравственности, вседозволенности, этой философии какого-то потребительства. Если есть эти люди, если они борются, то у человечества есть шанс.

 

Поэтому, Россия сегодня, она тоже не в безвоздушном пространстве.

Мы — надежда для человечества, и на нас смотрят все эти народы с надеждой.

Мы — такой остров традиционных ценностей

Нас очень трудно сломить в голове, в менталитете. Конечно, вопрос времени, двадцать-тридцать лет и сломают, но сейчас вот, пока всех уже там сломали почти что, мы являемся таким зерном, которое, вот если мы не сдадимся, не сдадим свою семью, своих детей, свои традиции, то тогда человечество выживет. То есть, вопрос сегодня стоит так.

 

Артём Войтенков: Да. Увы. Ну. что ж, Ирина, благодарю вас за беседу. Я думаю, мы с вами ещё встретимся в будущем. Спасибо.

 

Ирина Берксет: Спасибо. До свидания.

 

Набор текста: Наталья Альшаева, Наталья Малыгина

Редакция: Наталья Ризаева

http://poznavatelnoe.tv — образовательное интернет телевидение